— Ты покраснела? — спросил он чуть дрогнувшим голосом.
— Эль… шампанское… — смущенно пробормотала я. — Вообще-то я редко пью…
— Тебе нехорошо?
— О нет, — слишком порывисто возразила я. — Мне очень, очень хорошо…
— Да? — обрадовался Иво. — А я почему-то боялся, что тебе будет со мной скучно.
— Мне с тобой? О нет, — поспешила я разубедить его. — Как мне может быть скучно с тобой, когда мы провели вместе столько замечательных недель…
— Но раньше ты не могла говорить…
— И что?
— Я был единственным, кто понимал язык жестов. Не считая Ампаро, конечно… И тебе сложно было общаться с другими…
— С другими? — Я чуть не задохнулась от волнения и удивления. — Но кроме Мэта и тебя у меня никого нет… И не было… Да мне и не нужно… Потому что вы самые лучшие друзья на свете…
— Ты относишься ко мне, как к другу? — посерьезнев, спросил Иво.
Я поставила на стол хрустальный бокал и начала теребить его ножку, которая слегка посвистывала между моими напряженными пальцами. Зачем, зачем он спрашивает меня об этом? Я ведь неоднократно говорила ему, что он — прекрасный друг… Неужели я все-таки выдала себя?
Может быть, мне стоило заглянуть в глаза Иво, и тогда я поняла бы, чего именно он добивается. Но на это не было сил. Мой взгляд был прикован к прозрачному бокалу, стоящему на белоснежной скатерти. И я сидела, словно загипнотизированная этой белизной… Однако Иво напряженно ждал ответа. Я не видела его лица, но чувствовала его напряжение…
— Ну да… — неуверенно пробормотала я, надеясь, что мой ответ удовлетворит Иво.
— Ну да? — переспросил Иво. Напряжение не стихло. — Или ты не уверена? Может быть, ты чувствуешь ко мне что-то другое?
Что-то другое? Я уже захлебывалась от волнения и страха. Что — другое? Значит, я все-таки выдала себя…
— Другое? А что другое, Иво? — переспросила я, все еще надеясь на то, что разговор сам собой перетечет в другое русло. Мой голос звучал как будто издалека. Как будто спрашивала не я, а какой-то другой человек.
— Что другое? Может быть, ты оторвешь взгляд от скатерти и посмотришь на меня? Мне сложно разговаривать с твоей макушкой…
Я буквально отодрала взгляд от скатерти и подняла глаза на Иво. Его лицо было хмурым, нет, не хмурым… Просто очень серьезным. Я поняла, что ответ на вопрос, который он задал мне, имел для него большое значение. Но что я должна была ответить? Точнее, что я могла ответить? Мне вспомнились слова Мэта о том, что, если я не признаюсь Иво сейчас, то вся моя дальнейшая жизнь будет состоять из одиночества, одиночества и еще раз одиночества… И все же я не решалась…
Иво молча стоял и смотрел на меня испытующим взглядом. Это длилось всего минуту. Потом он подошел ко мне и обхватил мое лицо ладонями. Я замерла, застыла от его прикосновения. Превратилась в ледяную скульптуру. Застыли даже глаза. Они смотрели не на Иво, а куда-то сквозь него.
— Дона, Русалочка… — хрипло прошептал он, усаживаясь на корточки рядом с моим стулом. — Скажи, я неприятен тебе?
— О нет! — возразила я, но это единственное, что я могла ответить.
— Ты уверена?
— Да…
Его лицо с густыми бровями и сверкающими темным огнем глазами, в которых, казалось, бушевала буря, еще более сильная, чем тогда, в проливе Па-де-Кале, двигалось к моему застывшему лицу. Я чувствовала его дыхание, напряженное, взволнованное. Я даже сознавала, что сейчас может случиться. Но ни один мускул не шевельнулся на моем лице. Наверное, скользнула во мне мысль, это точно так же, как иметь дело с мраморной скульптурой… Она так же безучастна к тому, что с ней происходит… Да, я любила, я люблю Иво всем сердцем, но в тот момент… Мое прошлое, которое никогда не покидало меня, выплыло наружу. Но не ужасом, не паникой, а мертвецким холодом, сковавшим мою душу и мое тело. И Иво почувствовал холод, исходящий от меня.
