— Пойдешь в платное.
— А деньги? Деньги будут?
Катя не знала, есть ли у Ромки какие-то еще доходы, кроме тех денег, что он дает ей. И если есть, то сколько. Сколько и откуда.
— Наверно, если я говорю, что ты будешь учиться на платном, то я уже подумал о деньгах, — сказал Ромка. — Может, хоть на человека станешь похожа.
— А сейчас я на кого похожа? — ахнула Катя.
— Сидение дома развращает, — пояснил Ромка. — Ты совсем за собой не следишь. Вот что это? — он цапнул ее за полу махрового халатика.
— Халат, — ответила она осторожно и попыталась представить себя со стороны: да, слишком длинный и много раз уже стиранный-перестиранный, совсем ее не украшает. Ну, пусть купит ей другой, если так.
— Сейчас куда ни плюнь — у всех высшее образование, — сообщил Ромка.
— Ну, у женщин не у всех, — возразила Катя.
— Народ даже в банях работает, и то высшее образование имеет, — продолжал Ромка.
— В каких банях? — удивилась Катя. — Кто работает?
Ромка только махнул рукой — что, мол, с тобой, с темной, разговаривать.
— Ну, что с яичницей?
Катя, поджав губы, поставила перед ним сковороду. Бани еще какие-то.
— Слушай, а можно на тарелку? — спросил Ромка.
Катя молча принесла тарелку — и, пока перекладывала яичницу, желтки расползлись желейными лужицами.
— Какого черта? — возмутился Ромка. — Ты можешь хотя бы яичницу пожарить, чтобы яйца не растекались?
— Ты же сказал — на тарелку, — виновато пролепетала Катя.
— Уйди отсюда! — гаркнул Ромка.
Она обиженно развернулась и пошла к двери — демонстративно медленно, но Ромка догнал ее, отрепетированным уже движением оттянул воротник халата и, вывалив за шиворот Кате горячую еще яичницу, ладонью придавил ее к Катиной спине.
— Ты что? — закричала Катя.
Плакать было бесполезно, это было бы просто смешно. Если бы не столь позднее Ромкино возвращение, Катя могла бы даже посмеяться. Но то, с каким остервенением Ромка проделал это! За что он так злится на нее?
— Урод, — сказала Катя спокойно, выходя из ванной.
— Я знаю, что урод, — согласился Ромка, и Катя невольно вздрогнула, увидев, как темнеют и сужаются его серые глаза. — Я имею право нормально питаться дома? Я тебе мало денег даю? Я спрашиваю!
— Нет, — ответила Катя.
— Тогда какого… Задолбало! Задолбало все! Яичницы твои задолбали! Пельмени!
— Не кричи, ребенок проснется, — сказала Катя тихо. Она вдруг почувствовала, как устала от всего этого. От этих бессмысленных разборок. Господи, когда все это закончится? И, главное, как?
— Да задолбала ты своим ребенком!
— Своим? — обалдела Катя. — Он тебе не нужен?
— Мама! — позвал из своей комнаты Шурка.
— Ты не спишь? — спросил Ромка совсем другим голосом.
Шурка появился в дверях комнаты, заспанный, щурясь от света, в старенькой пижамке, из которой торчали тоненькие щиколотки и запястья.
— Почему ты так кричишь на маму? — спросил Шурка у отца басом.
— А ты… Ах, черт! — Рома схватился за голову. — Почему ты не спишь?
— Потому что ты на маму кричишь, — объяснил малыш.
— Это наши взрослые разговоры, они тебя не касаются! Понял? Спи иди давай!
