— Нет, но когда Чарли узнал, что я занимаюсь сетью магазинов «Престиж», то он тут же попытался предложить мне тройную плату, — признался Барбер, — потом — даже еще больше. Я отказался. Раз я начал работу, было бы неэтично бросить ее.
— Мистер Мадригал рассердился?
— Просто взбесился. Выяснилось, что он сам собирался открывать магазины в Калифорнии. Он заявил, что Филдстоун пронюхал об этом и обошел его. Но Чарли — не такой человек, чтобы мстить. Кроме того, он любит Эрика. Но об этом позже.
Голубая жилка снова забилась на виске Гилберта. Конни заметила, как побелели костяшки его пальцев, крепко сжавших руль.
— А бывали у вас какие-то случаи, когда бы вы сорвались и были потом недовольны своим поведением? — неожиданно для себя спросила она.
— Да, бывали. В лифте я действительно вышел из себя. Просто, когда сегодня утром Боб позвонил и сказал, что я поеду в Калифорнию не один, у него был такой серьезный и непререкаемый тон, что я разозлился, — признался он. — Я вел себя чуть менее сдержанно, чем следовало. Извините меня.
— Пасть ниц не собираетесь? — язвительно осведомилась Конни, так как ей пришлось вытягивать из него извинение.
— Это не в моих привычках. Однако я признаю, что проявил меньше терпения, чем следовало. Итак?
Конни заставила его подождать.
— Я принимаю ваше извинение, Гилберт.
— Благодарю вас.
— А теперь вы можете посмотреть на случившееся с юмором?
— Не надо на меня давить, Конни, — сказал он.
— А зачем Филдстоуну-мдадшему все это? — спросила она. — Мне часто приходится выслушивать признания от самых разных людей, так что мне можно доверять. Я не стану болтать.
Берт оценивающе посмотрел на девушку, затем кивнул, словно согласившись с вышесказанным.
— Он хотел бы избавиться от моего присутствия, так как недоволен моей дружбой с его отцом. И поставить все под свой контроль. Предполагается, что западными филиалами будет управлять он.
— Что он окончил? — с интересом спросила Конни.
— Он когда-то начинал в Принстоне, но его вышвырнули оттуда из-за пьянок. Правда, теперь он заявляет, что позже экстерном сдал выпускные экзамены с отличием. Трудно сказать, так это или нет.
— Вы думаете — нет?
— Я думаю, что у этого парня не получится даже у кого-нибудь списать без ошибок, — язвительно ответил Берт. — Тем не менее Боб уверен, что все в Калифорнии у нас идет не так, как нужно. Мне стало это совершенно ясно во время его последнего визита туда примерно месяц назад.
— Но во время нашей встречи Рональд Филдстоун предоставил ему право вести весь разговор, — заметила Конни.
— Это потому, что Роберт — поздний и единственный ребенок Филдстоуна, его радость. И он, как и я, растит сына один. Жена Рональда сбежала с каким-то богатым банкиром, когда сыну было всего несколько месяцев. В те годы Рон был гол как сокол, только еще пытался раскручивать бизнес. Начинал он с писчей бумаги и карандашей. А сейчас у него все, вплоть до самого сложного оборудования. Он первый в Штатах занялся вычислительной техникой и хорошо на этом заработал. Но это сейчас. А тогда они остались вдвоем. Насколько я понимаю, в детстве Боб получал все, что ни захочет, и к тому времени, когда старик понял, что воспитал чудовище, было уже поздно что-либо исправить. Он засунул его в престижный университет, но свинья везде грязи найдет.
— Роберт по-прежнему пьет?
Берт покачал головой.
— Бросил, так как отец наполовину сократил сумму, которую выдавал ему на расходы. Зато теперь ходят слухи, что он по-крупному играет на скачках и проводит время в какой-то сомнительной компании юных красоток. Но Филдстоун-старший старается вовлечь его в бизнес в надежде, что сын войдет во вкус. Западная сеть магазинов делается специально для него.
