— Вы считаете, это любовь? — спросила Лаванда, опаляя Николаса изумрудными искрами глаз. Она затаила дыхание в ожидании признания, ради которого и затевалось все это переодевание.
— Не знаю, что это, моя прекрасная Лотос, но чувство, владеющее мной, столь удивительно и приятно, что мне хочется продлить его как можно дольше.
— Я всегда полагала, что в подобных случаях требуется взаимность, — медленно произнесла Лаванда, скрывая взгляд под пушистыми ресницами. — Я боюсь довериться вам.
Она отняла руки у Николаса и, чуть отвернувшись от него, указала на цветущее вблизи дерево.
— Взгляните, как прекрасна эта яблоня. Она завораживает своей красотой сейчас, в период цветения. Позже, когда ее ветви станут клониться к земле, отягощенные плодами, интерес к ней проснется у каждого, кто возжелает вкусить их, а затем… Затем листва осыплется, обнажив ветви, и некогда прекрасное дерево уже не будет радовать глаз прохожих. Я, точно эта яблоня в цвету, маню вас сейчас. Но что будет после, когда ваши чувства вновь станут подчиняться разуму?
Николас слушал ее, и нежность к стоящей перед ним женщине все больше и больше наполняла его сердце. Искренность японки рождала в нем желание близости. Ему хотелось защитить это хрупкое создание от любых напастей, которые могут подстерегать ее.
Он смотрел, как ветер играет с выбившейся из прически Песчаного Лотоса тонкой прядкой волос, темной змейкой вьющейся у виска. И не было для него ничего желаннее в эту минуту, чем прикоснуться к ней губами.
Лаванда чувствовала повисшее в воздухе напряжение, не в силах определить его природу, и все ее существо словно вытянулось в струнку и замерло в ожидании. Что может означать столь долгое молчание Николаса? Неужели она оказалась излишне недоверчивой и он, обнаружив в ней этот изъян, решил отступиться?
Опасаясь, что, если наступившая пауза не будет прервана собеседником, ей придется сделать это самой, Лаванда испытала настоящее облегчение, когда Николас заговорил:
— Понимаю, после рассказов мисс Лир обо мне вам сложно поверить в правдивость моих слов. Но я прошу вас, Песчаный Лотос, дайте мне возможность доказать всю их серьезность!
— Господин, вы забываете, что я гейша. Мне не пристало требовать от вас каких-либо доказательств. Если вам угодно, я готова пойти навстречу вашим желаниям. — Говоря это, Лаванда постаралась придать голосу наибольшее смирение, на которое только была способна.
— Неужели я всего лишь один из постоянно окружающих вас мужчин? Неужели вы не испытываете ко мне тех же чувств, которые я питаю к вам, Лотос? Значат ли ваши слова, что ни о какой взаимности между нами не может быть и речи?
В ожидании ответа Николас жадно следил за каждым движением гейши. Он видел, как затрепетали ее ресницы, как легкий румянец пробился сквозь обязательный слой пудры, и это вселило в него надежду.
Лаванда оказалась в тупике. При всей ненависти к Ридли, вспыхнувшей в ее душе после последней ссоры, она не могла противиться обаянию этого мужчины. Тем более что ей было известно об искренности его чувств к прекрасной гейши, а именно ею Лаванда и была сейчас. Как можно возненавидеть того, кто любит тебя?!
Она почувствовала, как растерянность и паника охватывают разум, и решила не скрывать этого от Николаса.
— Я напугана, господин Ридли. У нас, в Японии, не принято выражать открыто то, что прячется в сердце. Зачем столько слов, когда все может сказать один взгляд?
— Как я могу прочесть что-то по глазам, если вы не смотрите на меня, Песчаный Лотос? — спросил Николас с отчаянием в голосе. — Ну же! Или я настолько отвратителен вам, что не достоин вашего минутного взора?
