— Я сама о себе позабочусь, — сухо отрезала она.
— Как хочешь, — пожал он плечами. — Но я бы не рассчитывал на скорое избавление. Если ты собираешься ожидать погоды в одном и том же костюме, то лучше сразу выброси его в мусорное ведро — он все равно превратится в тряпку. Мы оказались в необычной переделке. И твое отношение только все усложняет.
— Мое отношение? — взвилась Розмари. — Ты вламываешься в номер, пока я сплю, ходишь тут в чем мать родила, поучаешь меня, и я должна как-то изменить к этому отношение?! Какого же отношения ты ждешь?!
— Я бы предпочел, чтобы ты порадовалась нашей новой встрече. — Он развел руками. — Но на это, как видно, рассчитывать не приходится. Поэтому постарайся, по крайней мере, воспринимать ситуацию спокойно.
— Благодарю тебя. Давай на сегодня покончим с советами. Я выслушала их вполне достаточно.
— Еще один, последний, — улыбнулся Алекс. — Пойди прими душ. Тебе это поможет расслабиться.
Раздался стук в дверь. Розмари немедленно сорвалась с места. Что угодно, только не оставаться под прицелом его холодных глаз. За дверью оказался утомленный официант. Он катил перед собой накрытый столик.
— Мадам, подпишите, пожалуйста, счет.
— Но я ничего не заказывала!
— Ваш муж заказал, мадам.
Муж. Хорошо бы мне перестали каждую секунду напоминать о том, что я замужем, подумала Розмари, подписывая счет.
Когда официант удалился, получив на чай, Розмари из любопытства принялась приподнимать крышки и заглядывать под салфетки. О, роскошный обед! Сандвичи с цыпленком, салат из риса с креветками и еще какое-то блюдо, густо посыпанное красным перцем. И совершенно непонятно по какому случаю, бутылка шампанского в ведерке. А вот и свечи.
— Там что, еду доставили? — крикнул Алекс из глубины номера. — Наконец-то. Я уж испугался, что из-за урагана в отеле все перестали работать.
Розмари раздраженно втолкнула в комнату столик. Алекс улыбался. Ворот его рубашки был расстегнут, и белая ткань казалась ослепительной на фоне загорелой кожи. От него доходило ощущение чистоты, бодрости и свежести. И необъяснимой, почти животной притягательности.
Она ткнула пальцем в поднос.
— Это что такое?
— Поскольку мы терпим бедствие, рацион пришлось урезать, — отшутился Алекс.
— Я спрашиваю, по какому поводу шампанское и свечи? — грозно повысила голос Розмари.
— Шампанское — чтобы взбодриться после утомительного перелета, — отвечал он. — Это самое лучшее тонизирующее средство. По крайней мере, в жидкой форме. А свечи — на случай, если из-за урагана отключат электричество. А ты что подумала?
Розмари зарделась и промолчала.
— О-о, душенька моя! Ты подумала, что я решил устроить для тебя романтический ужин при свечах! Должен разочаровать тебя — сейчас еще белый день, а я превращаюсь в романтика лишь ночью! Придется подождать.
— Ты думаешь, это возможно? — с тревогой спросила Розмари.
— Что именно? Романтический ужин?
— Нет, конечно! — с досадой отмахнулась Розмари. — Ты считаешь, могут отключить электричество?
Она с тревогой прислушалась к завываниям ветра за ставнями.
Он пожал плечами.
— В этих местах люди привычны к стихии. Я уверен, что в отеле предусмотрено все для нашей безопасности. Так что скорее ты погибнешь от скуки, чем тебя смоет водой.
Она кивнула.
— Пожалуй, я все же пойду и приму душ. Пока есть горячая вода.
Она неловко стала шарить в чемодане, вынимая чистое белье и удобную одежду на смену. Но Алекс, как она заметила, бросив косой взгляд в зеркало, не обращал на нее никакого внимания. Он растянулся на кровати и погрузился в чтение какой-то мятой книжонки.