— Роберт еще молод, и если попадет в хорошие женские руки, то, мне кажется, все наладится, — проговорила Конни.
— Да, возможно. У каждого в жизни бывают тяжелые периоды, — заметил Гилберт, бросив на Констанцию беглый взгляд. — Как у вас, например, сегодня.
— Сегодня не такой уж плохой день, — возразила она. — Конечно, когда мороженое потекло по вашему пиджаку…
— Вы вели себя как ребенок.
— Ну, может быть, но…
— Никаких «но». Вы устроили форменное безобразие.
— Я растерялась, потому что задумалась, обиженно ответила Конни. — Вернее, задумалась, поэтому и растерялась… Совсем с вами запуталась! Тьфу!
— У вас что, тяжелые дни перед месячными? — подсказал Берт, видя, что она не может найти подходящего оправдания. — Но сейчас в аптеках, мне кажется, нетрудно подыскать какое-нибудь средство…
— Ничего подобного! А ваши слова — проявление мужского свинства и женоненавистничества! Впрочем, возможно, вы так разволновались тогда в лифте из-за того, что теряете мужскую силу? — язвительно спросила она, отвечая ударом на удар.
— А теперь кто из нас и чего ненавистник? Кроме того, мне всего тридцать пять.
— Не за горами сорок и все отсюда вытекающее, — парировала Конни с победным видом. — И я была не на службе.
— А когда вы на работе, вы мыслите трезво и всегда держите ситуацию под контролем?
Конни вздернула подбородок.
— Да. Именно так. Хотя вы об этом теперь не узнаете.
— Какая жалость, — протянул Берт и съехал с шоссе на тихую аллею. — Да, теперь я все-таки решил: поскольку все посторонние должны думать, что мы знаем друг друга давно, то пора перейти к более фамильярному обращению. Можешь называть меня «Берт». Это мое домашнее имя, — пояснил Барбер.
— О'кей, — улыбнулась Конни. — Будь уверен, моя фамильярность не вызовет ревности ни родителей, ни сына.
Аллея закончилась открытыми воротами, и машина очутилась в большом, вымощенном булыжником дворе, окруженном десятком аккуратных коттеджей с цветущими клумбами. Гилберт припарковал машину у одного из них.
— Папа! — послышался детский голосок, и Конни увидела малыша с длинными темными локонами, который выбежал им навстречу.
У мальчика были большие синие глаза, пухлые щечки. Он казался точной копией отца, только меньше и в более нежном исполнении. В белой рубашечке, вельветовом комбинезончике, такой же кепочке и ковбойских сапогах, он походил на маленького киногероя.
Конни вышла из машины с противоположной стороны, и когда она наконец приблизилась, мальчик разом перестал скакать и, стоя на одной ноге, начал рассматривать незнакомку. Взгляд ребенка стал жестким и подозрительным. Еще одна семейная черта, мрачно подумала Констанция.
— А вы кто? — требовательно спросил мальчуган.
— Это мисс Буш, — ответил за нее отец.
— Конни, — поправила она. — А ты, наверное, Эрик.
— Угу, — кивнув, подтвердил малыш.
Гилберт наклонился и подхватил сына на руки.
— Ты поцелуешь папу?
Настороженность исчезла с лица ребенка.
— Поцелую! Поцелую! — объявил он и начал энергично чмокать отца в щеки.
Глядя на эту сцену, Конни почувствовала, что у нее слегка сжалось сердце. Есть что-то внушающее жалость в мужчине, который в одиночку воспитывает ребенка, и, хотя Барбер был последним из ее знакомых, кого бы ей хотелось пожалеть, все же ей стало грустно.
Поцелуи закончились, Берт опустил сына на землю и жестом пригласил гостью в дом, на пороге которого появилась пожилая женщина в брючном костюме с вьющимися седыми волосами.
— Мне показалось, что ты приехал не один. Какой приятный сюрприз, — проговорила она слегка хрипловатым голосом и улыбнулась Конни. — Я — Ханна Барбер.
