Когда она берет в руки своё оружие, я осведомляюсь у неё: "Могу ли я взглянуть на него."
Ее лицо застыло от моей просьбы, но все же она соглашается и вручает мне лакированные ножны с мечом с определенным трепетом и в соответствии с культурными традициями. Я выдвигаю лезвие, но она останавливает меня, прежде чем я успеваю полностью извлечь клинок из ножен, отрицательно качая головой.
"Почему?"
"Считается оскорблением полностью извлекать лезвие из ножен. Пожалуйста, прошу тебя, ради моей чести - не поступай так".
Я быстро возвращаю меч в ножны, слыша металлический шепот лезвия, скользнувшего назад. Без сомнения, это прекрасный клинок с причудливым, едва различимым для глаз, рисунком на поверхности, бритвенно-острый, сверкающий в своем отблеске. Очевидно этот клинок - фамильная реликвия, он просто уникален.
Эта женщина, должно быть, пользовалась большим уважением в японской семье, которая приняла ее в свой круг. Моих знаний об этой стране хватает, чтобы понять, что подарки подобного рода никогда не вручаются просто так. Ей несомненно пришлось потрудиться, чтобы заслужить его.
"Я никогда не опозорила бы тебя, Ецуко, ты же знаешь это". Я почтительно передаю ей клинок и наблюдаю, как она сильной рукой приняла его.
Взяв меня за руку, она говорит: "Давай-ка пройдемся, у нас осталось ещё одно дело." И направляется со мной через сад к дальней стороне, где берет пучок длинных, тонких прутьев, а затем задвигает меч в его сердцевину, и взваливает всю эту кучу себе на плечи. Надвинув плетеную шляпу на голову, она выглядит точь-в-точь как обычный японский мужчина, бредущий по своим делам.
Голубые глаза довольно долго всматриваются в меня, как будто запоминая, перед тем как уткнуться в землю.
"Ну что, не пора ли тебе вернуться домой?"
Глава 4
Мое предыдущее мнение о кимоно быстро меняется за то время, пока мы медленно пробираемся по направлению к посольству. Из-за сандалий на моих ногах и узости кимоно, я не в состоянии перемещаться больше, чем на несколько дюймов за шаг. Я смотрю на других женщин, окружающих меня и семенящих, как обычно, по своим повседневным делам, и вскоре осознаю, что всякая одежда имеет как свои недостатки, так и преимущества. И хотя моё повседневное платье широко и немного тяжеловато, но зато в нем я могу свободно передвигаться. Кимоно хоть и позволяет мне перемещаться без широкой юбки и затянутого корсета, но в нем из-за стесненности в движениях, а так же крайне неудобных сандалий, я семеню, прихрамывая, словно какая-то утка.
Не отрывая своих глаз от земли, я сосредоточенно следую за длинными ногами, ступающими прямо передо мной. Время от времени я поднимаю глаза, наблюдая за плавным покачиванием её бедер. Мы следуем молча, как никак - она господин в семье, а я - послушная жена в сопровождении мужа, следующая за ним на шаг позади. Я пытаюсь запомнить пройденный путь на тот случай, если мне потребуется найти ее, но вскоре одна улица становиться похожей на другую, а мне ничего не остается, кроме как прийти в панику только от одной мысли, что по прибытию в посольство меня запрут и никуда не выпустят. И что она оставит меня навсегда - я не смогу найти её. Я же останусь одна!
Узкие улицы заполнены людьми, а жара становиться просто невыносимой. Связку прутьев Ецуко пихают со всех сторон, и ей становиться довольно тяжело удерживать её. Схватив за руку, она втаскивает меня в узкий проход, расположенный между двумя строениями, где прислоняет свою ношу к стене и с раздражением помещает руки на бедра. Я поднимаю глаза и вижу хмурый взгляд, отображенный на её лице.
“Что будем делать?”
Несколько секунд она хранит тишину, и я вижу, как она пытается найти выход из сложившейся ситуации. Храня молчание, я усаживаюсь на расположенную поблизости ступеньку, предоставляя ей время для размышления о нашем следующем шаге. Бессмысленная болтовня, окружающая нас, раздражает её, я тяну её вниз и усаживаю рядом с собой, беру за руку, успокаивая. "Пожалуйста, успокойся".