— Чувствуй себя как дома, — ядовито бросила Розмари.
— Спасибо, — отозвался он, не отрывая глаз от книги, — и ты не стесняйся.
Розмари заскрипела зубами от раздражения. Она и так ни на секунду не забывает, что это его комната, и он оплачивает счета.
Замок в ванной не закрывается, заметила она с раздражением. Внешнее равнодушие Апекса ничуть не обмануло Розмари. Она отчетливо сознавала, что главная опасность для нее — не Минна, бушующая за окнами, а этот почти чужой мужчина в нескольких шагах от нее.
После медового месяца мы впервые оказались в такой почти интимной обстановке, подумала Розмари, вставая под теплые струи душа. А ведь она обещала себе, что никогда не подпустит его так близко. И вот он в нескольких шагах от нее, и она вновь не знает, что ей делать со своей жизнью.
Говорят, время лечит любые раны. Может, прошло мало времени. Но боль не стала легче, она грызет ее сердце с той же злобной жадностью.
На глаза навернулись слезы, и Розмари подставила лицо под струи воды. Он не должен заметить ее слез!
Розмари вышла из-под душа и ступила на коврик. Прямо перед ней затуманенное от пара зеркало отражало неясный силуэт. Ее тело. Которое он так и не познал. Которое она со всей страстью готова была отдать ему. А он не пожелал его взять.
В странном припадке уничижения она потянулась к запотевшему зеркалу, чтобы протереть его и отчетливо увидеть себя. Что в ней такого, что он отверг ее в минуту, когда она готова была ему отдаться?
Она потянулась и сделала шаг, ступив на мокрый скользкий кафель. В эту секунду погас свет. От неожиданности Розмари потеряла равновесие, поскользнулась на мокром кафеле и с криком рухнула на холодный пол.
В ту же секунду раздался встревоженный возглас Алекса:
— Розмари! Ты жива? Я иду!
Нет! — хотела закричать Розмари, но из горла не вырвалось ни звука.
Открылась дверь, и она увидела прыгающее пламя свечи. Какое унижение! Сейчас он увидит ее, скорчившуюся на мокром полу.
Он вошел. Внезапно ее оставили силы. Ей стало безразлично. Она пережила от этого человека столько унижений! Одним больше, одним меньше — какая разница…
— О боже, — выдохнул Алекс. — Ты жива?
Она закрыла глаза и не шевелилась. Он упал рядом с ней на колени, выронив свечу. Она почувствовала на своем теле его руки, которые ощупывали ее ноги, руки, голову.
— Ты ушиблась? — шептал он. — Розмари, милая, приди в себя.
Но она не отвечала. Он прижал ее к себе одной рукой и осторожно поднялся на ноги, держась другой рукой за стену.
— Не бойся, — шептал он, — сейчас я отнесу тебя на кровать. Все будет хорошо. Не бойся.
Теперь, когда он твердо стоял на ногах, он обхватил ее обеими руками. Обнаженной кожей она чувствовала жар его тела. Голова ее бессильно свесилась ему на грудь, и она ощущала под виском мощные удары его сердца. Она не была без сознания, и у нее ничего не болело, только ноги почему-то ее не слушались.
Не говоря больше ни слова, он подхватил ее на руки и понес в комнату. Вода стекала с ее мокрых волос ему на грудь, и рубашка его уже насквозь промокла. Он бережно уложил ее на кровать. Она не открывала глаз. Он принялся растирать ей виски, ладони, ступни. Жар его тела проникал в ее тело, и она вдруг почувствовала, что ей тяжело дышать, что дыхание со стоном вырывается из ее приоткрытых губ.
— Розмари, пожалуйста, — прошептал он. — Скажи что-нибудь. Скажи, что ты в порядке.
Она больше не чувствовала его горячих рук на своем теле. Ей сразу же стало холодно. Розмари осторожно приоткрыла глаза. Она почти ничего не различала в темноте. Какое счастье — он не видит ее. Она шевельнула рукой, потом ногой. Повернула голову.
