— Все равно не понимаю, как можно приобщиться к истокам в столь сжатые сроки. И потом, уже в ближайшие дни потребуются конкретные действия — когда окажусь на заседании правления. Чем мне поможет эта прогулка по одичалым маковым и горчичным полям?
— Ты очень нетерпелива. Это недостаток, свойственный молодости. Но ты избавишься от него со временем, — поддразнил ее Никос. — Завтра утром мы отправимся в город и купим одежду для работы в поле.
— Согласно твоей теории, у только что сошедшей с корабля вряд ли найдутся деньги на покупки.
— Ты права, у нас с собой не так много денег.
— У меня их вовсе нет, если вспомнить, что накануне я заплатила официанту пять тысяч долларов за доставку тебе записки. Хотя... сейчас выверну карманы и наберу несколько центов. Давай подсчитаем, какой у нас на сегодняшний день бюджет.
— Откуда ты знаешь это слово?
— У меня магистерская степень, и я разбираюсь в бизнес-администрировании.
— Как я мог забыть?
— Ну да, ты не относишься ко мне всерьез.
— И где же ты получила степень?
— Международный университет Шиллера в Париже. Я отучилась в нем, когда переехала с бывшим мужем на жительство в Европу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— За обучение я платила из тех денег, которые отложил для меня мой отец и о которых ничего не знал мой дед. Жила я в отеле.
— В отеле «Георг Пятый», надо полагать.
— Нет! — запротестовала Трейси. — Обычный двухзвездочный отель недалеко от кампуса. Я усердно училась, но в летние каникулы и между семестрами я тратила деньги на наряды, а время — на нескончаемые вечеринки с друзьями. Мой муж в моей жизни участия почти не принимал. Каждый жил сам по себе. У меня пальцев на обеих руках не хватит, чтобы сосчитать, сколько я получила предложений выйти замуж. От европейских дипломатов, крупных бизнесменов, аристократов, президентов... шейхов и королей! Но поскольку я уже была супругой одного расчетливого господина, у меня не было желания менять его на кого-то другого. Я не заблуждалась относительно своих поклонников, всем им нужно было то же, что и Карлу: мое тело и мои деньги. Теперь бы они очень позлорадствовали, узнав, как я, допустив промах и очутившись в Афинах, столкнулась с греческим богом...
— Значит, на протяжении всего супружества ты жила двойной жизнью.
— Ты абсолютно прав, а мне это и в голову не приходило, — хотела отшутиться Трейси, но его упрек вновь больно задел ее. — Мне все равно, что думают обо мне люди, что они говорят. Все это — пустое. В моей жизни есть вещи более достойные внимания. То, что писала обо мне пресса в период моего замужества, позволяло мне скрывать от деда мои действительные интересы. У меня не было желания выслушивать его, когда он излагал свои взгляды на мое будущее... И знаешь что, Никос? За прошедшие сутки я очень устала перед тобой оправдываться. Я хочу спать. Где я могу устроится на ночь?
— Ты уже знаешь, где кровать.
— Та узенькая койка? — воскликнула Трейси.
Никос кивнул. Они вернулись в жилую комнату. В ней было сумрачно. На улице уже стемнело, а комната освещалось лишь слабой лампочкой без абажура.
Никос принес чистое белье, и они постелили постели. Две узкие койки у стены, одна напротив другой. Трейси сказала:
— Ну вот, замечательная кроватка.
Ей было трудно представить, как она уляжется на этой «кроватке» и как сможет выспаться в таких условиях. Мебель, объяснил ей Никос, растащили чужие, когда дом остался без хозяйского присмотра.
Они собрались поужинать. Передвинули старый стол из темного угла кухни под тусклую лампу.
— Как, по-твоему, питался мой предок Эмилио Лоретто?
— Это когда он, зверски голодный, высадился с корабля на американскую землю?
— Только не говори, что он был вынужден голодать. Я этого не вынесу, — взмолилась Трейси.
— Нет, будем считать, что он нашел короб с провизией, — и Никос жестом указал ей в угол кухни.
