Бедная Ленка…
Наверное, жалость – или даже скорее сожаление – настолько явственно читалась в моих глазах, что Len'a (crazy) не выдержала: принялась вещать о путешествии, в которое Пупсик запланировал взять их троих.
– Это будет так романтично, – она закатила едва заметно подведенные глаза, – сначала мы отправимся на вручение оскаровской премии. У нас будут ВИП-места, естественно. Я давно мечтала познакомиться с Джорджем Клуни.
– А я – с Антонио Бандерасом, – пискнула Анфиса.
Лена не обратила на нее ни малейшего внимания: сразу чувствовалось, что в горячем трио она играла первую скрипку.
– Потом отдохнем немного на пляжах Калифорнии, потом, возможно, метнемся в Лас-Вегас. Ну знаешь, поиграть. Петечка азартный такой! – Она любовно постучала Пупсику кулачком по лысине, тот осклабился, разомлев. – Потом вернемся в Европу. Шопинг в Риме, коррида в Барселоне, парочка приемов в Лондоне. Потом арендуем яхту – где-нибудь на побережье Сардинии: Петечка любит рыбу ловить. Ну и напоследок – Париж.
– Город любви, – мурлыкнула Лола, совершенно безо всякого стеснения заползая рукой в Пупсиковы штаны от Гуччи.
Я отвела глаза: смотреть на потеющую от возбуждения лысину Пупсика было неприятно. Жестом незаметно показала Ленке: может, выйдем покурить? Та, поколебавшись, кивнула.
Сидим, курим…
Вернее, это Ленка сидит – услужливый охранник вынес ей стул с бархатной обивкой, и теперь она восседала возле входа, как царица, в своем роскошном платье, в шубке, небрежно наброшенной на плечи. Меня же охранник отказывался воспринимать как человека, поэтому я просто стояла рядом.
– Ну как они тебе? – спрашивает Lena'a (crazy), лениво затягиваясь и не глядя на меня (видимо, боится прочесть в моих глазах правду и рассчитывает на мое чувство такта).
Но миндальничать с ней я не собираюсь.
– Дуры, – пожала плечами я.
– Дуры, – уныло согласилась Лена, – но для меня оно и лучше, понимаешь? Не будь они такими дурами, живенько прибрали бы его к рукам.
– Тоже мне призовой кубок, – усмехнулась я, – то ли время это такое, то ли город… Чтобы три красивые бабы в самом соку бились из-за стареющего мужичонки с пузиком, похожего на продукт тайного романа Винни Пуха и голливудской звезды Дэнни де Вито?…
– Да ладно тебе, не так уж он и плох! – оскорбилась Ленка. – Вот кольцо Bulgari мне подарил… И вообще, не смей меня отговаривать! – вдруг как-то подобралась она. – Это моя жизнь.
– Еще скажи, что я тебе завидую.
– Ну а у тебя как на личном фронте? – Она решила переключиться на более безобидную тему.
– Да что у меня… – со вздохом я развела руками. – Полный шпик плюс непонятные отношения с мужчиной, который пригласил меня в кино на места для поцелуев, чтобы просмотреть трехчасовой скучнейший фильм, а потом обсудить детали в кафе за зеленым чаем.
– Шутишь? Это тот…
– Донецкий! – подсказала я. – Именно так. И я его совсем не понимаю.
– А тебе это надо? – прищурилась Лена. – Я давно хотела сказать, у меня есть на примете один мужик. Он недавно развелся, скучает…
– Такой же привлекательный, как Орлов? – хмыкнула я.
Лицо Лены окаменело.
– Если хочешь знать, такой товар, как Орлов, долго на полках не залеживается. Не знаю, что именно в нем показалось тебе таким забавным. Его окрутила такая девица, закачаешься. Не то модель, не то танцовщица. Мулатка, блондинка. Крашеная, естественно, но смотрится эффектно! Фигурка, как у Тайры Бенкс, брильянт в пупке. Он от нее без ума. А ты нос воротишь.
