Я говорила очень тихо, и от этого, наверно, мои слова прозвучали угрожающе.
– Лада Владимировна! – испуганно воскликнула собеседница этой курвы. – Она сейчас уйдет!
– Да уж, будьте так любезны проследить…
– Прослежу, не сомневайтесь!
Я вошла в квартиру и сразу наткнулась на сестру.
– Ладка, ты куда запропастилась? Ой, что с тобой?
– Ничего. Нервы!
Я взяла себя в руки. Огорчать сестру сделанным только что открытием я ни за что не хотела. Я сказала себе: надо пережить этот день. А там посмотрим…
Вдруг откуда ни возьмись появился Пашка.
– Тетка, надо поговорить. Пошли на балкон!
– Ну, пошли! Что у тебя стряслось?
– Сейчас скажу… Только помнишь, что ты мне сказала в детстве, когда я ногу кипятком обварил? И от боли на стенку лез?
– Ну, помню.
– Так вот, с тех пор это у меня девиз: «Настоящему индейцу завсегда везде ништяк»!
– Ты это к чему, Пашенька?
– Тетка, я, по ходу, слышал тот же разговор, что и ты. Только ты была выше на пролет, а я ниже… И я проследил, чтобы этой лярвы духу здесь не было.
– Но ее отсутствие ничего не отменяет, Пашка.
– Чего не отменяет? – не понял он.
– Ее присутствия в жизни Андрея. А это так мерзко… и так больно…
– Ты поплачь.
– Слез почему-то нет… Комок в горле стоит… а плакать не получается… И ведь надо еще выдержать эти поминки…
– Настоящему индейцу… сама знаешь!
– Но я-то не индеец, Пашенька!
– Ты не индеец? Да ты самый индейский индеец из всех, кого я знаю!
– Понимаешь, тут ведь все будут говорить, какой он был замечательный, без страха и упрека… И я тоже в это верила…
– Просто потому, что хотела верить, – тихо проговорил он.
– Пашка, ты еще что-то о нем знаешь?
– Да нет… что ты… – как-то вяло и совершенно неубедительно пробормотал он.
– Пашка, лучше скажи!
– Да нечего мне говорить. Все, хватит нам тут шушукаться, а то злые бабы еще подумают, что у нас в семье инцест.
– Совсем сдурел?
– Нет, просто уже маленько знаю баб…
Но тут на балкон вышла сестра.
– Пашка, ты чего тут Ладе голову дуришь?
– Ничего я не дурю! Просто объясняю кое-что.
– Небось насчет индейцев? – улыбнулась Ксюша.
– Именно!
– И как, помогает?
– Кажется, да, помогает… – сказала я. И пошла к гостям, как на Голгофу.
…Я пережила это день, наверное, просто потому, что я живучая. И сработал инстинкт самосохранения. Я просто застыла. Похоже, никто этому особенно не удивлялся, только мама поглядывала на меня с тревогой, да Пашка, сидевший напротив, глазами подбадривал меня. До чего же золотой парень…
Наконец, гости ушли, правда, перемыв всю посуду. Остались только мама и Ксюша. Они решили, что переночуют у меня.
Когда мы привели все в порядок, мама сказала:
– Девчонки, я умираю с голоду. Мне на поминках всегда кусок в горло не лезет. И тебе, Ладошка, надо что-то съесть, а то еще хлопнешься в обморок. Ксюня, достань там что-нибудь из холодильника.
Сестра быстро накрыла стол на кухне.
– Ладошка, говори, что стряслось! – потребовала мама. – Ты даже на девятинах была совсем другая.
– Мам, – вмешалась Ксюха, – ты же понимаешь – сорок дней – это все-таки этап…
– Да ладно, я что, свою дочь не знаю? Скажи, ты узнала об Андрее что-то плохое? Да?
– Мама! – всплеснула руками Ксюша.
– Да что мама! Я знаю, что говорю!
– Мама, но откуда… – прошептала я.
– Да он же был тот еще кобель, твой любимый Андрюшенька.
– Ты знала?
– Кое-что знала, кое о чем догадывалась… Я просто надеялась, что он перебесится…
– Господи помилуй! – осенила себя крестом сестра.