— Ты уверена, Дона? — шепотом спросил он.
— Да… — сдавленно ответила я, не в силах даже кивнуть.
И тогда его жаркий рот коснулся моих ледяных губ. О, как я надеялась, что этот огонь сможет растопить мою душу, вернуть ее к жизни…
Но, увы, этого не случилось. Все, что я чувствовала в тот момент, это то, как какая-то маленькая частичка меня пытается противостоять ледяному холоду, в который погружена душа.
Этой частичке хотелось почувствовать тот жар, который переполнял Иво, то томление, которое свойственно поцелую, ту, настоящую, истинную любовь, которая отдает себя без остатка… Но она была слишком мала для того, чтобы бороться.
Иво отстранился от меня, и я увидела в его глазах боль и недоумение. Он встал, пробормотал что-то вроде «пойдем спать, Дона» и, натыкаясь на мебель, как будто слепой, побрел к лестнице.
Вот и все, подумала я. Теперь все кончено. Я окончательно убедилась в том, что неспособна на настоящую любовь. И впереди меня ждет долгое и беспросветное одиночество. Оставаться с Иво, обрекать его и себя на мучение бессмысленно. Значит, нужно найти в себе силы уйти, чтобы в одиночестве продолжить свои танцы над бездной…
Ночью, когда Иво спал, я собрала свои вещи и вышла из поместья Видхэмов. Вышла, чтобы больше никогда не вернуться. Я не стала оставлять записку, потому что мне нечего было сказать, кроме того, что я не умею любить. Но Иво и так это понял…
Иногда бывает так грустно, как будто с души облетают листья, как будто в ней наступает долгая, безразличная, безрадостная осень. Осень одиночества. И всем нам хочется выть, как волк или как брошенная во дворе собака… А еще бывает так: на душе собираются тучи, и гонят, гонят нас в то место, где никто никогда не сыщет, как бы ни старался… А еще бывает мучительно больно, и мы мечемся, как загнанные звери, в клетках своих домов…
Сейчас я чувствую, как боль, горечь и одиночество съедают меня изнутри. И невольные слезы капают на эту бумагу. На эти испещренные радостями и горестями листы моей жизни…
Айкин, штат Иллинойс, полицейский участок, тринадцатое августа…
Полицейский, полный розовощекий мужчина лет тридцати, сидит спиной к окну, из которого вовсю плещут солнечные лучи. Напротив него, съежившись на стуле, как побитый котенок, сидит зареванная девушка в изорванном платье и с синяками на руках, шее, плечах…
Полицейский:Значит, вы говорите, что приехали из Англии по обмену? И надолго вы планируете здесь остаться?
Девушка, всхлипывая:Какое это имеет значение? Неужели вы не слышали того, что я сказала?
Полицейский, хмурясь:Прекрасно слышал. Дорогая, здесь все имеет значение. Любая деталь. Уж мне-то виднее… Отвечайте на вопрос.
Девушка, с трудом сдерживая рыдания:Да, по обмену… В Кентербери, в графстве Кент, сейчас гостит американская семья. И я уверена: то, что произошло со мной, не произойдет с ними в Англии.
Полицейский, хмурясь еще сильнее:Не был бы так уверен, милочка. Нравы везде одинаковы. И люди тоже. Итак, рассказывайте подробно, что с вами произошло.
Девушка, в отчаянии:Но я же только что рассказала…
Полицейский:Вы больше плакали, чем рассказывали. Мне нужны подробности. Без фактов я ничего не смогу сделать.
Девушка, сделав над собой усилие:Хорошо… Мне нужно было купить молока, и я пошла в супермаркет.
Полицейский:На вас было именно это платье?
Девушка:Какая… Смиряясь: Именно это…
Полицейский:И что же было дальше?
Девушка:Я уже возвращалась, когда ко мне подошел он.
Полицейский:Кто — он?
