Она сердито сдвинула брови. Манфредо горячо говорил о своих чувствах, но ни разу не обмолвился о любви. С другой стороны, зачем ему жениться, если он не любит будущую жену?
Но Эмили все равно не могла избавиться от подозрительности — уж слишком все происходящее с ней напоминало сказку. Сейчас ее мало трогали красоты голубой лагуны и крохотные островки с такими же игрушечными домиками из камня, по стенам которых ползли к солнцу заросли вьющихся растений.
Очень скоро перед ее взором во всей своей красе предстала сама Венеция. Как будто прямо из воды вырастали старинные мрачные замки со множеством башенок, чьи острые пики упирались в голубой небосвод; разноцветные крыши домов, радостно поблескивавшие на солнце, и вся эта картина напоминала яркую веселую открытку.
— Венецианцы прозвали свой город La Serenissima, — с любовью в голосе объяснил Манфредо. — Это значит «безмятежная».
Неожиданная волна противоречивых эмоций захлестнула Эмили с головой. Желая разделить свои впечатления с Манфредо, она повернулась и взглянула ему в лицо. Облокотившись на золоченые перильца, герцог восхищенно смотрел на город, который любил, и все его чувства отражались, как в зеркале, в этом полном восторга и гордости взгляде. И Эмили поняла, что Манфредо счастлив. Он вернулся домой.
Ее итальянские корни тоже дали о себе знать. Она впервые в жизни поняла, что значит быть членом семьи, которая обитала на этой земле уже не первое столетие. Отныне и навсегда мне надлежит четко придерживаться древних традиций, и неудивительно, отметила про себя Эмили, что побег мамы был для клана ди Мафаи истинным потрясением. Вот и я стала частичкой этой династии и скоро подарю семье продолжателя рода.
— Рассказывай, где мы проплываем, — попросила она Манфредо.
— Входим в залив Святого Марка, — покорно начал ее титулованный экскурсовод. — Видишь большой мост во-он там? А под ним — еще один, сверху его не видно. Это «Надежда» и «Смерть»…
— Помню, помню! Я читала о них! Большой мост соединяет городскую тюрьму с Дворцом Правосудия.
— Точно. И когда осужденных после вынесения приговора вели в тюрьму, самые отчаянные пытались сбежать, прыгнув через перила моста Надежды. Но — увы! Внизу их ждали не темные воды канала, а твердые камни моста Смерти…
— Ну вы даете, итальянцы! У вас горячая кровь…
— Да и у тебя не вода, — парировал Манфредо.
Он приказал Луиджи заглушить мотор, и лодка бесшумно, словно Летучий Голландец, заскользила вдоль домов.
— Смотри, этот район, где течет самый широкий канал, считается наиболее престижным. Здесь стоят дворцы аристократов вроде нас с тобой…
— И мой… то есть моего дедушки тоже? — спросила ошеломленная Эмили, вертя головой по сторонам.
— Да. Все это относится к Большому Каналу. Поэтому здешние дворцы называют следующим образом: Ка Барбариджо, слева от нас, Ка Дарио, Ка Гранд, построенный еще в двенадцатом веке…
— Я могла бы всю жизнь смотреть на эту красоту! — вздохнула Эмили, разглядывая сказочно красивые сооружения.
— Думаю, это возможно, — пробормотал Манфредо. — А… Как тебе нравится вот этот? — спросил он, указав на дворец, к которому приближалась их лодка.
Величественное бело-голубое здание гордо поднималось в безоблачную высь, поблескивая на солнце широкими окнами всех пяти своих этажей. Над высокой дверью-аркой несколько увитых плющом балконов описывали полукруг. В саду цвели розы, яркая зелень весело блестела утренней росой.
— Ну как? Любопытный домик, не правда ли?
— Нечего сказать: любопытный! — воскликнула Эмили. — Да это же настоящий дворец!
— Рад, что тебе нравится, — тихо отозвался Манфредо.
Эмили резко повернулась и посмотрела ему в глаза.
