— Что? То есть как?
— Неужели ты не чувствуешь?
Я тревожно посмотрела вглубь себя.
— Нет, — твердо сказала я.
— Ты уверена?
Он внимательно смотрел на меня, и я чувствовала его взгляд.
— Нет, — сказала я, — не уверена.
Он опять рассмеялся.
— Ты вся в мурашках, — сказал он, — а ведь здесь тепло. Ты уже чувствуешь некую загадку. И не уходишь. Тебе нравится эта загадка. Потому что эта загадка — специально для тебя.
— Если вы и дальше будете тут морочить мне голову, — твердо сказала я, — я прекрасно смогу уйти и без ответа на вашу загадку.
— Сегодня мне будет тяжелее, — грустно вздохнул молодой человек.
— Почему? — поинтересовалась я.
— Сегодня ты глаза не закроешь.
— Не закрою, — согласилась я. — А откуда вы знаете, что не закрою?
— Ну, — он подумал, — сегодня ты пообещала себе держать себя в руках и не поддаваться на провокации.
— Да, — согласно кивнула я, — пообещала не поддаваться.
Я даже не стала расспрашивать, как он это понял. Я уже и так знала, что вся у него как на ладони.
— Но только ты должна понять, что это не провокации, — тем временем продолжил он.
Я молчала. Вот-вот, сейчас начнется. Сейчас он что-то выдумает.
— А что это? — сказала я и приготовилась внимательно слушать.
Я была напряжена и не собиралась расслабляться.
Он долго молчал. А потом лег на кровать и глубоко вздохнул. Одну руку он положил себе под голову, а в другой руке продолжал держать мою руку.
— Представь, — сказал он, — что сквозь тебя проходят все земные параллели и меридианы. Представь, что ты — шум ветра и сладкий запах дождя. Представь, что ты — горячие лучи солнца в ослепительной вышине и теплые пушистые облака.
Он говорил медленно и тихо. Мир как в зачарованном сне плыл у меня перед глазами.
— Представь, — говорил он, — что ты знаешь, о чем по утрам поют птицы и шепчут деревья в ночной тиши. Представь, что ты слышишь шепот соседних галактик и понимаешь их разговор. Представь, что все загадки мира у тебя в ладонях. — Он опять долго молчал, а потом добавил: — Но ты ждешь чего-то большего.
Он все так же держал мою руку, но не приближался ко мне. Я поймала себя на том, что уже давно лежу рядом с ним и мои глаза закрыты. А как бы иначе я все это представляла?
— Представь, что ты наконец-то встретила человека. — Он снова замолчал.
— Какого человека? — спросила я.
— Которому нужны все твои жемчужные слезы.
— Что?
— И все твои тревожные сны, — тихим низким голосом сказал парень.
Тут уж у меня и вовсе остановилось дыхание. Я не могла поверить, что все это происходит со мной.
А он осторожно наклонился ко мне, убрал с моего лица разметавшиеся волосы, легко и нежно поцеловал меня в лоб и сказал:
— Вот такие нам и нужны костюмы.
А потом он встал и ушел. Я слышала, как скрипнула большая кровать, прощаясь с ним. Но я не могла ни открыть глаза, ни слова произнести.
Потому что все параллели и меридианы, все горячие лучи и теплые облака, все ветра и дожди проходили в тот момент через меня. Потому что где-то внутри меня разворачивалось осторожное и нежное, большое и таинственное чувство — под названием любовь.
И я это чувствовала. И ничего не могла с этим поделать.
10
Я не пошла в бар к Джессике. Могла ли она сейчас понять меня, когда я и сама себя не понимала? Я вообще не знала, где искать такого человека, который бы понял меня сейчас.
А потому я и сама не заметила, как оказалась в доме у своей бабушки Урсулы. Бабушка Урсула налила мне чашку горячего чая. Она села рядом со мной за стол и нежно смотрела, как я обжигалась своим горячим чаем и тихими слезами.
