— Но почему же нет? — Слегка отстранив голову Эми, он впился глазами в ее губы, вновь заставив ощутить непередаваемый трепет. — Все вполне законно. Не будешь же ты это отрицать? Ты носишь мое имя, и ты моя.
— Только если я этого захочу. — Эми постаралась собрать всю свою волю, наличие которой только что декларировала, чтобы противостоять непреодолимому влечению. Она желала его, как ни унизительно было признаться в этом. — А я уже сказала тебе, что не хочу.
— Я тебе не верю. Мы оба знаем, что за огонь бушует в наших телах, и если я лишь поцелую тебя, он поглотит нас без остатка. Мне не придется брать тебя насильно. — Он привлек ее ближе, голос его завораживал.
— Возможно. — Заметив довольное выражение в его глазах, она торопливо добавила: — Но потом все вернется на круги своя. Я все равно не буду твоей в важном для тебя смысле. Ты получишь не меня, Лука, а лишь краткое физическое удовлетворение. Я же возненавижу тебя.
— А может быть, мне все равно? — хрипло прошептал он, схватив ее за плечи. — Может быть, после этих двенадцати месяцев мне все равно, что у тебя на уме? Об этом ты подумала? Я твой муж, а ты моя жена — что может быть проще!
— Неужели? — Она не шевелилась, зная, что одно неосторожное движение может испортить все. — Несмотря на то что произошло, я не верю, что тебе действительно все равно. Так себя вести может только животное. А как же честь семьи Джерми?
— А тебя, конечно, заботит честь семьи Джерми? — спросил он с издевкой.
— Да. — Эми пристально взглянула на него. — Это имя носил мой сын.
Какие-то томительные, показавшиеся ей бесконечными мгновения он продолжал смотреть на нее с лицом, искаженным борьбой противоречивых чувств, а потом оттолкнул так резко, что она чуть не упала.
— Черт бы тебя побрал, Эми! В кого ты меня превратила?
Лука быстрыми шагами пересек комнату и вышел, захлопнув дверь с такой силой, что стены содрогнулись.
4
Около минуты Эми стояла совершенно неподвижно, с закрытыми глазами, борясь с подступающими слезами. Когда сердцебиение немного успокоилось, она судорожно вздохнула и, открыв глаза, невидяще уставилась в одну точку.
Похоже, он все еще испытывает к ней физическое влечение? Ну и что с того? Ровным счетом ничего. Мужчины способны на это даже тогда, когда женщина ничего для них не значит. Они готовы переступить через многое, чтобы удовлетворить свою похоть. А она… она оказалась в соответствующий момент рядом и была, по его мнению, доступна.
Эти месяцы молчания говорили красноречивее сотен писем. Лука не приехал за ней, не позвонил, даже не написал, очевидно сочтя объяснения или извинения излишними.
Подойдя к прекрасному старинному зеркалу в углу комнаты, Эми с отчаянием взглянула на свое пылающее лицо и трясущиеся губы, машинально поправила волосы, и вдруг ее взгляд упал на блеснувшее на левой руке обручальное кольцо. Эми много раз приходило в голову снять его, но почему-то это казалось ей нечестным и неприличным. После развода — дело другое.
Она вспомнила утро, когда Лука впервые показал ей его.
— Ты мое солнце, мои луна и звезды, — нежно сказал он, — сама моя жизнь. Я понял это, как только увидел тебя — такую крошечную, совершенную и незабываемую. Ты моя, Эми, а я — твой, и так будет всегда!
И вот всего через пять лет все было кончено. Ощутив болезненный комок в горле, она на мгновение прикрыла глаза. Они вместе плакали от счастья, когда родился Доменико, и заливались горькими слезами, когда он умер, и тем не менее несколько месяцев спустя Лука стал спать с другой женщиной. Неужели это и есть та великая, всепоглощающая любовь, которую он ей обещал? Хотя в глубине сердца Эми всегда знала, что когда-нибудь сказка должна кончиться…
* * *
Подойдя к гардеробу, Эми выбрала легкое, строгое платье для ужина. Одевшись, она наложила на веки жемчужно-серые тени, подчеркнувшие цвет ее глаз, и, чуть подкрасив тушью длинные пушистые ресницы, отложила косметичку. Ей ни к чему прихорашиваться и не с кем соревноваться. И все же, когда она выходила из комнаты, перед ее глазами стоял образ высокой, стройной итальянки с длинными черными волосами.