— Последние пять лет этот дом стал мне единственным пристанищем, — объяснил он.
— А, теперь-то мне ясно, почему ты так спешил домой, в Венецию, к своему любимому палаццо!
Манфредо лишь загадочно улыбнулся, а Луиджи, к неописуемому изумлению Эмили, стал пришвартовываться именно к этому дворцу.
— Во дворце у нас живет только Правосудие, а все остальные довольствуются скромным названием «владение», — объяснял Манфредо, не замечая ее взволнованного выражения. — Конкретно это владение называется… Ка ди Мафаи.
Удивлению Эмили не было предела. Но самым странным ей показалось то, что Манфредо говорил о палаццо ее деда с каким-то непонятным трепетом, словно это была его собственность.
Впрочем, успокоила она себя, Манфредо тут ни при чем. Дом принадлежит дедушке, а когда-нибудь все это достанется мне.
— А тебе разве негде жить? — ляпнула она.
— Ну почему же, есть где, — выдавил из себя Манфредо. — Я владелец Ка д'Ареззо. Это чуть дальше, за мостом.
— Так почему ж ты там не живешь?
— Потому что там живет мой брат с женой. Сальваторе без ума от развлечений, а мне для работы необходимы покой и тишина. И потом, ему нужна самостоятельность. Знаешь, младшие нередко чувствуют себя незамеченными в тени старших братьев. А сюда я перебрался, потому что твоему деду нравится, когда я с ним. Мы очень близкие друзья…
— Да, ты ему безгранично предан…
Но почему? — вдруг задумалась она. Надо как можно скорее это выяснить.
— Погоди-ка! — сказала Эмили, когда Манфредо подвел ее к воротам. Порывшись в сумочке, она вытащила обручальное кольцо и легко надела его на палец. — Надеюсь, за дверями на нас не набросятся репортеры?
— Послушай, Эмили… — нерешительно заговорил герцог.
— Что-нибудь не так? — От его сосредоточенного вида у нее похолодело сердце.
— Не знаю, как и сказать…
— Ну же! Скажи хоть как-нибудь. Казалось, ему не удастся произнести ни слова, но Манфредо собрался с силами и, сделав глубокий вдох, начал торопливо объясняться:
— Понимаешь, мне кажется, столько новостей в один день твой дед просто не переживет. — Острые, жестокие слова покатились как камни: — Давай повременим с объявлением о помолвке…
Лицо Эмили стало белым как простыня. Все сомнения насчет Манфредо вдруг вылились в четкую форму. Раз ему хочется хранить все в тайне, значит, жениться он и не думал. Но тогда зачем делать предложение, чтобы через неделю отказаться от своих слов? С другой стороны, свадебное колечко обошлось ему в небольшое состояние, а Манфредо явно не из тех, кто делает дорогие подарки женщинам на одну ночь.
От всех этих мыслей у Эмили разболелась голова. Откуда вдруг такие ужасные подозрения? Я же люблю Манфредо! Да, да! Конечно же люблю. А значит, доверяю, как себе.
— Что же ты молчишь, Эмили? — встрепенулся Манфредо, чувствуя себя слегка неловко.
Похолодев до кончиков пальцев, Эмили знала, что дрожащий от возмущения голос выдаст ее с головой. Поэтому, решив сократить свой ответ до минимума, она ограничилась лаконичным:
— И что теперь?
— Предлагаю держать эту новость до лучших времен в тайне. Я знаю, о чем говорю, Эмили, и понимаю, чего это будет стоить тебе и твоим нервам. Но взгляни на проблему с другой стороны. Ведь твой дед сейчас очень уязвим, его сердце может просто-напросто не выдержать такой нагрузки. Я чувствую перед ним ответственность. Все это время он любил меня как родного, так давай подождем, пока не подготовим его.
— Несколько часов назад ты говорил, что из-за деда мы должны поторопиться со свадьбой! — выпалила Эмили.
