— Очень мило! — презрительно усмехнулась Сибил.
Мак соскочил со стремянки, швырнул Сибил халат и, взяв ее за ухо, вывел из комнаты. Сибил вопила, ругаясь по-французски. Дверь захлопнулась так, что дрогнули стены, а затем наступила тишина.
Бет, собираясь с мыслями, не сводила глаз с незаконченной картины. Женщина на картине смотрела на чашу с водой, стоявшую у ее ног. Мокрые следы должны были показывать, что она только что вышла из ванны. Она придерживала на спине тонкий шарф, как будто вытираясь.
Это была чувственная картина, как и та, которую ей показывала Изабелла, но Бет сразу же увидела разницу. Женщина на этой картине была вещью, раскрашенной плотью. В ней было человеческого не больше, чем в ванне у ее ног или в колонне позади нее.
А женщина на картине Изабеллы была Изабеллой. Мак написал портрет жены, каждый мазок был нанесен с любовью, каждая тень аккуратно наложена. Любая женщина могла бы позировать для этой купальщицы — только Изабелла могла оставаться той женщиной на картине.
Бет отвернулась от мольберта и увидела Йена.
— Я купила вам подарок.
Йен не пошевельнулся. Бет открыла сумку и достала из нее маленькую коробочку.
— Я увидела ее, когда делала покупки с Изабеллой. Мне хотелось, чтобы она принадлежала вам.
Йен продолжал невидящим взглядом смотреть куда-то мимо нее.
Бет положила коробочку на подоконник и отвернулась. Если он не хочет разговаривать с ней, так тому и быть. Йен, по-прежнему не глядя на нее, положил руку на оконную раму.
— Как вы можете быть виноватой?
Бет выпустила край юбки, который приподняла, намереваясь уйти.
— Потому что если бы я вчера отказалась говорить с инспектором Феллоузом, вы бы никогда не встретились с ним. Я должна была выставить его вон, когда он явился в дом Изабеллы и стал высказывать эти свои ужасные обвинения, но, к великому моему сожалению, мне было любопытно. Оба раза хотелось услышать, что он собирался сказать.
Наконец Йен, не отрывая руки от окна, повернулся к ней.
— Не защищайте меня. Они все стараются защитить меня.
Бет подошла к нему.
— А как я могу защитить вас? Нехорошо с моей стороны разузнавать и выспрашивать, но я признаю, что мне хотелось поговорить с Феллоузом и узнать все о вас. Даже будь это ложь.
— Это не ложь. Мы там были.
— В таком случае его версию случившегося.
Он стукнул кулаком по подоконнику.
— Расскажите мне, что он вам наговорил. Все!
Он выжидательно смотрел на нее.
Бет рассказала ему все, что сказал Феллоуз, включая неожиданное предложение выйти за него замуж. Она умолчала о рассуждениях Феллоуза о ее отце и что-то еще, что она когда-нибудь объяснит Йену, но не сейчас. Когда Бет рассказала ему о сделанном предложении, Йен снова повернулся к окну.
— Вы его приняли?
— Разумеется, нет. Мне бы в голову не пришло его принять.
— Потому что он уничтожит вас, если вы ему откажете.
— Пусть только попробует! — возмутилась Бет. — Я не оранжерейный цветок, чтобы меня оберегать. Я знаю кое-что о жизни. Мое неожиданное богатство и одобрение, и покровительство миссис Баррингтон очень укрепили мое положение в обществе — я уже не девочка из работного дома и даже не вдова бедного викария. Богатым многое сходит с рук. По правде говоря, это отвратительно.
Когда Бет замолчала, она поняла, что Йен в полном недоумении.
— Прошу прощения, я иногда увлекаюсь, особенно когда говорю быстро. Миссис Баррингтон часто делала мне замечания.
— Почему, о чем бы ни зашел разговор, вы постоянно вспоминаете миссис Баррингтон?
Бет задумалась. Йен говорил так, будто снова стал самим собой.
— Не знаю. Думаю, она имела на меня огромное влияние. А также ее взгляды на очень многие вещи.
Йен не ответил. Он взял с подоконника деревянную коробочку, снял бумагу, в которую она была завернута, открыл ее, долго смотрел, а затем вынул из нее золотую булавку с плоской головкой с рельефным стилизованным орнаментом.
— Это носят на лацкане, — сказала Бет. — Не сомневаюсь, у вас таких дюжины, но мне она очень понравилась.
Йен продолжал смотреть на булавку.
— Я сделала гравировку на обратной стороне.
Йен перевернул булавку, и глаза его блеснули, когда он прочел надпись, над которой Бет так долго раздумывала в магазине.
«Йену в знак дружбы.
Б.».
— Приколите ее мне, — сказал он.