Успокоится? Мое сердце колотится, словно барабан в оркестре, от одной мысли, что мне придётся оставить её, и я едва могу слышать саму себя из-за этого грохота. Некоторое время мы сидим спокойно рядом друг с другом, плывя в нежном тумане от такой близости, в ожидании, пока людской поток рассеется. Предстоящая разлука обещает быть невыносимой для меня, и я тихонько молюсь, чтобы она стала столь же тяжелой и для неё, поскольку я совершенно не готова к тому, чтобы всё это закончилось прямо сейчас.
Мы возобновляем движение, вновь вступая в поток людей, медленно, но уверенно следуя по направлению к нашей цели. Каждый шаг, что я совершаю по направлению к посольству, является шагом, отдаляющим меня от неё, и это пугает меня.
Наконец мы почти достигаем посольства и перед ним - за пару переулков - резко сворачиваем в сторону. Ецуко ведет меня вдоль узких проходов до тех пор, пока не находит удобного подъема на крышу, и исчезает, выясняя обстановку. Довольно долго я терпеливо жду, прежде чем она возвращается.
“Давай, поднимайся сюда”.
Я кидаю взгляд, полный сомнений, на свое кимоно, затем смотрю на высокую крышу и обратно на неё. Выражение моего лица говорит само за себя, она не в силах сдержаться и улыбается над моим замешательством. Сцепив вместе свои ладони, она поднимает меня вверх так, чтобы я смогла уцепиться за стропила крыши. Пока я вишу, уцепившись за край крыши, я чувствую её руки на моих ягодицах, толкающие меня вверх так, чтобы я смогла перегнуться через плоскую крышу и встать на ноги. Спустя несколько секунд она стоит около меня. И почему я не удивлена таким проявлением её силы и ловкости? Она - живое противопоставление мне, её сила и нежность - смертельное сочетание, особенно для моего расссудка.
С нашей позиции на крыше мы обозреваем огороженную территорию посольства. Несмотря на моё вчерашнее похищение, там удивительно тихо и спокойно. Ецуко достает подзорную трубу, раздвигает её и осматривает территорию. Пихнув локтем, она вручает мне подзорную трубу, указывая на окно первого этажа.
Через несколько секунд приспособившись к подзорной трубе, я вижу то, на что она указывает. Рыдания срываются с моих губ, как только я вижу отца, неистово расхаживающего взад вперед по своему кабинету, разговаривающего с кем-то, кого я не могу видеть. Длинные пальцы нежно прижимаются к моей спине и утешающе поглаживают меня в то время, пока я наблюдаю за безумно переживающим отцом. Я больше не в состоянии вынести вида этого зрелища и возвращаю подзорную трубу Ецуко, предоставляя ей возможность изучать окружающую территорию на предмет возможной опасности.
Я сажусь, глубоко дыша, в надежде остановить слезы. Теперь мой выбор приобретает пронзительную четкость. Я должна выбирать между своей семьей и моим сердцем. В таком выборе нет ничего хорошего, значит я не буду делать его. Я хочу, чтобы кто-то другой сделал это за меня, ибо я просто не могу.
"Кларисса, пожалуйста, подожди меня здесь". Её голос был таким тихим, едва различимым в моих ушах. В мгновение ока она исчезает, единственным признаком её ухода была мелькнувшая и исчезнувшая тень. Мои глаза возвращаются к посольству - а ведь я почти добралась до дома. Начинавшаяся, как милое приключение, эта прогулка обернулась чем-то большим, много большим. Я наблюдаю за охраной посольства - там, как мне кажется, всё идет как обычно, ну конечно, если не считать моего похищения.
Обращаю внимание, что за стенами находятся ещё несколько охранников из местных японцев, и я подозреваю, что это дополнительная предосторожность со стороны представителя японской стороны. Их манера поведения кажется мне подозрительно знакомой, вот только я никак не могу вспомнить, где же я их видела. По моей коже пробегают мурашки, затем я внимательно рассматриваю их, и через мгновение во мне поселяется чувство неприязни к ним.
