Она не могла понять, почему Кейн взял инициативу на себя. Что помешало ему подождать, пока она организует встречу? Но, с другой стороны, возможно, такие проблемы лучше решаются в мужском разговоре с глазу на глаз, чем в присутствии женщины.
— Очень незаурядный молодой человек из него получился, — заметил Генри.
— Кейн всегда был незаурядным.
— Хорошо, не буду спорить. Не сомневайся, Дана, я хочу одного: чтобы ты была счастлива. Если ты выбрала Кейна Уильямса — отлично, значит, это и мой выбор.
Дана неуверенно подняла глаза на отца.
— Папа, он и вправду тебе понравился?
Генри кивнул.
— Если бы я выбирал тебе жениха, лучше не нашел бы.
Дана расплылась в широкой улыбке — она почувствовала, что отец говорит искренне.
— А теперь расскажи, что это за бал, для которого ты подыскиваешь платье.
— Кейн пригласил меня сопровождать его на ежегодный бал, устраиваемый владельцами инвестиционных компаний. Это важно для его карьеры: там встречаются крупные финансисты и завязываются деловые контакты.
— Когда?
— Завтра вечером в оперном театре.
— Угу…
Появился официант с заказом. Теперь, когда тревога Даны улеглась, она почувствовала аппетит и с удовольствием воздала должное пирожным и ароматному черному кофе.
— Как вкусно! — воскликнула она наконец, откинувшись на спинку стула и довольно улыбаясь, — Спасибо, папочка!
— Тебе спасибо, что пришла. И еще большее спасибо скажу, если ты позволишь мне купить тебе платье.
Дана осторожно взглянула на отца.
— Папа, если ты хочешь снова начать управлять моей жизнью… пожалуйста, не надо!
— Ну, Дана, ты так давно не позволяла делать себе подарков! — Генри нахмурился. — Неужели отец не вправе купить дочери безделушку?
— Бальное платье — не безделушка.
Отец только рукой махнул. Дана и сама знала, что деньги для него не имеют значения: он готов не моргнув глазом выложить несколько тысяч за наряд, который дочь и наденет-то всего раз. Не слишком ли она цепляется за свою независимость? Отец ясно показал: он готов на все, чтобы преодолеть разделяющее их отчуждение. Может быть, и для нее настало время уступить… хоть немного.
— Нельзя сопровождать Кейна на такой бал в прокатном платье! — настаивал Генри. — Он должен произвести впечатление и… черт побери, Дана! Ты же моя дочь! Он будет представлять тебя всем этим финансовым воротилам, будет называть твое имя — Дана Андервуд! Я не позволю тебе появиться перед ними в поношенном платье!
Опять гордыня!
Что ж, быть взрослой означает принимать людей такими, какие они есть. Разве она — не дочь своего отца? Разве ей незнакомо чувство гордости?
— Я согласен, что совершил ошибку, не поддержав тебя деньгами, когда ты попросила, — потихоньку закипая, продолжал Генри. — Согласен, что совершил по отношению к тебе целую кучу ошибок. Но, Дана…
— Хорошо, папа.
— Что «хорошо»? — непонимающе переспросил Генри.
Дана широко улыбнулась.
— Буду очень рада, если ты подаришь мне платье. Только давай пойдем в магазин поскорее — ведь мне скоро на работу.
Лицо Генри просияло радостью и торжеством: он вскочил, не в силах усидеть на месте.
— Официант! Официант! Счет! Дана, допивай быстрее свой кофе! Идем, сладкая моя, скорее идем в магазин! Купим что-нибудь такое, чтобы при одном взгляде на тебя Кейн Уильямс просто умер на месте!
17
Что за чудесное платье! Японский шелк облегал ее, словно вторая кожа. Алый, расшитый золотом лиф обнимал груди, узкая юбка, короткая спереди, но с роскошным шлейфом сзади, подчеркивала женственность обладательницы платья. Стоило оно, как и ожидала Дана, несколько тысяч; но чувствовала она себя в нем на миллион долларов!
