Когда они снова вышли на улицу, уже был вечер, и она накинула плащ.
Вечер был хорошим. Окна гостиницы отбрасывали свет на лужайку. На деревьях висели китайские фонарики, и Мин показалось это лишним и безвкусным, но Салли нашла это зрелище приятным.
Когда ей пришло время садиться в плоскодонку с Айвором, а Салли с Норманом сели в свою, Мин ощутила некоторую тревогу. Айвор к тому же выпил перед ужином и во время его. Он был оживленным, громко смеялся и разговаривал и несколько раз поцеловал Мин руку. Мин это не понравилось. Она не могла определить толком, что отталкивало ее от него. Она чувствовала его неискренность.
На реке он стал править шестом достаточно небрежно, а Мин, лежа на мягкой подстилке, укрывшись плащом, старалась о нем не думать, наслаждаясь прелестью вечера.
Высокое фиолетовое небо было усеяно мириадами звезд. Она думала: «Какая чудесная ночь… Как хорошо бы быть в такую ночь с тем, кого любишь…»
Она завидовала веселой Салли, которая была влюблена в глупого Нормана, но сама не считала его глупым. Еще в баре Салли шепнула Мин:
— Забудь свою ужасную тетку и наслаждайся жизнью, пока можно.
Но Мин, увы, не могла наслаждаться жизнью с Айвором Уолтерсом. Его самодовольная физиономия и пижонская манера говорить раздражали ее.
Она была благодарна ему, когда он замолчал. Они удалялись от Шенли, плыли по более уединенным местам. Мимо них сначала проплывали другие лодки, и она видела силуэты людей, огни, слышала веселые голоса. Но вот они остались в одиночестве. Отражения звезд были похожи на драгоценные камни, и Мин было приятно ловить их, опустив пальцы в воду, пока они медленно плыли все дальше, мимо деревьев и кустов, принявших причудливый вид в темноте, или одиноких коров и лошадей на пастбище. Мин вдруг стало очень грустно. Это было странно после веселого начала отдыха, но она задумалась о себе. В будущем — ничего, кроме бесконечной нудной работы на Ливерпуль-стрит, постоянное напряжение, монотонное печатание, одни и те же скучные чиновники. Начальники, которым некогда обращать на нее внимание. Другие такие же измотанные машинистки… И еще бедный папа с его безрадостной старостью, рассказывающий свои истории, всегда немного печальные, потому что все в прошлом. Каждодневная бытовая рутина. «Все это не назовешь жизнью, — думала Мин, глядя на прекрасные звезды. — Должна же быть какая-то иная, настоящая, полная жизнь, в которой можно встретить Настоящего Человека, безумно полюбить его и пользоваться взаимностью. Но когда? Как?» Она вздохнула.
Тут Айвор решил, что хватит вести лодку, и, положив шест, уселся рядом. Лодка начала дрейфовать, подошла близко к берегу и остановилась под ивой. Мин спокойно лежала, разглядывая лунную дорожку на реке.
Но Айвор испортил идиллию: он лег, придвинувшись к ней поближе, взяв ее за руку, с явной решимостью не скрывать своих намерений заняться любовью.
— Ты миленькая девочка, Мин, — сказал он, растягивая слова. — Не отворачивайся. Дай я на тебя посмотрю.
Она вспыхнула, попыталась вырвать руку. Должно быть, это глупость — уединиться с ним. Ей следовало понимать, что он захочет не только кататься, но может и начать приставать. Она уже знала, как это происходит, но никогда не стремилась к этому. А уж с этим мужчиной тем более.
Из страха поссориться с ним, испортить вечер не только себе, но и Салли с Норманом она не вырвала свою руку. Она даже улыбнулась, когда он сказал, что у нее самые голубые глаза и самые красивые губы из всех девушек, которых он встречал. Но улыбка ее исчезла, когда он обнял ее и грубо поцеловал в губы.
— Нет, — сказала она чуть слышно, — не надо… пожалуйста.
Но Айвор Уолтерс был возбужден ее близостью, темнотой и уединением и, прижав девушку к себе, продолжал ее целовать.
— Ты прелестная малютка… — горячо шептал он ей на ухо. — Я почти умираю по тебе, Мин, лапочка…
Она почувствовала страх перед ним и попыталась оттолкнуть его.
— Я не хочу целоваться, — сказала она. — Отпусти меня, пожалуйста.