— Да, мы будем торопиться! — подтвердил Манфредо, теряя терпение. — Но надо дождаться, пока его психика будет готова к восприятию такой неожиданной новости…
— Ты что, стыдишься меня? — предположила Эмили, хитро прищурившись.
— Нет!
Тогда скажи, что любишь, успокой меня! — мысленно молила Эмили.
Но Манфредо не понял или просто не заметил немой мольбы в ее глазах.
— Дадим ему неделю — самое большее дней десять — привыкнуть к мысли о твоем волшебном появлении в его жизни, — продолжал Манфредо. — Эдоардо будет достаточно пока только видеть тебя. По-моему, так даже лучше. Ведь твое появление воскресит в его памяти много неприятных воспоминаний о Стефании…
— Может, ты и прав, — нерешительно согласилась Эмили.
— Но это никак не изменит наших планов! — воодушевился Манфредо, чувствуя близкую победу. — Мы будем готовиться к свадьбе, а потом просто поставим его в известность, и все!
По крайней мере, он еще говорит о свадьбе, а это утешает, мрачно подумала Эмили.
— А если дедушка будет против? — предположила она, немного успокоившись.
— Он будет на седьмом небе от счастья. Но сперва дай ему привыкнуть к твоему приезду.
Как могла она отказаться после столь неопровержимых доводов? Ее упорство выглядело бы ребячеством. И тем не менее, идея Манфредо была неприятна Эмили, хотя и несла в себе некий здравый смысл. Видя, что невеста близка к истерике, Манфредо торопливо толкнул дубовую дверь и ввел Эмили в просторный холл.
Некоторое время она молча разглядывала высокие колонны, упиравшиеся в изысканной отделки потолок. В воздухе витал аромат фруктовых деревьев, чьи отягощенные ветви колыхались на ветру за окном.
Она подняла руку и с сожалением осмотрела кольцо. Затем решительно сняла его и положила обратно в сумку.
— Ты, как всегда, прав, — тихо промолвила Эмили. — Здоровье дедушки сейчас важнее.
Манфредо облегченно вздохнул.
— Ваша светлость, вы вернулись!
— Лючия! — Расплывшись в улыбке, Манфредо поспешил навстречу пожилой женщине, одетой в серую униформу, и заключил ее в объятия. — Лючия знает меня с пеленок, — объяснил он Эмили. — Ее мать работала у моего деда. Не удивляйся, если она вдруг начнет давать тебе советы: наши семьи так близки, что Лючия имеет полное право на собственное мнение. Она даже меня порой ругает, словно я все еще маленький.
Эмили вымученно улыбнулась. Манфредо дал служанке какие-то указания, и та поспешно удалилась.
— А теперь пойдем наверх, в гостиную, — сказал он Эмили. — Там и подождем. Я попросил Лючию сообщить твоему деду, что мы уже здесь.
Чувствуя себя как дома, герцог подвел Эмили к широкой лестнице. Нервно облизывая губы, она вертела головой по сторонам, потрясенная обилием старинных портретов, с которых напыщенно взирали ее аристократические предки.
В гостиной Манфредо первым делом предложил Эмили напитки.
— Думаю, дедушке не очень-то понравится, если внучка будет дышать на него перегаром, — отказалась Эмили.
Похвалив ее за сообразительность, Манфредо налил себе виски.
— Попрошу тебя еще об одном, — осторожно начал он. — Постарайся на людях не показывать, что мы питаем друг к другу какие-то чувства. Для всех мы пока всего лишь друзья, поняла?
Злая и обиженная, она скрежетнула зубами и быстро сказала:
— Не волнуйся. Никто ничего не поймет.
— Ну и умница! — Манфредо довольно ухмыльнулся. — Откровенно говоря, я подумал, что лучше бы никому вообще не говорить до самого последнего момента.
— Как это? Почему? — засыпала его вопросами Эмили.
— Мне хочется, чтобы никто не мог вмешаться и все испортить. Гостей созовем, как будто бы на бал, а там… Только представь, Эмили, какие у них будут лица, когда ты выйдешь в подвенечном платье!