К платью отец купил золотой браслет и тяжелые золотые серьги. Чтобы примерить серьги, Дана убрала волосы назад и обнаружила, что сияние золота прекрасно смотрится в обрамлении черных кудрей.
Прозвенел звонок, возвещая о появлении Кейна, и Дана просияла: лучше выглядеть просто невозможно! Приходится признать, что и отец порой бывает прав. Дана хотела, чтобы Кейн сегодня гордился ею. Выход в свет стал новым шагом в их отношениях, но благодаря отцовскому подарку Дана чувствовала себя как никогда уверенно.
Ей вспомнились слова отца: «Увидев тебя, он умрет на месте!» Улыбаясь во весь рот, Дана поспешила к дверям — но, едва увидела Кейна в вечернем костюме, забыла и о собственной внешности, и обо всем на свете. Как он хорош! Как она его любит! Желание сжало ей горло и сладкой болью отозвалось в сердце.
Несколько секунд они стояли молча и неподвижно, не сводя друг с друга глаз. Оба чувствовали одно: мучения, длившиеся годами, подошли к концу. Пришло время все исправить.
Кейн глубоко вздохнул. Темные глаза его проникали в самую душу Даны. Так уже было однажды. И теперь — как в первый раз. Десять лет пустоты и одиночества остались в прошлом; зияющая рана исцелена. Никто и ничто больше не разлучит их — никогда!
— Весьма польщен… что мне дозволено сопровождать столь блистательную даму, — промолвил наконец Кейн.
Глубоко вздохнув, Дана улыбнулась ему открыто и радостно.
— Кейн, я никогда не искала иного спутника.
На миг в глазах его мелькнула тень боли: но вот он улыбнулся в ответ и протянул ей руку.
— Ну что, идем?
— Идем, — с готовностью ответила она, говоря себе, что боль в его глазах, должно быть, ей просто почудилась.
К тому времени, когда Кейн, взяв ее под руку, подвел к машине, Дана и думать забыла об этом мимолетном облачке на ясном небе их настоящего. Кейн усадил ее на пассажирское сиденье, бережно уложил шлейф и закрыл дверцу. Затем он скользнул за руль. Теперь мы вместе, подумала Дана, когда Кейн наклонился и вставил ключ в зажигание. По-настоящему вместе.
Кейн приказал себе трогаться. Дана не захочет снова возвращаться к преодоленной боли. Для нее прошлое осталось позади. Ее встреча с Глэдис в минувшее воскресенье доказала это яснее ясного — Дана готова все забыть и простить. А сейчас она с ним, и все в ней — и расслабленная поза, и выражение лица, и блеск глаз — подтверждает, что она счастлива.
Однако Кейн не мог тронуться в путь. Не раньше, чем исправит несправедливость, которая, окрасив все его отношение к Дане, причинила ей огромную и незаслуженную боль. Прежде чем отправляться в путешествие по жизни, он должен все расставить по местам.
Он откинулся на спинку сиденья и взял руку Даны в свою — чтобы облегчить душевную ношу, Кейну необходимо было к ней прикасаться. Дана подняла на него удивленные глаза. Кейн переплел ее пальцы со своими и, глубоко вздохнув, приступил к нелегкому разговору:
— Дана, я всегда считал, что ты любила меня меньше, чем я тебя. Это можно понять — ведь ты бросила меня, сбежала за океан…
Дана судорожно втянула в себя воздух, глаза ее округлились. Очевидно, она сочла его слова неожиданной атакой.
— Но все было не так, — торопливо продолжал он. — Ты уехала, потому что в больнице, где доктора латали мою сломанную челюсть, встретилась с моей матерью. У вас был тяжелый разговор. Ее обвинения, ярость твоего отца… подтолкнули тебя к решению, будто самое лучшее, что ты можешь для меня сделать, — это исчезнуть из моей жизни.
— Да, — прошептала Дана. — Я не хотела, чтобы ты страдал из-за меня. А твоя мать…
— Она все мне рассказала.
— Когда? — изумленно спросила Дана.
— Несколько дней назад.
— После… воскресенья?
— Да. Все эти годы… я ничего не знал… воображал, что ты ищешь себе более подходящих мужчин…
— Нет! — вскрикнула она, стиснув его руку.