– Мама, но почему же ты молчала?
– Ладошка, деточка моя, ты же так его любила! Не могла я… И не хотела вносить разлад… Хуже нет лезть между мужем и женой. Тебе сегодня кто-то что-то сказал?
– Не мне, но я услышала… Эта девка посмела явиться сюда…
– А ты?
– А я ее выгнала.
– Боже, что за люди теперь… Ни стыда, ни совести… И ведь ее наверняка привела сюда не любовь, а любопытство.
– Это уж точно, – кивнула сестра.
– Мама, Ксюха, умоляю вас, давайте прекратим этот разговор. Я не хочу… Не могу… Я должна сама со всем этим разобраться…
– Господи, ты собираешься с ней разбираться? – испугалась сестра.
– Еще чего! Много чести! Я должна разобраться с собой, со своими чувствами. И, главное, найти работу.
– Я вообще не очень поняла, почему ты работу бросила? – спросила сестра.
– Андрей настаивал. Я бы не поддалась, но фирма накрылась, и я не стала искать новую работу. А сейчас мне Пашка предлагает попробовать у них на фирме… Говорит, их начальнику позарез нужна моя помощь.
– Ладка, знаешь, я иногда даже ревную Пашку к тебе… – призналась сестра. – Он так тебя обожает! И, насколько я понимаю, с тобой он делится своими секретами, а со мной никогда.
– Ты ему, наверное, нотации читаешь, девчонок отбраковываешь…
– Ну ты скажешь… – покачала головой сестра. – Но я же мать… И я не могу допустить…
– Вот-вот! – улыбнулась мама. – Ты вспомни, я вас вполне демократично воспитывала, и вы у меня обе вполне задались. Ксеня в отца, занудничать любит. А ты, Ладошка, и впрямь иди на работу. Только сначала надо привести себя в порядок. А то в таком виде тебя никто не возьмет. Кому может помочь депрессивный психолог? Да и кто такому поверит?
– Но Пашка говорит, надо спешить…
– Тогда я знаю, что делать! – загорелась мама. – Завтра ты еще приходи в себя, а я займусь организацией…
– Какой организацией?
– Организацией реанимации депрессивного психолога. И вот еще что… Перебирайся пока ко мне.
– Зачем?
– Подальше от глаз твоей свекрови. Она же будет ревниво следить за тем, как ты одета, как ты выглядишь и все такое…
– Правда, Ладка, перебирайся к маме пока. Это правильно.
– Мамочка, Ксюха, вы что, и вправду думаете, что я через два дня уже буду в состоянии…
– Будешь! Должна! Надо жить дальше. Да, ты потеряла мужа. Это прискорбно, но, между прочим, лучше так, чем если бы он тебя бросил ради молодой сучонки! – горячо воскликнула сестра.
– Нет! Пусть бы он жил. Так вообще нельзя рассуждать, это грех… – рассердилась мама. – И потом, Ладка, то, что ты узнала сегодня… вероятно, может каким-то образом примирить тебя…
– Короче, вы обе хотите мне сказать, что настоящему индейцу завсегда везде ништяк?
– Вот именно!
Ночью я глаз сомкнуть не могла. Восемь лет счастливого брака вмиг превратились в труху. Я пыталась внушить себе, что несмотря ни на что Андрей любил меня. Меня, а не своих девок. Но, значит, не очень-то и любил, раз девки водились? А я никогда ничего не замечала… Или не хотела замечать? Вот мама, кажется, замечала. А я – нет. Но если он меня не любил, то зачем же жил со мной? Или он был из породы мужиков, которые органически не в состоянии хранить верность? Но он был здорово ревнив. И холодности с его стороны я никогда не чувствовала. А может, это потому, что у меня не может быть детей? Но он всегда внушал мне, что в наше такое трудное время заводить детей страшно. А эта девчонка красивая… Такая экзотическая внешность… Да, она может свести с ума мужика… Запросто! Но ведь и я не на помойке нашлась. Я всегда нравилась мужчинам. А Андрей просто ушел из дома и не вернулся… Попал в аварию, и я ездила опознавать его труп. Как я не рехнулась тогда? Я прислушалась к себе. Интересно, боль от потери стала меньше после того, что я узнала вчера? Нет. Нет!!! Она удвоилась. Я потеряла его второй раз! Но, как ни странно, я чувствовала, что с этой, второй, болью я уже смогу жить без него. Что это? Горькая обида? Или уязвленное самолюбие? Известно, эта боль самая больная. А мое самолюбие уязвлено. Еще как! И боль почти нестерпимая. Но жить все-таки стоит! Мало ли… Вдруг удастся когда-нибудь утереть нос этой наглой экзотке? Да, теперь она для меня всегда будет наглой экзоткой! А я – настоящим индейцем! Я не выйду на тропу войны, но и трубку мира раскуривать не стану. Я просто постараюсь забыть! И о ней, и о… нем! Так будет лучше.