— Я в порядке, — прошептала она.
Он с шумом выдохнул.
— Как же ты меня напугала!
— Там моя одежда…
Все о чем думала Розмари — о том, что она лежит голая на кровати, а он, стоит ему протянуть руку… Она помотала головой. Даже думать об этом нельзя!
— Возьми пока халат, — сказал Алекс. — А потом я зажгу свечи и отправлюсь на поиски. Не дрожи. Я не собираюсь пользоваться ситуацией, не бойся.
— Ты так говоришь, что я чувствую себя неблагодарной, — всхлипнула Розмари. — А это не так. Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы с ума сошла. Я до потери сознания боюсь темноты!
— Я заметил.
Даже в темноте Розмари чувствовала, что он улыбается. Чиркнула спичка, и через минуту комнату освещали свечи, которые Алекс установил на кофейных блюдцах, предварительно капнув на них расплавленного воска. Кутаясь в халат, Розмари задумчиво смотрела на пляшущее пламя.
— Ну вот, — с удовлетворением сказал Алекс. — Идеальная декорация для романтического ужина. Или для тихого вечера в кругу семьи.
— Ты неисправим! — вспыхнула Розмари.
С каким удовольствием она бы сказала ему, что не голодна! Но, поразмыслив, она сообразила: дело кончится тем, что он начнет, ужинать, а ей придется сидеть в этой же комнате и смотреть. Глупо, да и тяжело — есть ей ужасно хотелось.
С безразличным видом она уселась на стул, который он пододвинул для нее, и взяла салфетку. Он откупорил бутылку и разлил по бокалам шампанское.
— Тост! — провозгласил он, поднимая бокал. — За взаимопонимание!
Она пожала плечами и выпила шампанское.
— Не вижу необходимости во взаимопонимании, — съязвила она. — У нас так мало времени впереди!
Он прищурился.
— Ты так говоришь, словно я собираюсь раствориться, как дым. Я ведь буду продолжать работать в Концерне, и нам придется встречаться, хотя бы на заседании совета директоров.
— Еще неизвестно, как долго ты будешь в совете директоров, — протянула она.
— А ты что, замышляешь дворцовый переворот? — усмехнулся Алекс, протягивая ей сандвич.
— Я имела в виду другое. Дела теперь пошли лучше, так что тебе нет необходимости все свое время уделять работе Концерна. Ты можешь вернуться… ну, туда, где работал раньше.
— Рассказать тебе, где я работал раньше? — предложил Алекс.
— Нет, не надо.
— А тебе не кажется, что супруги должны интересоваться делами друг друга? — не унимался Алекс.
— Должны, наверное. Если это настоящая семья. Но к нам это не относится.
— Это верно, — тихо сказал он. — Но мне это не помешало интересоваться твоими делами. И я был удивлен, когда узнал, как выросли твои доходы за последний год.
Он что, издевается? — мрачно подумала Розмари. По сравнению с тем, что она получала в журнале, ее зарплата сократилась почти вдвое. На новом для себя поприще она сначала чувствовала себя, словно щепка, которую несет и вертит, и швыряет бурный поток. Постепенно она стала ориентироваться в деле, хотя Том до нее умудрился превратить связи с общественностью в стрельбу по движущимся мишеням: попадать ему удавалось редко, а вот распугать потенциальных клиентов оказалось очень легко. Так что на премиальные Розмари рассчитывать не приходилось.
— Этот год был очень трудным для меня, — в оправдание сказала Розмари. — Мне пришлось многому учиться.
— Да-да, я заметил. Ты оказалась очень способной ученицей, — скривил губы Алекс. — Но я думаю, что совет директоров найдет возможность облегчить тебе ношу.
Странно. На словах вроде бы он ей сочувствует. Но откуда тогда эти жесткие презрительные нотки? В его словах есть скрытый смысл, которого она не понимает. Тот же неуловимый подтекст, что почудился ей на пляже, когда Алекс так неожиданно заговорил с ней.