"Ну, что там?" Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи, услышав низкий вибрирующий голос. Она подкралась ко мне за спиной, а я даже ничего не заметила. Вот тебе и быть на чеку. Да уж, из меня тот еще охранник. Я указываю на посольство и тех - странно знакомых - охранников. Её губы кривятся и её прекрасное лицо искажается озабоченными морщинками.
"Мне следует беспокоиться из-за них?" Ее глаза сужаются в подозрительности. Так что? Она наблюдает за их взаимодействием с европейскими охранниками, и там, как кажется, нет никаких разногласий. Возможно, это просто дополнительные меры предосторожности со стороны руководителей службы безопасности посольства.
"Не беспокойся, скоро ты попадешь домой, Кларисса Хьюз." Эти слова проходят сквозь меня, неся в себе боль, ведь я знаю, что за ними стоит – она оставит меня. Невзирая на эти слова, слетевшие с ее губ, в ее глазах я сумела прочесть – вот и все, это конец. Слова покинули меня, и всё что я могу поделать, это просто кивнуть в подтверждении. Она вырвала из меня моё сердце, а я не могу ничего поделать с этим, мне нечем зашить свою рваную рану.
Она помогает подняться мне на ноги, и мы медленно спускаемся с крыши. Поднимая тюк с палками, она шепчет: "Когда мы будем проходить мимо ворот, я пройду дальше вперед, а ты войдешь внутрь. Возьми это". Ецуко протягивает мне маленький, в расшитых кожаных ножнах, изысканно украшенный кинжал. Выжидательно, с вопросом, написанном на моём лице, я поднимаю голову. "Просто на всякий случай. Спрячь его, - подняв руку, она проводит ей по моему лицу. - Вот и все, прощай, Кларисса".
Я осознаю, что слезы выступили у меня на глазах, потому что Ецуко представляется каким-то размытым пятном. От переполнивших меня эмоций, я не могу вымолвить ни слова, поэтому вместо ответа я быстро киваю головой и бормочу. "Что ж, нам пора, пойдем".
Волоча ноги, мы выходим из переулка на дорогу, ведущую в посольство, присоединяясь к людям, проходящих мимо ворот. Эти несколько последних шагов я ощущаю себя преступницей, идущей к месту исполнения приговора. Я поднимаю взгляд на Ецуко, когда мы приближаемся к воротам, и вижу, как через плечо она кидает прощальный взгляд на меня. Она продолжает свой путь, в то время как я останавливаюсь у входа.
"Эй ты! Двигай дальше!" Два охранника от ворот приближаются, приготовившись дать мне пинка, если я не уйду. "Ступай дальше старуха. Ты не можешь стоять здесь." Я снимаю плетеную шляпу и слышу вздох узнавания. "Мисс! Но как?"
"Немедленно сообщите сэру Реджинальду", - кричит один из них. Внезапно вокруг меня появились охранники, некоторые встали лицом к толпе, защищая меня, другие пытаются успокоить и ещё больше просто желающих взглянуть на меня. От такого пристального внимания, проявленного ко мне, я ощущаю себя голой, и хочу поскорее оказаться в тишине своей собственной комнаты, где смогу выплакаться в одиночестве. Сейчас мне не до их участия, их неверия в мое спасение или же их радости. Сейчас я хочу одного - побыть в одиночестве, качаясь на волнах своей скорби.
"Кларисса!" Голос отца прорывается сквозь какофонию звуков, в любое другое время я была бы рада видеть его. Сейчас же он только напоминает мне о том решении, которое мы приняли вместе. Я вернулась в свой собственный мир, а она - в свой. "Слава Богу, ты цела." <i> Да, слава Богу. </i>
"Как? Как ты сумела спастись? Ясуки вернулась и рассказала нам о твоей участи. "Ага, Ясуки уцелела. Знаю, что, наверное, сейчас мне следовало ощущать радость от того, что она сбежала, вот только я не чувствую ничего, кроме пустоты. Перед тем, как начать отвечать на его вопросы, я быстро прохожу в дом - в гостиную - и оказываюсь в окружении чрезмерной заботы, а затем обнаруживаю в своих безжизненных руках чашку горячего чая.