Он схватил ее за плечи и рывком повернул к себе. От прикосновения его горячих ладоней по телу Лаванды пробежала жаркая волна, и молодая женщина с ужасом обнаружила, что желает стоящего перед ней мужчину с невероятной силой. Против воли она взглянула на Николаса… и выдала себя с головой.
Пусть через секунду опущенные ресницы скрыли ее глаза, было уже поздно! Этого короткого мига ему хватило, чтобы прочесть все, что творится в душе женщины.
— Вы любите меня, Песчаный Лотос! — воскликнул Николас таким голосом, каким, вероятно, Колумб возвестил об открытии Америки.
Лаванда отчаянно замотала головой, мечтая обратить время вспять. Но Николас вновь торжествующе повторил:
— Вы любите меня!
Словно стремясь закрепить сказанное, он склонился к ней и его губы запечатали ее рот властным поцелуем.
Лаванда, растеряв остатки воли, всецело подчинилась ему, растворяясь в ощущении неземного блаженства. Она чувствовала крепкое тело Николаса под своими ладонями, и ей хотелось, чтобы так было вечно.
Но вот Николас отстранился. Этого мгновения Лаванде хватило, чтобы вспомнить, зачем она здесь находится. Для нее стало ясно: если поцелуи продолжатся, ей уже ни за что не устоять, поэтому выход один — бегство.
Лаванда сбросила с себя руки обнимающего ее мужчины и, сбежав по ступенькам, скрылась в саду. Николас хотел было устремиться за ней вдогонку, но передумал и лишь проводил взглядом. Не стоило торопить события…
Она вбежала в комнату Итисудзу и, тяжело дыша, упала на татами. Хозяйка дома, упражняющаяся в игре на сямисэне, отложила инструмент в сторону и удивленно взглянула на подругу.
— Что с тобой, Лаванда?
— Ридли… — только и смогла произнести молодая женщина. Она все еще не пришла в себя после произошедшего в чайном павильоне.
Итисудзу подошла к ней, обняла и, заглянув в лицо, встревоженно спросила:
— Ты вся дрожишь. Что он сделал, ударил тебя?
Лаванда отрицательно покачала головой и тихо произнесла:
— Нет. Поцеловал.
— Поцеловал?! — воскликнула Итисудзу с неподдельным изумлением. — Как это случилось?
— Я и сама не понимаю. Все произошло слишком быстро.
— Тебе надо успокоиться, — произнесла Итисудзу, оставляя ее и направляясь к дверям. — Я велю приготовить чай, а потом ты мне все расскажешь.
Оказавшись одна, Лаванда вынула шпильки, удерживающие высокий шиньон, и, освободив волосы, до этого скрученные в узел, помассировала кожу головы. Меньше всего на свете ей хотелось думать о Николасе Ридли.
Она не была наивной девственницей, и ей доводилось вступать с мужчинами в интимные отношения. Но, как правило, ни эти отношения, ни эти мужчины не воспринимались ею всерьез.
Лаванда всегда считала себя достаточно сильной, чтобы противостоять банальному влечению к красавчикам вроде Николаса Ридли. Но сейчас все обстояло иначе.
Николас был не просто красив, а чертовски красив и вдобавок умен, а это делало его вдвойне опасным… и желанным.
Лаванда впервые столкнулась с мужчиной, по характеру намного сильнее ее, и ей это нравилось. Он желает обладать ею? Что ж, она будет рада оказаться в его объятиях. Тем более что речь идет не о Лаванде Лир, а о гейше Песчаный Лотос. Однако в любом случае победа для Ридли не должна стать легкой…
— Господи, о чем я думаю?! — оборвала себя Лаванда. — Николас Ридли ненавистен мне!
Итисудзу вернулась вместе с прислугой, которая несла следом за ней поднос с чайными принадлежностями. Вновь расположившись рядом с Лавандой, гейша едва уловимым жестом отпустила служанку и, наполнив чашку ароматным напитком, протянула ее подруге.
— Выпей, это вернет тебе силы.