Бет дрожащей рукой проколола кашемир. Его тело под сюртуком казалось твердым, и она позволила себе не сразу убрать пальцы с его груди.
— Вы прощаете меня? — спросила она.
— Нет.
Сердце у нее дрогнуло.
— Видимо, мне не следовало ожидать слишком многого.
— Просто нечего прощать. — Йен схватил ее руку и с силой сжал. — Я подумал, что вы уедете из Парижа после того, как увидели меня в парке.
— Я не могу. Ваш брат еще не давал мне уроков живописи.
Он нахмурился, и Бет поспешила объяснить:
— Я пошутила.
Он еще больше нахмурился.
— Почему вы остались?
— Хотела убедиться, что с вами все в порядке.
Йен снова посмотрел куда-то мимо нее.
— Вы видели.
Бет вспомнила его почти багровое лицо, хриплый голос, сжатые кулаки и как его брат вместе с Керри тащили его прочь.
— Это случается не часто. Но когда я увидел, как он придается к вам, моей Бет, я вспылил. Я испугал вас?
— Признаться, испугали.
Но не тем, что он имел в виду. Отца Бет, когда он напился, охватывала ярость. Бет убегала от него и пряталась до тех пор, пока он, грохнув дверью, не уходил из дома.
От Йена ей не хотелось бежать. Она не сомневалась в том, что он может избить Феллоуза, но ее даже пальцем не тронет. Скорее себя покалечит, или его арестует проходящий мимо полицейский.
Бет прижалась щекой к накрахмаленной белой манишке.
— Вы просите, чтобы я вас не защищала, но я не хочу, чтобы с вами что-то случилось.
— Я не хочу, чтобы вы лгали ради меня. — Его голос гремел в ее ушах, заглушая стук его сердца. — Харт лжет ради меня. Мак и Кэм лгут. Керри лжет.
— Это похоже на спряжение. Я лгу; вы лжете; он, она, оно лжет…
Йен замолчал, и она подняла глаза.
— Я очень искренний человек, Йен. Я обещаю.
Йен погладил ее по щеке.
Бет чувствовала безумную потребность говорить.
— Облака сгущаются. Может быть, пойдет дождь.
— Хорошо. В таком случае будет уже темно, чтобы Мак мог писать, и он отошлет эту чертову девку домой.
— А он не ее любовник? — Бет зажала рот. — О Боже. Я то и дело задаю вам вопросы. Можете не отвечать.
— Она не его любовница.
— Хорошо. — И, поколебавшись, спросила: — А мы любовники?
— На булавке написано «дружба».
— Это лишь потому, что меня отговорил продавец делать гравировку «моему любимому». Кроме того, рядом со мной стояла Изабелла.
Йен долго молчал, глядя на нее, но в то же время, избегая ее взгляда.
— Я говорил вам, что не способен влюбиться, — сказал он, — а вы влюблены.
— Влюблена?
— В вашего мужа.
Так много людей хотели поговорить о Томасе Экерли.
— Да, я его очень любила.
— И как это было? — Он произнес это так тихо, что Бет едва расслышала. — Объясните мне, Бет, как чувствует себя человек, который влюблен. Мне хочется это понять.
Глава 10
Он, блестя глазами, слушал ее объяснения, пытаясь представить себе, что такое любовь. О любви так много пишут.
— Это самая божественная вещь, какую только можно себе представить, — пыталась она объяснить.
— Мне не нужно ничего божественного. Я хочу узнать о плоти и крови. Любовь похожа на желание?
— Некоторые так думают.
— Но не вы.
Несмотря на облака, облегчавшие солнечный зной, пот струился по спине Бет. Трудности с ответами на вопросы Йена Маккензи возникали потому, что он спрашивал о том, на что ответов просто не существовало. И все же она должна знать, как следует ответить, — любой должен. Но никто не может, просто потому, что все «знают». Все, кроме Йена.
— Желание — часть этого. Любовь всеобъемлюща. Но это еще и любовь к другому сердцу и к уму, и это при том, какие глупости они бы ни делали, доходя до абсурда. Ваш мир озаряется светом, когда этот другой человек входит в комнату, и темнеет, когда он снова уходит. Вам хочется быть любимым человеком так, чтобы вы могли бы видеть его, касаться его и слышать его голос. Но вы хотите, чтобы и он был счастлив. Это эгоизм, но не совсем.
— Я могу чувствовать желание и потребность. Я вижу, как вы красивы, и хочу вас.
Она покраснела.
— Я должна сказать, что вы удовлетворяете мою гордость. А когда вы не желаете женщину, вы не испытываете к ней каких чувств?
— Абсолютно никаких.
Бет тяжело вздохнула.
— Вот поэтому, Йен Маккензи, я и сказала, что вы разорвете мое сердце.