— Ну что, — сказала с улыбкой бабушка Урсула, — пришло время?
— Какое время? — не поняла я.
— Моя внучка наконец-то влюбилась?
А на этот раз мне надо говорить, что я раскрыла рот и как обычно все слова позабыла?
Бабушка Урсула была учительницей литературы. Но во многом на ее мировоззрение оказал влияние дедушка Альберто. Он тоже много читал, много знал, изучал всемирную историю и географию.
Они мечтали путешествовать, но у них так и не нашлось на это времени. Это как несбыточная мечта. Многие люди мечтают о том, чтобы у них в жизни была такая мечта и никогда не сбывалась. Они боятся, что эта мечта осуществится и тогда уже не будет никакой мечты.
Весь мир и так находится внутри нас, всегда говорил дедушка Альберто, для этого не нужно уезжать куда-то за тридевять земель. И бабушка Урсула была с ним полностью согласна.
У них всегда было такое взаимопонимание. Окружающие по-доброму завидовали им и иногда просили хотя бы в шутку поссориться.
— Найти свою вторую половину очень легко, — говорил иногда мне дедушка Альберто, — надо просто встретить ее на улице, а потом бежать за ней несколько кварталов.
— А что надо будет ей сказать, когда догонишь? — спрашивала я.
Мне было всего лет десять, и меня очень интересовали такие разговоры о поисках своей второй половины.
— Говори то, — отвечал дедушка Альберто, — что велит тебе твое сердце.
— А ты что сказал? — не отставала я. — Что велело тебе сказать твое сердце?
— Я сказал: любите ли вы театр?
— И все? — удивлялась я.
— И все.
— А что тебе ответила бабушка Урсула? — не отставала я.
— Бабушка Урсула сказала: да, очень люблю.
— А дальше?
— А дальше мы пошли в театр.
— В какой театр?
— Ну, — дедушка Альберто почему-то начал терять интерес к разговору, — тут, неподалеку.
— В какой театр вы пошли? — настаивала я.
— Ну к одному моему другу. Идем, лучше я научу тебя берестяные лодки делать.
Иногда это были пеньковые трубки и иногда и что-то совсем необычное. Так он менял тему, и я понимала, что на дальнейшие вопросы мне сегодня ответа не дождаться. Для остальных ответов, видимо, надо было серьезно подрасти.
— С чего ты взяла, что я влюбилась? — спросила я бабушку Урсулу.
Она улыбнулась.
— Потому что все это именно так и происходит.
— Как это происходит?
— Хочется смеяться и плакать, — сказала бабушка Урсула, — просыпаться вместе с птицами и ловить губами холодные капли дождя. Хочется написать на запотевшем стекле его имя.
— Нет, — сказала я, — не хочется.
— Чего тебе не хочется? — оставила патетику бабушка Урсула.
— Его имя на запотевшем стекле написать не хочется, — сказала я.
— Это почему же не хочется? — даже расстроилась бабушка Урсула.
Всем влюбленным, понимаете ли, хочется, а мне, видите ли, — нет.
— Потому, что я не знаю его имени! — сказала я.
И слезы вновь потекли по моим щекам.
— Ничего страшного, — утешила меня бабушка Урсула, — вот познакомитесь поближе, и узнаешь.
— Я не познакомлюсь с ним поближе, — сказала я.
— Почему ты не познакомишься с ним поближе? Все люди когда-то знакомятся поближе.
— Потому, что я не знаю, кто он такой.
— Как это ты не знаешь, кто он такой?
— Я вообще не знаю, кто он, — печально сказала я и горько-горько вздохнула.
— Ты просто увидела его на улице?
Я отрицательно помотала головой.
— Ты видела его гораздо ближе?
Куда уж ближе. Сначала я с ним целовалась, а потом мы просто лежали рядом на большой кровати.
Но можно говорить ли это все бабушке Урсуле? Или мне потом придется ей сердечные капли на язык капать?