– Даже если бы, поддавшись на твои уговоры, я в тот вечер уложила бы свое драгоценное тело под Орлова… рано или поздно ему встретилась бы мулатка-блондинка, и он слинял бы от меня со скоростью звуковой волны. Знаешь, какова скорость звуковой волны, Лен?
– Я знаю, какова стоимость шиншилловой шубы, которую Орлов подарил мулатке, – парировала эта неугомонная, – восемь тысяч долларов. И это в первую неделю знакомства!
Я вздохнула и глубоко затянулась. Я могла часами распинаться о параллельных мирах, на которые раскололась московская действительность, стремительно копирующая европейский гламур. Тысячи параллельных миров соседствуют в масштабах одного только Садового кольца – соседствуют и по законам элементарной физики никогда не пересекаются. Мы с Орловым – жители разных планет. На его планете подчиняются надиктованной кошельком иерархии, на моей – живут как живется. На его планете ходят к стоматологу, гинекологу и гастроэнтерологу, какминимумразвгод, намоей – после очередной попойки вдруг обнаруживают у себя запущенный гастрит. На его планете девушки носят туфли Джимми Чу, на моей – довольствуются резиновыми сапогами да недорогими ботиночками. На моей планете девушка, впервые позволившая мужчине секс, надеется максимум на полноценный оргазм, на его – минимум на шиншилловую шубку.
Мы разные. Мы можем вежливо поздороваться при встрече, можем вместе пообедать и даже при случае переспать. Но мы никогда не станем друг для друга своими.
– Все это я слышала уже сотни раз, – вздохнула Лена, когда я попыталась вкратце изложить ей теорию московских параллельных миров, – только вот мне почему-то удалось перелететь с одной планеты на другую. И знаешь, я отлично здесь обжилась! – Она с достоинством особы королевских кровей одернула свою роскошную юбку, которая стоила больше, чем я зарабатываю за три месяца.
Я пожала плечами. Спорить было бессмысленно.
Да, Len'a (crazy) всегда добивалась, чего хотела. Но я так живо помнила времена, когда ее желания были совсем другими…
Хорошо быть сумасшедшей. Все сходит тебе с рук, все прощается, и на выходки твои люди смотрят сквозь пальцы. Len'a (crazy) продуманно и цинично возвела свою безбашенность на пьедестал. Словно талантливый ювелир, она тратила годы и моральные усилия на огранку своей невменяемости. Ее безумие воспринималось как элитный аксессуар, выделяющий ее из будничной толпы.
Len'y (crazy) окружающие воспринимали с беспричинным уважением – может быть, именно поэтому ей удалось склеить такого туза, как Пупсик? Никто не знал, откуда она взялась.
Естественно, у Len'ы (crazy) было некое прошлое; возможно, даже до оскомины шаблонное – любящие родители, школа, первая любовь, институт… Так или иначе, она никогда об этом не рассказывала. Создавалось странное впечатление, что она так на Арбате и родилась и с самого начала была такой – с сумрачным макияжем, ежиком крашеных волос и пирсингом в языке.
Превращение панкушки, к которой большинство относится с брезгливым любопытством, в леди, которая может буднично, как в продуктовый гастроном, зайти в самый дорогой ювелирный и купить свежих брильянтов к завтраку, – такое могло произойти только в Москве.
Хотя, черт его знает, может быть, то был не лотерейный билет, а личная особенность самой Ленки – может быть, было в ней нечто, приподнимающее ее над толпой девушек, всеми силами стремящихся к оригинальности. Len'a (crazy) ни к чему не стремилась – она была такой, какой была, – странной и даже, как говорил о ней дядя Ванечка, стремной.
Мы дружили почти четыре года, но все равно она осталась для меня неразгаданной арбатской загадкой – я так и не поняла, по каким законам строилась ее жизнь.
Начнем с того, что жила Лена… в подъезде. Когда я узнала, что милая (ну, может быть, чуточку нечистоплотная) девушка, которой я однажды бесплатно подарила ее портрет, а она за это угостила меня «крошкой-картошкой» (с этого обмена бесхитростными дарами и стартовала наша многолетняя дружба), – настоящая бомжовка… Это был шок, удар ниже пояса.