Улыбнувшись в ответ, девушка представилась. В отличие от сына и внука, Ханна светилась теплотой и дружелюбием.
— Заходите, — пригласила она и провела их в уютную гостиную. Там, в инвалидном кресле сидел пожилой человек с газетой в руках. — У нас гость, Гэс, — сказала Ханна.
— Это Констанция Буш, — представил девушку Гилберт. — Сегодня мы случайно встретились на улице. Я привез ее познакомиться с Эриком.
Мистер Барбер-старший, улыбнувшись, поздоровался, и все сели.
— А когда мы с бабушкой по магазинам ходили, я целых два мороженых съел, — прижавшись к коленям отца, объявил Эрик.
Конни, которая всегда преклонялась перед своим отцом, вдруг поняла, что мальчик точно так же преклоняется перед Гилбертом.
— Целых два? — переспросил Берт. — Мама, это же вредно! Сколько раз я тебе…
— Как насчет кофе или чая? — предложил дедушка.
— Я сейчас, — отозвалась Ханна и поспешила на кухню. В дверях она обернулась. — Ты просил меня купить Эрику рубашку. Ну и как? Тебе нравится?
Берт хмуро посмотрел на тонкий белый батист в рюшках.
— Очень мило.
Его ответ прозвучал сдержанно, и Конни поняла почему. Беленькие рубашечки с жабо, кружевными манжетками приводят старушек в восторг, но гладить и стирать такое каждый день — просто самоубийство.
— Я не хотел это покупать, — вмешался Эрик. — Я хотел джинсовую рубашку, как у тебя, папа.
— Но деточка, у них не было твоего размера, — сказала бабушка. — А такая рубашечка очень нарядная, ты в ней просто маленький король!
Мальчик топнул ногой.
— Ну и что? Не хочу быть королем! — Скривившись, он выдавил пару слезинок. — Хочу такую, как у папы.
Да, скорее не король, а чертенок, подумала Конни. А что еще ожидать, принимая во внимание такую наследственность?
— Не плачь, маленький, — умоляюще сказала бабушка. У нее был такой вид, точно она сама вот-вот расплачется. — Мы завтра снова пойдем в магазин и…
— Ненавижу белое! Оно пачкается! — прервал ее малыш.
— Тогда давай сделаем ее зеленой, — предложила Конни. Плач оборвался, словно сработал выключатель.
— А как? — требовательно спросил Эрик.
Встав, Конни протянула малышу руку.
— Если ты пойдешь со мной к машине, где лежит моя сумка, я тебе покажу.
— Возьми ключ, — сказал Берт. — Вот.
Когда несколько минут спустя они вернулись, на Эрике был надвинутый на лоб пластмассовый зеленый козырек-кепка.
— Теперь у меня все зеленое, — объявил мальчик, глядя сквозь козырек. — И ты зеленый, папа. И бабушка. И дедушка. И… — Он забегал по комнате, перечисляя все, что стало теперь зеленым.
Ханна принесла кофе и яблочный пирог.
— Где вы живете, Конни? — мягко заговорила она.
— В Гринвич-Вилледже.
— Одна?
— Да, у меня там маленькая студия.
— Вы замужем? — спросила пожилая дама.
— Нет. Один раз у меня едва не состоялась помолвка, но в последнее время я много работаю, так что нет возможности строить отношения, — с неловкостью ответила Конни.
— А сейчас у вас есть молодой человек?
Девушка покачала головой.
— Значит, теперь у вас никого нет. Как и у нашего мальчика, — заявила Ханна, с улыбкой глядя попеременно то на гостью, то на сына. — Это очень мило.
Гилберт, который сидел на другом конце софы, с шумом стал размешивать сахар в кофе. Он явно терял терпение. Конни усмехнулась. Он достаточно сегодня повеселился, делая ехидные замечания на ее счет. Теперь ее очередь.
— Да, как интересно, что мы встретились в Нью-Йорке столько лет спустя, — произнесла она. — Да, Гилберт?