…Утром я собрала сумку и отнесла ключи Дине.
– Куда это ты собралась? – спросила она.
– К маме. Поживу пока у нее.
– Вот это правильно. А цветы я буду поливать. Не беспокойся. Знаешь, я вчера слышала…
– Понравилось?
– Ладка, зачем ты так? Просто я подумала, может, это и к лучшему… Я и раньше видела тут эту девку, он приводил ее сюда, когда ты в Чехии была.
Я похолодела.
– Дин, ты уверена?
– Уверена. Она очень приметная.
– Почему не сказала?
– Я не доносчица. И меня это, собственно говоря, не касается. Просто противно стало. Я сама с мужем развелась из-за того, что он свою бабу домой водил. А ты не упивайся горем. Ищи работу. Живи своей жизнью.
– Я постараюсь.
Нет, в эту квартиру я больше не вернусь. Поживу пока у мамы, а через полгода продам ее к чертовой бабушке. Как подумаю, что он спал с ней в нашей постели, что она мылась в нашей ванной… К горлу подступает тошнота. И к сердцу… От нашей с Андреем жизни не осталось ничего… Машина вдребезги… Квартира опоганена… И память о нем тоже опоганена…
– Мама, я к тебе!
– Вот и чудесно! Живи, сколько хочешь.
– Мамочка, я ту квартиру продам.
– Правильно!
– Но это потребует времени. Полгода.
– Не думаю! Квартира-то по документам твоя. Это не совместно нажитое имущество, а подарок твоего отца к вашей свадьбе. Так что хоть завтра продавай! И надо подыскать тебе новую квартиру поближе ко мне.
– Мамуля, а может, съедемся, а?
– Ни в коем случае!
– Почему?
– Тебе нужна отдельная квартира. Ты еще и романы крутить будешь, и замуж выйдешь…
– О нет, благодарю покорно!
– Там видно будет, – грустно улыбнулась мама. – Идем на кухню, я сделала твой любимый протертый суп. И ватрушку испекла.
– Мамочка!
Как ни странно, поела я с аппетитом. Когда мы уже пили кофе с ватрушкой, я вдруг спросила:
– Мама, скажи… А папа… он тебе изменял?
Мама рассмеялась.
– А как же!
– И ты прощала ему?
– Да, прощала. Но он делал это очень, я бы сказала, изящно. И я точно знала, что любил-то он меня, а девки… это было так, для поддержания тонуса. И я тоже ему изменяла, и тоже для тонуса. А в результате у нас был вполне гармоничный брак. Мы вырастили двух чудесных дочек. И когда он умер, никакая грязь не всплыла… Он был прелестным человеком, твой отец.
– И у вас даже речи о разводе не заходило?
– Да нет же!
– Мама, а ты… ты изменяла папе… без любви?
– Нет, была у меня любовь. И я бы ушла… Но…
– Тот человек не хотел на тебе жениться?
– Хотел. Очень хотел. Только он был испанец. Его мать привезли в Союз еще совсем крохой, она была из тех испанских детей… И он собрался вернуться в Испанию. Звал меня с собой, но у меня уже была Ксюха. И я бы лишила ее не только отца, но и родины. Для нашего поколения это был не пустой звук. И он уехал, а твой отец… он что-то почуял. Он ужасно боялся меня потерять.
– А тот человек? Ты с ним еще виделась?