Трейси подлетела к коробке, радостно открыла ее и обнаружила несколько бутылей питьевой воды, полотенца, туалетную бумагу, мыло, тарелки, стаканы, набор столовых принадлежностей, две сковородки и электроплитку.
— Все это замечательно! Но где еда?
Никос открыл бутылку с водой и принялся жадно ее поглощать. Трейси по-мальчишески отняла у него бутыль.
— Какая вкусная вода! — похвалил Никос.
— Она теплая, — недовольным тоном произнесла Трейси, но выпила бутыль чуть не до дна.
Они стояли у темнеющего окна и молча по очереди прикладывались к бутыли с водой. Трейси не задумывалась, она просто делала то, что делал Никос. Вода закончилась. Трейси уже боялась задавать вопросы, касающиеся ее выживания на ферме. И лишь посмотрела на Никоса голодными глазами.
— Минуту терпения, — сказал он.
— Я не могу больше ждать.
— Мисс, вам суши или фуа гра? — насмешливым тоном поинтересовался наставник.
— Не люблю ни то, ни другое.
— Тогда, возможно, эта королевская трапеза придется вам по вкусу?
В старом доме не оказалось холодильника, и все, чем запасся Никос, было хлеб и фрукты. Что они и съели в полной тишине. Трейси оберегала эту тишину, потому что проводила ревизию своих подростковых фантазий, когда она, засыпая, мечтала очутиться с Никосом Лазаридисом наедине, в простой идиллической обстановке, вдали от всего мира. Теперь, когда грезы стали реальностью, она уже не знала, как к ним относиться.
Еще девочкой она дерзко представляла, как божественный Никос потчует ее сочными фруктами, перемежая еду поцелуями. Она и Никос одни в целом мире и принадлежат друг другу...
— Слив не хочешь? — вторгся он в ее фантазии.
— После. Благодарю, — сдержанно сказала Трейси и посмотрела на него так, как если бы увидела впервые.
Трейси пыталась понять, что в нем было такого, что она уже в пятнадцать лет согласилась бы доверить ему и свое сердце, и душу, и судьбу. Она боялась, что детское заблуждение, заставившее ее превозносить этого человека, с годами превратилось в неосознанную привычку.
— Не хочешь принять душ? — спросил он, когда они закончили трапезу.
Он отвел ее в ванную комнату, и она увидела небольшую ванну, наполненную водой. На пробу вода оказалась приятной. Трейси сбегала за своей дорожной сумкой, в которой лежали мочалка, полотенце и ее любимая пенка с ароматом плодов манго. Трейси уже предвкушала наслаждение от купания, когда обнаружила, что ванна не занавешивается.
Никос проявил понимание и удалился. Она вымыла голову, искупалась, почистила зубы. Ей показалась, что такой чистенькой и довольной она еще никогда не была...
Трейси появилась перед Никосом, источая свой любимый экзотический аромат. Никос будто к месту прирос.
Она была босая, в простенькой короткой ночной сорочке, тонкая ткань которой не прикрывала гладенькие девичьи ножки. Трейси была не только красива — такой он ее знал всегда, — Трейси была трогательная, славная, что по вечерам в сельской местности важнее всякой красоты.
Никос хотел отвернуться, но боялся показаться неуклюжим подростком и решил вынести всю муку до конца.
— На какой кровати ты хотела бы спать?
— На той, что ближе к двери. Я выбираю ее.
Никос удовлетворился кроватью напротив. Ему вдруг показалась, что он в опасности. Он и не догадывался о том, что в этот момент переживала она, старавшаяся непринужденно и кокетливо улыбаться.
— Имей в виду, подъем будет ранним, — буркнул Никос, выключив свет.
— А как же! Мы, крестьяне, встаем с рассветом, — парировала она.
Никос убедился, что она легла, и пошел в ванную. Моясь, он укорял себя за то, что не позаботился о занавеске возле ванны. Затем он побрился. Он все раздумывал и не мог понять, как это ему пришло в голову привезти ее в этот сельский дом и почему он тут же не отбросил эту нелепую идею, а теперь вот продолжает методично осуществлять ребяческий план по перевоспитанию городской девчонки. Как будто в этом есть какой-то практический смысл!