Девушка: Тот мужчина, который на меня напал, который пытался… Ну… вы понимаете…
Полицейский, со снисходительной улыбкой на лице:Ничего я не понимаю… Подробности и еще раз подробности. Как его звали, кто он такой и все в этом ключе…
Девушка, возмущенно:Но откуда я могу знать, как его звали?
Полицейский, закуривая:Так что же, вы пошли с незнакомым человеком? Не знаю девушек, которые поступили бы так опрометчиво…
Девушка, краснея от гнева:Но он ведь просил о помощи! Я ведь говорила! Он сказал, что у него больная мать, которую не с кем оставить. А ему, по его словам, нужно было отлучиться в аптеку…
Полицейский, насмешливо:Так вы верите всему, что вам говорят?
Девушка, недоуменно:Я привыкла помогать людям.
Полицейский, выпуская клуб дыма изо рта:Тогда вам очень повезло. Все могло быть куда хуже… А вы отделались только синяками и порванным платьем…
Девушка:Синяки, платье? Но ведь он, он пытался… Я боролась с ним так долго, и он успел… Он… Я не могу об этом рассказывать, не могу… Это было так омерзительно… Мне кажется, это длилось вечность… Я не знаю, как я теперь буду жить, как смогу забыть… Меня трясет от отвращения, понимаете, трясет…
Полицейский, с ухмылкой:Мне сложно вас понять… Если хотите, у нас есть валерьянка… А что касается того, о чем вы рассказали… Едва ли я чем-то смогу помочь. Во-первых, вы даже не знаете его имени. Во-вторых, вы пошли с ним добровольно. Еще раз повторяю: вам очень повезло. Вы ведь все-таки смогли вырваться… Идите домой, девочка. Синяки пройдут, платье можно заштопать… У нас и без вас полно всяких дел…
Девушка, потрясенно:Так что, вы ничего не сделаете? Но ведь он должен быть наказан! Что, если это случится с кем-нибудь еще? С вашей сестрой, с вашей женой?!
Полицейский, хмурясь:Ну других-то не впутывайте… Жены у меня нет, а вот сестра — приличная девушка, не пойдет с незнакомцем куда попало…
Девушка хочет что-то ответить, но ее захлестывают рыдания. Занавес.
Вот я и рассказала об этом. Своему дневнику. Но даже ему я так и не смогла рассказать о том, как это происходило, о том ужасе и омерзении, об отвращении и боли, которые я испытала тогда, тринадцатого августа… Я долго пыталась об этом забыть. Но, увы, так и не смогла перебороть свой страх…
Иво Видхэм закрыл тетрадь, отер капли пота со лба и внимательно посмотрел на Мэтью Свидса.
— Каким же я был идиотом, каким же я был слепцом… — прошептал он. — Бедная девочка, бедная моя Русалочка…
— Сейчас не время жалеть ее, — ободряюще улыбнулся Мэтью. — Но время ей помочь. Все ее страдания — у нее на лице. И мне самому больно так же, как ей. Конечно, с моей стороны не слишком красиво было красть ее дневник и отдавать тебе, но… Но мне хотелось, чтобы ты все понял. Потому что только ты, Иво, можешь ей помочь.
— Я должен найти ее… Но вначале, — карие глаза Иво блеснули, — мне нужно кое-что сделать. Ты помнишь, как выглядел ее перстень? Тот, что она потеряла на «Дуврском голубе»? — Мэт кивнул. — Отлично. Поедем со мной…
Серебряные волны гулко бились о белоснежный борт яхты. Они словно просили убежища у этой нарядной посудины. Где им было понять, что яхта не так уж надежна и неизмеримо мала по сравнению с проливом, с океаном, по сравнению со всей Вселенной…
Дона отошла от поручней и окинула взглядом пассажиров. Вот и яхта уже другая, а пассажиры все на одно лицо: загорелые американки, напыщенные немцы, холодные англичане и эмоциональные французы. Она могла бы даже угадать, кто из них и о чем думает… Только было ли ей это интересно? Впрочем, после того как из ее жизни исчез Иво Видхэм, не было ни одной вещи, которую она сочла бы интересной. И даже возвращение к прежней работе не смогло расшевелить ее…