— Давай, — сказала бабушка Урсула, — рассказывай, что там с тобой приключилось.
Я исподлобья смотрела на нее. Она хотела помочь. Она была моя бабушка и все знала про любовь. Она уже была достаточно близко знакома с этим чувством и могла мне что-нибудь подсказать.
Я вновь горько вздохнула.
— Ну, — сказала я, — сначала я с ним целовалась. А потом мы просто лежали рядом на большой кровати.
— Что-что? — сказала бабушка Урсула.
Утром я позвонила маме. Мама уже знала, что я вчера горько плакалась на коленях у бабушки Урсулы, и была страшно рада, что я сейчас и с ней поделюсь своей радостью или печалью.
Но я только спросила у нее, а сколько надо делать костюмов, чем поставила ее в тупик.
— Каких костюмов? — растерянно переспросила она.
— Ну тех оборотней, или вампиров, или злобных троллей, — сказала я.
— Каких троллей?
— Которые тебе костюмы заказали!
— Мне никакие тролли костюмы не заказывали! — возмутилась мама.
— К тебе молодой человек из театра приходил и костюмы заказывал, помнишь?
Мама совсем обиделась. Она думала, что мы с ней о моей личной жизни сейчас сплетничать будем, а мы, понимаешь ли, о ее работе говорим.
— Конечно, помню, — сказала она. — Я еще не совсем из ума выжила.
— Это хорошо, — похвалила я.
Мама обиженно молчала.
— Так сколько их?
— Кого?
— Костюмов.
— Ну два, три, четыре.
— Как два, три, четыре?
— Два — для спектакля, один про запас и потом еще один про запас.
— Ясно, значит, два для спектакля и два про запас, — сказала я.
— Нет — один и один про запас.
Ну вот, еще только утро началось, а я уже совсем вымоталась.
— Хорошо, — устало сказала я маме, — как скажешь. Если один и один — это не два, то тогда пусть остается просто один и один.
— Он сказал, что нужен только один костюм про запас, — стояла на своем она, — а потом подумал и сказал, что можно и еще один, ну это совсем на крайний случай. Поэтому я так и считаю.
— А, понятно. Тогда все в порядке. А я-то думаю, что это у тебя за счет такой странный.
— А ты мне ничего не хочешь сказать? — спросила мама.
Я пожала плечами.
— Нет. Разве что я на работу крупно опаздываю.
— И больше ничего? Как дочка маме?
— Ну целую, люблю и так далее, — сказала я и срочно положила трубку.
Вечером все равно ведь придет выпытывать, чего с утра-то душу мотать? Моя душа и так с некоторого времени не в порядке.
Вечером мы сидели в баре у Джессики и подсчитывали. Один, потом еще один, потом еще один, а потом еще один, совсем про запас. Это значит четыре? Или просто три и один совсем про запас?
Так сколько там их, этих Лимбарди, прибыло в наш город смущать мою душу?
Я так ничего и не рассказала бабушке Урсуле, я не решилась. А что я могла ей рассказать? Что со мной и правда происходит то, чего я еще и сама пока не понимаю?
Что мне и правда хочется и смеяться и плакать. Просыпаться вместе с птицами и ловить губами холодные капли дождя. Хочется написать на запотевшем стекле его имя, но я не знаю его имени.
Бабушка Урсула меня поняла и особо бередить мои раны не стала. Она знала, что придет время, и я сама ей обо всем расскажу во всех подробностях. У нас с ней всегда были доверительные отношения.
Бабушка Урсула напоила меня чаем и накормила горячими пирожками, которые у нее, как и всякой обыкновенной бабушки, как раз оказались под рукой. А потом она уложила меня спать.
И я еще долго слышала, как они с моей мамой совещалась по телефону о том, что ребенок, видимо, просто немного переутомился. И ребенку наверное, пора либо глобально менять место работы, либо его нужно просто отправить куда-нибудь путешествовать.