А она хороша. В самом деле хороша, впервые признал Никос.
Он вернулся в спальню. Поставил перед каждой кроватью по бутыли воды. Трейси, которая, оказывается, еще не спала, поблагодарила его за это.
— Забавно, — шепотом сказала она.
— Ты о чем? — не понял Никос.
— Забавно, что ты бросил все свои дела, комфортную афинскую квартиру и привез меня сюда.
— Возможно, тебе это и кажется забавным, но здесь мой дом, — сурово напомнил Никос.
Ему показалось, что Трейси затеяла с ним какую-то игру. Но он тут же устыдился своей мнительности.
— И все же это не входило в твои планы?
— Я привык гибко распоряжаться своим временем.
— Однако ты сам сказал, что покинул этот дом и переехал в Афины, с тем чтобы никогда больше не возвращаться сюда.
— Я решил, что пора менять свое отношение к собственному прошлому.
— Выходит, ты не только меня перевоспитываешь, но и себя тоже? — Эта мысль рассмешила Трейси.
— Отчасти, — сдержанно согласился Никос. Его уже раздражал этот откровенный разговор в темноте.
— И сколько ты намерен продержаться на допотопной фамильной ферме?
— Я собираюсь подвергнуть ее преобразованию.
— А твои дела в Афинах?..
— Я планирую их оставить.
— Как это?
— Я заработал хорошую пенсию. Больше мне ничего от большого города не нужно.
— В тридцать восемь лет ты говоришь о пенсии?! — подняла голос возмущенная Трейси.
— Подходящий возраст для того, чтобы начать новую жизнь.
— Новую жизнь в старой халупе, на выжженной солнцем земле? Как ты себе это представляешь?
— Вложу деньги, перестрою дом, оборудую всем необходимым, начну развивать хозяйство. Какой-нибудь год — и ты не узнаешь этого места:
— Боюсь, что тебя я тоже не узнаю, — разочарованно проговорила Трейси. — По правде, я тебя уже не узнаю. У меня такое чувство, что все это мистификация. Ты меня дурачишь.
— Считай, что я постарел раньше срока. Я устал от суеты, я хочу жить в тихом спокойном месте, заниматься простыми вещами.
— Тебе перестало нравиться то, чем ты занимался на протяжении двадцати лет?
— Я считаю, что ничего нового это занятие мне уже не даст. Деньги? У меня их достаточно. Лишние я пожертвую на медицинские исследования.
— Я могу понять благородное желание отдать деньги на нужды здравоохранения, но есть способы сделать это и без столь радикальных перемен в своей жизни.
— Весь последний год по делам фирмы я провел в Тасмании. В очередной день рождения я проснулся в недоумении. Я не мог понять, что я делаю в чуждом краю. В тот самый момент меня пронзила догадка, что мое исконное место здесь, в родительском доме на земле отцов. После всех разъездов, после этого утомительного бегства от прошлого, я хочу, наконец, почувствовать себя дома.
— И что ты собираешься делать? — тяжело вздохнув, спросила его Трейси.
— Жениться и завести с полдюжины маленьких фермеров.
— Я тебя всерьез спросила, — не оценила его признания Трейси.
— Почему ты думаешь, что я шутил? Я всегда хотел иметь большую семью.
— И для этого тебе понадобилось забраться в эту дыру?
— Трейси, ответь мне откровенно. Что дедовские деньги дали тебе хорошего? Тебе двадцать пять, а ты все еще не живешь своей собственной жизнью. Сначала ты выходишь замуж за этого клоуна, лишь бы не жить под одной крышей с дедом. Теперь ты в панике занимаешь дедовское кресло, только бы доказать, что чего-то стоишь. Но для чего ты все это делаешь? Сколько дней в жизни ты была по-настоящему счастлива? Женщины завидуют тебе, мужчины домогаются тебя. Но ты по-женски, по-человечески счастлива?