Франческа Морелли, близкая подруга Анджелы, никогда не скрывала своей влюбленности в Луку, и первое время после замужества Эми даже подшучивала над ним по этому поводу. Воспоминания были ей неприятны, и Эми постаралась поскорее выбросить их из головы. Перед ужином она хотела немного побыть с Пьетро, и нужно было сосредоточить все свои мысли только на нем. Его старший брат в данный момент не интересует ее, совершенно не интересует.
Эми не стала заглядывать в комнаты нижнего этажа: ей бы не хотелось, чтобы там все осталось по-прежнему, и в то же время сама мысль о возможных изменениях причиняла ей боль. Те же причины всегда удерживали ее от посещения детской. Поэтому, спустившись вниз, она прошла прямо в холл старого дома. Но когда она подходила к комнате Пьетро, сердце Эми билось так, словно ей пришлось всю дорогу бежать: ведь это был ее первый настоящий дом и она никак не могла избавиться от этого ощущения. Надо закрыть свое сердце для воспоминаний. Дороги назад нет!..
— Эми! Эми! — Пьетро приветствовал ее так бурно, словно увидел впервые после разлуки. Подбежав, мальчик обнял ее за талию. — Я так рад, что ты приехала! — Его большие черные глаза, столь похожие на глаза Луки, были трогательно серьезны. — Я молился, чтобы это случилось, каждый вечер молился! — с жаром признался он.
— Правда? — Она заставила себя улыбнуться, хотя готова была разразиться слезами, и покрепче прижала его к себе. Но это не поможет Пьетро, и уж тем более ей самой, подсказывал здравый смысл. Ему придется примириться с потерей матери, а она должна постараться, чтобы это далось ему не слишком тяжело. — Может быть, именно поэтому я и здесь.
— Я так и думал. Ведь если очень чего-нибудь хочешь, то это сбывается, — по-прежнему серьезно сказал Пьетро, и на этот раз ей с большим трудом пришлось удерживаться уже от улыбки.
Знакомая невероятная самонадеянность Джерми! Пьетро, хотя ему было всего десять лет, тоже обладал ею и, несмотря на чувствительную и мягкую натуру, был непоколебимо уверен в том, что достаточно всего лишь очень хотеть, чтобы получить желаемое.
— Пожалуйста, останься, — тихо добавил мальчик. — Я имею в виду — навсегда.
— Эми! Эми! Лука и Эми. Бедный Джаспер, бедная птица! Привет! Привет! — Джаспер решил, что настало время и ему принять участие в разговоре, и теперь плясал на своей жердочке, не спуская с гостьи бусинок-глаз.
— И тебе привет! — Лицо Пьетро расплылось в широкой улыбке, а Эми была благодарна попугаю за столь своевременное вмешательство. — Кстати, что это ты там бормочешь насчет «бедной птицы»? — продолжила она, подходя к Джасперу, чтобы погладить его по головке. — Никогда еще я не встречала такой богатой птицы, как ты, Джаспер. Масса еды, красивый дом и любящий хозяин — чего еще может хотеть попугай?
— Фрукты! Фрукты! — назвала птица свое любимое лакомство, и в который уже раз Эми подумала о том, что в этом попугае больше от человека, чем от птицы.
Они замечательно провели втроем час, в течение которого, как показалось Эми, Джаспер подыгрывал ей, помогая отвлечь Пьетро от мыслей о завтрашних похоронах. Как раз в тот момент, когда они смеялись над очередной выходкой попугая, Эми внезапно вздрогнула, услышав раздавшийся от двери до боли знакомый мурлыкающий женский голос.