— Спасибо, — сказала Лаванда, принимая чай и слабо улыбаясь в благодарность за заботу.
Она видела, что Итисудзу не терпится услышать от нее подробности о свидании с Николасом, но тактичность мешает заговорить об этом, поэтому начала сама. Поведав о том, что случилось в чайном павильоне, Лаванда закончила свою речь словами:
— Я убежала, потому что боялась: если останусь, то уже не смогу сопротивляться Николасу.
— В твоем сердце расцвел цветок любви к этому мужчине, Лаванда, — произнесла Итисудзу. — Готовя ловушку для него, ты сама в нее угодила.
— Нет. Я ненавижу его, — запротестовала Лаванда, в глубине души, однако, признавая правоту подруги.
— Это слова. Ты сильная женщина, поэтому боишься признаться в своей слабости, но этого не стоит стыдиться. Любовь — прекрасное чувство. Тем более если оно взаимно.
— Как тебе не понятно, Итисудзу-сан! Николас Ридли влюблен, но не в меня, а в гейшу Песчаный Лотос. Лаванда Лир не вызывает в нем иных чувств, кроме желания унизить ее и подчинить себе, — печально произнесла молодая женщина.
— Но ведь Песчаный Лотос — часть тебя! — воскликнула гейша, ударяя в ладоши.
— Вовсе нет! Это всего лишь образ, игра. Мы слишком разные с ней. Я никогда не смогу быть такой, как она. Да и не хочу.
— Значит, ты решила отказаться от выигрыша пари? — Итисудзу, не скрывая удивления, посмотрела на Лаванду. — Николас Ридли победил?
— Ни за что! Я доведу начатое до конца, чего бы это мне ни стоило, — отчеканила Лаванда, словно давая клятву, и сжала кулаки.
— Даже ценой разбитого сердца?
Вопрос Итисудзу остался без ответа, потому что Лаванда Лир не знала его…
Когда Николас просил посла принять его, ему было неизвестно, что разговор так затянется. Вот уже больше часа он сидел в его кабинете, а окончания беседы не предвиделось.
Николас пришел, желая получить разрешение на брак с японкой, которое в аналогичной ситуации было обязательным для дипломатических служащих. Он собирался сделать предложение прекрасной гейше, как только уладит все необходимые формальности. Однако возникли непредвиденные сложности…
— Ридли, я могу предположить, что вами движет искреннее чувство. Однако советовал бы повременить и не спешить совершать поступок, способный нанести вред вашей карьере.
Посол бросил взгляд на слабо работающий кондиционер и, достав из кармана платок, отер пот со лба. За время своей службы он не раз имел дело со сложными ситуациями. Ему приходилось улаживать конфликты между правительствами, находящимися на грани войны, но тогда его не сковывало чувство неловкости, как сейчас. Вмешиваться в личную жизнь человека казалось ему постыдным, но должность обязывала.
Выслушав шефа, Николас удивленно вскинул брови.
— Сэр, я не понимаю, какая связь между моим желанием жениться и карьерой? Если вся проблема сводится к тому, что моя избранница японка, то…
— Она гейша, Ридли, — прервал его посол и пояснил: — Ее род занятий может нанести урон вашей репутации, а следовательно, и репутации всего посольства.
Лицо Николаса приняло каменное выражение. Он не привык, чтобы кто-либо указывал, как ему жить.
— Насколько мне известно, брак с гейшей не является актом аморальности. И в прошлом, и в настоящем многие государственные деятели связывали свою жизнь с представительницами «мира цветов и ив», — ответил он с некоторым вызовом.
— Все они были японцами, а в европейской практике подобных прецедентов не встречалось. Кроме того, в памяти журналистов еще свежа ваша лондонская история с Дайаной Уорвик. Вам не терпится подкинуть им новый повод к скандалу? Может, вы и страдаете расстройством рассудка, но со мной-то все в порядке. Я не дам вам разрешения, что, согласно дипломатическому протоколу, равносильно официальному запрету.