* * *
В воображении Романа Аня была чем-то средним между ангелом и демоном, но существом неоспоримо божественным, волшебным, неземным; ее яркая итальянская внешность восхищала и пугала одновременно. Подобное впечатление произвела на Романа то ли юная Софи Лорен, то ли молодая Джина Лоллобриджида — когда-то в позднем детстве, став первым ярким сексуальным возбудителем. В Ане была Италия — в темно-каштановых, почти черных упругих локонах, своенравно рассыпавшихся по плечам; в ярко-зеленых раскосых глазах, странных, неземных; в упрямом рисунке пухлого рта, волевого и улыбчивого одновременно. На свидание с Романом она пришла в светлом костюме, брюки цвета слоновой кости так плотно обтягивали бедра, что у Романа закружилась голова. Она сидела рядом с ним на переднем сиденье, и длинная темно-красная роза, подаренная Романом, лепестками своими касалась «молнии» безумных этих штанов… А потом, когда они поднимались по длинной лестнице в «Голливудских ночах», он видел очертания ее трусиков сквозь тонкую ткань. Она была так красива! И когда Роман позвал ее танцевать, когда она доверчиво положила свои ладони ему на плечи, он чувствовал каждое движение ее мышц под одеждой — как будто она была голой. Сразу вслед за этим несколько быстрых танцев, один за другим… Аня танцевала божественно, двигаясь резко и грациозно, и Роману так нравилось, что она на полголовы выше его.
— Боже, как кайфово! — сказал Роман, когда они вернулись за свой столик.
— Да, здорово, — согласилась Аня, вытирая бумажной салфеткой вспотевшее лицо.
— Не знаю, может быть, из-за этого у нас все разладилось с Катей. С женой.
— Из-за чего? — удивилась Аня.
— Ну, понимаешь, мы очень давно нигде не были вместе. Ребенок… Она просто трясется над ним. И теща лишний раз с ним не хочет оставаться. Знаешь, мне просто хочется иногда вот так… сходить в клуб, еще куда-то… И дело, в принципе, не в ребенке. Я знаю, что даже если мы пойдем куда-то, вот такого не будет.
— Почему не будет? — спросила Аня, передвинув языком коктейльную соломинку во рту. Она пила «мартини энд сок», любимый Катин напиток… «При чем тут Катя?» — спросил себя Роман.
— Я не знаю, — ответил он. — Не будет. Она другая, понимаешь? Вот мы с ней все новые года проводим вместе. Раньше я как-то не задумывался, но вот последний Новый год… Мы были в большой компании… Она сковывает меня. Мне хочется потанцевать, подурачиться… я же сам еще ребенок.
— Я вижу, — засмеялась Аня.
— С тобой это можно, — сказал Роман. — А с ней не получается. Мне хочется чего-то… чего-то такого… А она сидит с таким видом… Ну никакого праздника!
— Твоя жена не умеет танцевать? — спросила Аня. Скорее всего, ей до лампочки были все эти разговоры о Кате и поддерживала беседу лишь из вежливости… Но Роман уже не мог остановиться. Как будто хотел оправдаться, объяснить Ане, почему он сейчас здесь с ней. Хотя объяснение было одно: безумная, непостижимая Анина красота.
— Умеет, — сказал Роман. — Она не умеет… В ней нет вот такого… веселья.
— Огня? — уточнила Аня, сощурившись.
Роман вздрогнул: это было то, что он хотел сказать, но не мог выразить словами.
— Да, огня, — согласился он.
Аня по-прежнему щурилась, глядя на Романа чуть исподлобья:
— Знаешь, мне один человек сказал одну вещь…
— Что за человек? — нечто вроде ревности шевельнулось в душе.
— Да неважно, — отмахнулась Аня. — Один клиент у нас в бане, если тебе это интересно. Прикольный такой москвич. Мы разговаривали вообще за жизнь, я рассказывала ему про свои отношения с мужем…
— Ты всем про них рассказываешь? — не выдержал Роман.
— Да нет, — она поморщилась. — Нет. Нет, конечно.
— Ну-ну, я слушаю, — сказал Роман. Да, конечно, ведь у нее была какая-то своя жизнь. Боже, ну почему, почему такая ревнивая боль к этой практически чужой женщине?
— И он сказал мне одну верную вещь, — Аня поерзала на своем высоком стуле, шумно допила коктейль. — Что очень часто брак умирает из-за женщины. Когда заканчивается игра. Что вначале женщина, чтобы заинтересовать, чтобы получить мужчину, играет во что-то, и мужчине с ней интересно. А когда женщина его уже получила, то она успокаивается и становится серьезной, нудной. Ко всему так серьезно относится, короче. А мужчины не любят этого. Им нужна игра, что-то такое… Всегда нужно.
— Да, это правда, — согласился Роман. — Вот у нас все это давно умерло. Моя жена слишком серьезна. Вот с тобой мне так хорошо! Ты играешь в это, да?