Лена была неглупой, вполне интеллигентной, за ее грязными космами и ведьминским макияжем видился некий демонстративный протест. Я подозревала, что новая подруга, как и я сама, сбежала из-под жесткого прессинга родственников, чтобы вкусить свободы. Она прекрасно разбиралась в современном искусстве, была знакома с большинством художников, чьи мастерские сомкнули круг на Бульварном кольце, многим из них позировала… Ее знали галеристки, ее приглашали на какие-то презентации. У Лены всегда водились деньги – небольшие, но все-таки. У нее были модные кеды Adidas originals, ветровка Paul Smith, духи Etro. Из-за ее нарочитой приблатненности многие не понимали, что ее одежда стоит целое состояние.
Удивительный коктейль – духи за двести долларов, плюс траурные ободки под ногтями, плюс умение пить водку литрами, не теряя самоконтроля, плюс склонность к эпатажу.
Я все могла понять, но ЭТОТ ПОДЪЕЗД!
– А что такого-то? – Лена в свою очередь не могла понять (а скорее всего, делала вид) природу моего изумления. – Ничем не хуже твоей комнатенки. Вот скажи, у тебя в распоряжении есть потолки высотой четыре метра, мрамор на полу и арочные окна?
– Нет, – мотала головой я.
– А вот в моем подъезде все это имеется, – подмигивала Лена, – потому что это очень хороший подъезд, элитный.
Спала Лена на груде одолженных по знакомым одеял, вечером палаточные торговки бесплатно наливали в ее термос горячий растворимый кофе. Завтракала она на мраморном подоконнике – в жаркие дни свешивала ноги в окно. Непонятно, почему ее не гнали.
– Привыкли они ко мне, – о жильцах приютившего ее дома Лена отзывалась с нежностью, – я у них что-то вроде консьержки. Охраняю территорию. Попробуй кто-нибудь в мой подъезд войти – съем. Если вижу незнакомое лицо, всегда спрашиваю – а вы к кому? Если не отвечают, могу и не пропустить.
– А милиция?
– Закрывают глаза. У меня был роман с двоюродным братом участкового.
– Лен, ну а как же… Где хранить вещи, где голову помыть? И зимой как?
– Зимой лучше, чем летом, – смеялась она, – батареи на полную мощь работают, сплю в футболке. А вещи мои по знакомым раскиданы. У них же и душ принимаю.
В ее рассказах подъездная жизнь была ничуть не хуже квартирной. И даже имела ряд неоспоримых преимуществ. Логика Лены была странной, но железной.
– А твои родственники? – однажды осмелилась спросить я. – Они-то как к этому относятся?
И тогда лицо Лены помрачнело, сквозь вуаль напускной беззаботности проступили все зарубки, которыми время втихоря пометило ее лицо.
– Предпочитаю об этом не говорить, – отрезала она.
Я ее не понимала, но в чем-то даже завидовала. В ее интерпретации жизнь была легко подчиняемой и простой. Да, у Лены не было ничего, кроме туристского рюкзака, набитого личными вещами, да спального места, отвоеванного у Москвы. Но вот парадокс: почему-то она производила впечатление человека, который может получить все, стоит только захотеть (в итоге так оно и вышло, но тогда, четыре года назад, разве могла я об этом знать?).
Лена была аскетом.
Ей была несвойственна типично женская манера обрастать вещами, точно дерево годовыми кольцами. Она не понимала культа туфелек. Не понимала, зачем одному человеку пять сумок. Искренне не понимала, почему у девушки в платье Valentino больше шансов сорвать куш, чем у нее, непромытой арбатской хиппушки.
– Все эти куколки, – говорила она, – бестолково мечутся по городу в надежде выгодно переспать. Не город, а броуновское движение голодных кукол. Они тратят целые состояния на то, чтобы выглядеть как Дженнифер Лопес. И не понимают, бедные, что та же Дженнифер Лопес – обычная толстожопая и коротконогая баба. Она на коне не из-за сексуальной фигуры и не из-за густых волос. В ней есть что-то еще, что-то большее, чем все эти цацки, понимаешь? Во мне тоже есть, – после задумчивой паузы констатировала она.