Он засмеялся и попытался прижать ее к себе крепче.
— О нет, моя Мин, я явился сюда не для того, чтобы просто катать тебя на лодке по этой дурацкой реке и чтобы в благодарность ты мне просто пожала руку. Я хочу большего, чем поцелуи, моя дорогая.
Эти грубые слова вызвали у нее отвращение. Вместе со страхом она почувствовала и гнев. Она яростно толкнула его:
— Ты не сделаешь этого со мной! Я не хочу этого. Сейчас же отвези меня назад в гостиницу.
Тут он вышел из себя и решил взять ее силой. Она ощутила на своей спине его руки. Лодка опасно закачалась. Но Мин отчаянно сопротивлялась. Она ни за что не хотела, чтобы этот грубый человек снова поцеловал ее и почувствовал себя победителем.
— Скотина… скотина! — бросила она ему в лицо. Вдруг она вырвалась и встала в лунном свете — маленькая девушка с пылающими от гнева глазами и щеками. Айвор ухватил ее за ноги. У нее, казалось, был только один выход, и она его выбрала. Она спрыгнула с лодки, надеясь достичь берега, но не допрыгнула. Она упала в воду, и вода попала ей в рот. Она слышала, как Айвор зовет ее:
— Эй!.. Где ты, чертова глупышка?..
Мин не отвечала. Захлебываясь, задыхаясь, она кое-как достигла берега, вылезла из реки, промокшая, грязная, жалкая, и побежала прочь. Ни за что она не вернется в лодку к этому ненавистному типу. Она сама как-нибудь найдет дорогу в «Четыре пера».
Она вся дрожала, хотя ночь была теплой. Слезы катились по ее щекам, мокрые волосы лезли в глаза, она спотыкалась.
Проклятый Айвор Уолтерс! Воспоминания о его поцелуях вызывали брезгливость, хотелось очистить губы от их следов. Рыдая, она бежала в темноте по какому-то лугу. Дороги не было видно. Трудно было сказать, как отсюда выйти к «Четырем перьям». Прошло несколько часов, прежде чем Мин остановилась перед забором, ограждающим какое-то имение. Юбка неприятно липла к ногам, насквозь мокрый плащ совсем не грел. Ей было очень жалко себя. Кто он такой вообще, этот Уолтерс? Норман говорил, что он хороший парень. Для Нормана, может, и хороший, но надо быть женщиной, чтобы узнать мужчину досконально. Мужчины часто друг о друге простых вещей не знают. У них все — хорошие парни. Теперь она знала, что Айвор — испорченный тип, с которым не следует связываться ни одной порядочной девушке.
Воспаленными глазами взирала она на пастбище, на котором там и сям росли отдельные деревья. Ночью все это казалось странным и пугающим. Стояла мертвая тишина. Только собака где-то загавкала, и пробили вдали церковные часы, так что она узнала, что уже десять.
В это время одинокий стреноженный конь, бродивший по полю, вдруг поднял голову и поглядел на Мин. Она не слышала его приближения, и неожиданное видение, возникшее из темноты, испугало ее. Охнув, она, испуганная до смерти, побежала по полю, ища дыру в изгороди. Она нашла перелаз, вскарабкалась на него и упала, подвернув ногу. Потом встала и заковыляла, тихо всхлипывая. Теперь она оказалась на дороге, в стороне от реки. Ей предстояло догадаться, в какой стороне Шенли, и, преодолевая боль, идти по этой дороге туда.
Но дорога оказалась извилистой, и Мин, проковыляв около мили, не заметила ни огней, ни других признаков, указывающих на приближение к цели. Она стала подозревать, что дорога уводит ее в обратном направлении. Голова, нога, все тело болели, идти было трудно. Прекрасная ночь обернулась для нее трагедией.
Она была уже на пределе, когда дошла до первого дома у дороги. В лунном свете были хорошо различимы большие железные ворота, а рядом — домик, сторожка. Конечно, в конце этой красивой аллеи, обсаженной каштанами, стоит большой особняк. Мин, прихрамывая, пошла к домику. В окнах горел свет. Смертельно уставшая, она дотащилась до ворот, намереваясь расспросить, как отсюда добраться до Шенли.