Кейн понял, что говорит слишком резко, и постарался смягчить тон.
— Если бы и так — после всего, что ты выслушала от моей матери, я не мог бы тебя в этом винить. Я просто хочу объяснить… Я потерял веру в тебя — поэтому, когда мы снова встретились, не хотел впускать тебя в свою душу.
— Но все же впустил, Кейн, — еле слышно прошептала Дана.
— Почему ты ничего мне не рассказала? Зачем позволила мне презирать тебя?
— Она твоя мать. Ты просто мне не поверил бы.
Этого Кейн не мог отрицать. Он знал, что Глэдис в те годы была способна на многое, — но трудно было поверить, чтобы она решилась нанести убитой горем молоденькой девочке столь хладнокровный, расчетливо выверенный удар. Сердце Кейна содрогалось от боли и горя, когда он слышал, какими словами Глэдис называла Дану, в каких грехах ее обвиняла, с каким злобным искусством сумела заставить ее счесть себя последней дрянью, повинной во всех несчастьях Кейна.
— Дана, все это было ложью. Ложь, что из-за встреч с тобой я забросил занятия. Ложь, что собирался прекратить учебу. Она ненавидела тебя, потому что завидовала богатству твоего отца: самой ей всю жизнь приходилось работать на износ, а тебе — так она считала — все доставалось без труда. Профессия врача для нее символизировала жизненный успех — вот почему она так настойчиво толкала меня в медицину. А в тебе она видела препятствие на моем — а точнее на своем — пути.
— Может быть, так оно и было, — уныло пробормотала Дана.
— Нет. Я не чувствовал влечения к хирургии, а заработать приличные деньги можно и во многих других областях. Мать просто не могла вынести, что моя жизнь сосредоточилась не на ней, а на тебе.
— Наверное, то же чувствовал и мой отец.
— Властные родители, — угрюмо согласился Кейн. — Но моя мать оказалась куда опаснее. То, что она с тобой сделала…
— Кейн, я не хочу об этом вспоминать! — взмолилась Дана.
— Прости. Я просто… — Он остановил себя. Для него этот ужас был в новинку, но Дана прожила с этим много лет — и выстояла. — В прошлое воскресенье ты вела себя так великодушно, что мать устыдилась своей былой вражды к тебе и решила облегчить душу признанием.
— Кейн, мой отец виноват гораздо больше. Глэдис лишь довершила то, что начал он.
— Понимаю. Теперь мне все ясно. Прости, что все это время я дурно думал о тебе.
— Твоя мать просила меня ничего тебе не говорить…
— Да, она рассказала и об этом. — Большим пальцем Кейн погладил ее ладонь. — Дана, простишь ли ты, что я сомневался в тебе?
— У тебя были причины сомневаться, — мягко ответила она. — Мне следовало поговорить с тобой. Одно могу сказать тебе, Кейн, — и на этот раз ты мне поверишь: никогда и никого я не любила, кроме тебя.
— И я никогда никого, кроме тебя, не любил, — прошептал Кейн, чувствуя, как глаза наполняются слезами счастья. — Так я и сказал твоему отцу.
— А он мне об этом не говорил… — удивленно заметила Дана.
— Я дал ему понять, что женюсь на тебе… если, конечно, ты согласна.
— Женишься? — еле слышно прошептала она, как будто очень хотела, но не могла этому поверить. На лице ее отражалось благоговение, почти ужас — так бывает, когда давняя и неосуществимая мечта становится явью.
Вместо ответа Кейн достал из кармана бархатную коробочку. В ней лежало кольцо, купленное позавчера в ювелирном магазине. Он собирался сделать Дане предложение сегодня вечером… когда почувствует, что больше не может ждать. И теперь он понял, что не может ждать ни секунды!
— Дана, родная! Ты выйдешь за меня замуж?
Она открыла коробочку — в ней сияло одиноким бриллиантом красивое кольцо. Дана подняла глаза — и прочла во взоре Кейна неиссякающую любовь.
— Да, Кейн. Я выйду за тебя замуж. И мы всегда будем вместе.