Аня сделала «страшные» глаза, потом улыбнулась лукаво.
— Да нет. Нет вроде. — Потом добавила задумчиво: — Странно…
— Что? — Знаешь, так прикольно: твою жену зовут Катя?
— Да. — А сына Саша. А у меня мужа зовут Саша, а дочь — Катя…
В машине около Аниного дома они целовались, безумно, страстно, и Роман в эти минуты пожертвовал бы чем угодно в своей жизни — чтобы только обладать сейчас этой женщиной.
— Я хочу тебя, — шептал он, расстегивая на Ане пиджак и стягивая с нее майку. — Боже, как я хочу тебя…
Сквер за домом был, безусловно, удачным местом: тополя склонялись над «Опелем», шумели на ветру… Когда все закончилось и взмокший Роман выбрался из машины, застегивая брюки, огромные серебряные звезды сияли на небе — светлом, не изжившем еще очарование белых ночей. Пошлый, банальный секс в автомобиле, удел дешевых придорожных шлюх, сегодня обернулся волшебством, и это огромное звездное небо падало, опрокидываясь, прямо на Романа, и звезды сияли в волосах его возлюбленной, восхитительной гибкой кошки, которая зевала сейчас и потягивалась на заднем сиденье «Опеля».
* * *
Гладиолусы были огромные, ярко-красные, с прозрачными слезами влаги на восковых листьях. «Спасибо, — сказала Анжелика. — Подожди, я отнесу их домой».
Рома повез ее на Елагин остров. Стуча высокими каблуками тяжелых малиновых туфель, Анжелика прошла с ним под руку по деревянному мостику и поежилась от вечерней прохлады, когда они спустились в парк. Рома снял пиджак, накинул Анжелике на плечи — поверх ее пушистого полосатого пиджачка.
— Вот сюда я бегал по утрам, когда учился в Можайке, — сказал он. — Делал зарядку.
— И зимой? — спросила Анжелика.
— Да, и зимой. Пока не женился. Потом женился, стал жить с женой… Лень стало бегать. Лень утром вылезать из теплой постели. Я и женился-то, наверно, из-за удобства. Чтобы жить не в училище, а с женщиной. Женатым разрешалось жить дома. Это казалось гораздо более удобным, чем целоваться где-то по подъездам.
— Очень странная причина для женитьбы, — заметила Анжелика.
— Наверно, — вздохнул Рома. — Тогда мне казалось, что все это правильно.
Они шагали по зеленым аллеям, деревья отчаянно шумели над головами. Рома крепко держал Анжелику под руку, но голова у него была забита чем-то своим. Анжелика, похоже, нужна была ему как слушатель — не более. Забавно.
Зазвонил мобильник Ромы; он отпустил Анжеликину руку, нажимая зеленую кнопку.
— Да. Привет. Я буду поздно… Дела… Ну не знаю, часов в двенадцать… Пока.
Чертик какой-то озорной шевельнулся внутри Анжелики. В двенадцать? Как бы не так. Может быть, это ее больное самолюбие выпустило свои стальные коготки?
— Вот видишь, волнуются дома, — похвалился Рома.
— Конечно, — улыбнулась Анжелика.
— Знаешь, до сих пор у меня почти не было романов с женщинами, которые… — вкрадчиво начал Рома, вновь беря Анжелику под локоть. — В общем, до сих пор я в основном с проститутками встречался. Мне казалось, это честнее. Не нужно обманывать человека, что-то плести. Что ты не женат или что у тебя с женой все плохо… Я очень не люблю обманывать.
— Но мне же ты говоришь правду? — резко повернулась к нему Анжелика.
— Да. Так получилось. С тобой как-то удивительно легко.
Ей тоже было легко с ним. Ощущение легкости было разлито в воздухе, прозрачное, невесомое.
— Да что ты говоришь?! — переспросила Анжелика весело. — С ума сойти!
Ей почему-то хотелось сделать нечто: подпрыгнуть, побежать по аллее… возможно, даже взлететь. Сегодня Анжелика чувствовала, что ей удается все. Ей абсолютно не нужен этот мальчик, совсем не нужен, это просто игра, и именно поэтому все получается… Смешно.