— Эми. — Голос Анджелы напоминал колючую проволоку, укутанную в вату. — Лука сказал нам, что вы приехали на похороны. Должно быть, вы ужасно переживаете, да? — Чуть раскосые глаза перебегали с одного смеющегося лица на другое, и сарказм ее слов был совершенно очевиден: всем подобало иметь грустный и торжественный вид, а они…
— Это все Джаспер, с ним нельзя не смеяться, он…
Прервав сбивчивые объяснения мальчика, Эми привлекла его к себе и, пристально глядя в красивое лицо, в котором было что-то кошачье, спокойно сказала:
— Здравствуйте, Анджела. — Кивнув Бернардо, стоявшему рядом с Лукой, позади жены, она вновь обратилась к Анджеле: — Да, я очень расстроена смертью Стефании, как и все, кто имел счастье знать ее. Она заменила мне мать, которую я почти не помню. — Боль в ее голосе не позволила бы усомниться в искренности сказанного.
Пьетро сразу уловил упрек, прозвучавший в словах Анджелы, подумала Эми. Сколь чутким может быть десятилетний ребенок и как ненаблюдательны эти двое мужчин! Эми не тронули слова, сказанные в ее адрес, но намек на то, что Пьетро не имел права хотя бы на минуту отвлечься, был слишком жесток. Его сестра знала, как привязан он был к Стефании, неужели можно быть такой бесчувственной.
— Как поживаете, Эми? — мягко спросил Бернардо с улыбкой на добром, немного аскетичном лице.
— Спасибо, хорошо. — Ей нравился Бернардо, всегда нравился, и ее ответ мог бы быть более обстоятельным, но проскользнувшая мимо нее Анджела уже подошла к попугаю, глядя на него с явным неудовольствием.
— Этой твари здесь не место! — громко сказала она. — Посмотрите, какую грязь он развел. Это негигиенично.
— Он вовсе не грязный! — с красным от возмущения лицом вступился за своего любимца Пьетро. — Джаспер очень чистоплотный.
— Попугай — приятель Пьетро, — послышался от двери спокойный голос Луки. — Ты прекрасно это знаешь, Анджела. Обычно он ведет себя хорошо.
Недоверчиво подняв брови, Анджела открыла было рот, чтобы возразить брату, но тут Джаспер привлек всеобщее внимание.
— Анджела! О, Анджела, — наигранно несчастным тоном прокричал он, радостно вращая при этом глазами. — Идиотка Анджела… — И, издав первоклассную имитацию человеческого фырканья, попугай снова заплясал на своем насесте.
На Анджелу было страшно смотреть.
— Вы слышали? — Она повернулась к остальным, и улыбки на их лицах, которые они, как ни старались, не смогли скрыть, разозлили ее еще больше. — Он оскорбил меня! Эта тварь меня оскорбила.
— О… Анджела. — Джаспер явно наслаждался собой. За этим восклицанием последовала итальянская фраза, которая заставила Пьетро испуганно прикрыть рот ладонью и оглянуться на брата.
— Ох уж этот садовник! — Лука на мгновение смежил веки, но Эми могла поклясться, что, перед тем как он повернулся к изумленному Бернардо, на его губах промелькнула улыбка. — Новый садовник решил, что будет забавно, если он научит Джаспера некоторым… цветистым оборотам, — объяснил он с бесстрастным выражением лица. — К несчастью, мы не можем заставить попугая забыть их.
— Это безобразие! — Анджела кипела негодованием, щеки ее приобрели багрово-красный оттенок. — Совершеннейшее безобразие! Эта птица дурно влияет на Пьетро, ее нужно убрать. Мать настояла бы на этом.
— Мне кажется, ты сказала вполне достаточно, — деликатно вмешался Бернардо. Голос его был тих и спокоен, но направленный на жену взгляд стал напряженным. Анджела, очевидно, хотела сказать что-то еще, но, заметив этот взгляд, лишь пожала плечами и отошла от клетки.
— Лука, Джаспер не понимает, что говорит. — Пьетро готов был заплакать. — Он не виноват…
— Ну конечно! Не расстраивайся.
Голос Луки звучал мягко, но усмешка, с которой он взглянул на предмет спора, с самоуверенным и довольным видом взирающий на него, была кривоватой. Эми была уверена, что знает, о чем подумал Лука. Она тоже почему-то считала, что попугай отлично понимает смысл слов, сказанных им своему злейшему врагу.