В этот момент на аллее появился какой-то мужчина, рядом с которым послушно шел лохматый лабрадор. В темноте девушка смогла разглядеть лишь, что мужчина высок, строен, в смокинге, с сигарой. Мин боялась, что она близка к обмороку, что-то странное творилось с ней. Обморочное состояние было с ней до этого лишь однажды, лет в шестнадцать, после тяжелого приступа мигрени. Она помнила страшное ощущение падения, когда земля стремительно приближается. Именно это и начиналось у нее. Она услышала голос, очевидно того человека в смокинге. Низкий, приятный голос произнес:
— Господи Боже!.. Что такое?.. Кто вы и откуда?
И тут Мин лишилась чувств.
Очнулась она уже не у ворот, в темноте и холоде, а в теплом и светлом помещении, лежа на подушках. Комната была незнакомая и красивая. Ей даже показалось, что такие она видела в кино. Вдоль всех стен тянулись полки с книгами в красивых кожаных переплетах. Это была, очевидно, библиотека, с высокими окнами с бархатными оливково-зелеными занавесками. Софа и стулья также были обиты зеленым бархатом. На полу — роскошный китайский ковер. И повсюду — большие вазы с цветами. Комната была освещена люстрой и бра. У дивана, на котором она лежала, стоял прекрасный столик «чиппендейл», на котором были ониксовая коробка для сигарет, рюмка и хрустальный графинчик с бренди.
Мин молча озиралась вокруг, пока не заметила мужчину, который стоял у нее в ногах и с беспокойством глядел на нее. Он был в том самом костюме, в котором она видела его, появившегося у ворот, перед тем как упала в обморок. Наверное, это он перенес ее, мокрую и жалкую, сюда, на свой красивый диван, и укрыл кашмирским пледом.
Она поняла, что смотрит в глаза своему спасителю. И она поняла еще, что он не очень молод, но хорошо сложен и что ему еще нет сорока. У него были каштановые волосы, ранняя седина на висках, правильные черты лица и умные глаза. И эти серые глаза смотрели сейчас на нее очень внимательно, что могло бы ее удивить, но не удивило — она еще недостаточно пришла в себя. Он сказал:
— Так вы очнулись? Я только что послал Джексона, слугу, за кофе для вас. Горячий кофе с коньяком — это то, что вам сейчас нужно. Вы промокли насквозь и продрогли. Куда же вас занесло? В реку?
Вопрос этот сразу привел ее в чувство. Она шепотом ответила:
— Да… Я была там.
Он сел на край дивана, все так же внимательно глядя на нее.
— Значит, я угадал? Несчастный случай?
Мин кивнула. Она вдруг покраснела, вспомнив происшествие с Уолтерсом и свое бегство, после чего ее подобрал в таком виде этот незнакомец. Но она не видела оснований его бояться. Он был явно добрым человеком, иначе он не стал бы беспокоиться о ней и переносить в свой прекрасный дом. Если бы только не эта дрожь, если бы тело не болело и не горело. Взгляд ее блуждал. Она чувствовала слабость и дурноту. Закашлявшись, она прошептала:
— Простите… такое беспокойство для вас.
Он улыбнулся. Мин никогда не видела такой очаровательной улыбки. В то же время лицо его казалось странно печальным, выражавшим подавленность и, может быть, разочарование.
— Никакого беспокойства, мисс, — сказал он. — Вы совсем легкая. Мой слуга, который живет в сторожке у ворот, помог мне перенести вас сюда. У него я не мог вас оставить. Его жены нет дома, и там нет бренди. А здесь у меня есть все, что надо. Джексон найдет вам какой-нибудь халат, чтобы вы надели его, пока он будет сушить ваши вещи. А! Вот он уже несет кофе. Давайте, Джексон, поставьте вот здесь. Молодая леди пришла в себя. Несчастный случай на реке, как мы и думали.
Слуга, худой и хмурый, поставил поднос на стол и с сомнением посмотрел на девушку, лежавшую на диване.
— Принесите ей какой-нибудь халат, Джексон. Она должна снять всю эту мокрую одежду.
— Да, сэр.
Слуга повернулся, чтобы уйти. Мин сказала слабым голосом:
— Со мной все будет хорошо. Отвезите меня обратно в Шенли. Я не хочу вас беспокоить.
Хозяин ответил:
— Вы нас не беспокоите. Правда, Джексон? Мы с Джексоном скучали сегодня вечером. Мы рады оказать первую помощь жертве происшествия на воде, особенно если это молодая, очаровательная леди, правда, Джексон?