Зачем опять эта непрошеная щемящая жалость, непреодолимое стремление заключить ее в свои крепкие объятия, даруя ей утешение и покой? Ему это совсем не нужно.
Но как ни гнал он от себя проклятую жалость, ноги сами бесшумно несли его вперед, к тому месту, где стояла Алисия, погруженная в мысли, о которых он мог только догадываться. Поскольку, как выяснилось, он вовсе не знает ее, хоть они некогда и были очень близки.
Мох заглушал его шаги, но, когда Норман приблизился и легонько коснулся ее плеча, она не выразила удивления. Просто подняла на него удивительные золотистые глаза, затянутые сейчас поволокой, будто обращенные куда-то в глубины прошлого или в дальнюю даль будущего. Кто знает?
— Наверное, это самый спокойный уголок на земле, — тихо сказал он.
Алисия успела немного загореть, но бледный загар не скрыл полностью молочной белизны кожи, нежной и бархатистой, как лепестки розы. Его взгляд остановился на алых губах — их чувственность завораживала, наполняла мучительным желанием. Хотелось прильнуть к ним, ощутить, как они раскрываются под его губами, приглашая вкусить райского наслаждения. Алисия, нравится ему это или нет, в отличие от других женщин, которых он знал, обладала пугающей способностью заводить его с полуоборота.
Осознание этого факта, должно быть, затуманило его разум, потому что Норман вдруг обнаружил, что его рука сама по себе потянулась к ее волосам и стала расплетать косу. Алисия не противилась, наоборот, чуть склонила вперед голову, будто для того чтобы облегчить ему задачу, отчего он пришел в еще большее недоумение.
— Может быть, как раз поэтому мы оба здесь сейчас. Ищем покоя, — задумчиво проронила Алисия, словно его, в сущности, банальная реплика затронула некую тайную струнку в ее душе.
— Да, ищем, — тихо согласился Норман, в то время как его пальцы, будто повинуясь одному им известному закону, распутывали и распутывали шелковистые пряди.
Губы Алисии дрогнули, обдав нежным дыханием оголенный треугольник груди в вырезе его рубашки. Норман почувствовал, что теряет связь с реальностью и ступает во что-то неведомое, не имеющее определения.
Алисия снова посмотрела на прозрачную гладь озера. Когда Норман с Жозефой скрылись в доме, она, не в силах заставить себя последовать за ними и внимать нескончаемой радостной болтовне экономки, покинула галерею. Ноги сами привели ее в этот укромный идиллический уголок. Здесь она стала ждать. Некий непостижимый первобытный инстинкт подсказывал ей, что Норман придет. Придет, потому что это предначертано свыше.
Как он сказал? Расставить все точки над «i»…
Ожидание неизбежного, как ни странно, действовало успокаивающе, и к тому времени, когда Норман появился, она уже пребывала в состоянии некоего транса, иначе не скажешь. А близость атлетического мужского тела, источающего резковатый мускусный запах и возбуждающий жар, ласковые прикосновения его пальцев, перебирающих волосы, окончательно освободили сознание Алисии от условностей, сменившихся весьма коварными ощущениями, в которых она отказывала себе на протяжении многих лет.
Приятная расслабленность во всем теле и безудержное бурление крови разом накатили на нее, даруя воистину гедонистическое наслаждение — давно позабытое, но легко вспоминаемое.
Изнемогающая, потерянная, Алисия качнулась к нему на подкашивающихся ногах. И он, заключив ее в объятия, опустился вместе с ней на прохладный мшистый ковер.
— Здесь так жарко, — пробормотал Норман. — Ты не привыкла к такому климату.
— А ты, можно подумать, привык?
Алисия дразнила его, беззлобно высмеивая неосознанное мужское превосходство, но голос звучал глухо, будто она была в дурмане. А разве нет? Алисия нашла его глаза. Взгляд затуманен, лоб чуть нахмурен, словно и он тоже пытается ухватиться за ускользающую реальность.
— Я выносливый.
Его взгляд задержался на ее губах, затем скользнул вниз — по хрупкой шее, по застегнутой наглухо рубашке с длинными рукавами — и опять метнулся к лицу, к золотистым глазам, в которых застыло недоумение.
— Укуталась по горло. Не мудрено, что тебя разморило от жары. — Это был всего лишь предлог, и он это знал — а она, интересно, тоже знает? Предлог, дающий ему право высвободить пуговички из петель ее рубашки, открывая своему взору восхитительное женское тело. Предлог, позволяющий коснуться соблазнительной плоти.
Справившись с последней пуговицей, он осторожно опустил Алисию на спину. Она не сопротивлялась. От возбуждения голова Нормана кружилась: эта женщина принадлежит ему!
Так же как и в ту потрясающую ночь, перевернувшую все его представления — о ней, о себе.
«И жизнь с тех пор изменилась: в душе навечно поселилась горечь», — напомнил ему голос рассудка. Голос, замолчавший, едва с ее губ слетел хриплый стон беспомощности и покорности, а руки обвились вокруг шеи, пригибая его голову к обнаженным округлостям.
Дополнительного приглашения ему не требовалось. Норман приник к ее грудям, обращая в экстатическую реальность мучительные грезы последних семи лет, в то время как она выгибалась и извивалась под ним.
Пальцы нащупали молнию на ее брюках. Кровь бросилась ему в голову и дико застучала в висках, когда Алисия приподняла бедра, позволяя стянуть с себя легкую ткань.
Ее чувственные телодвижения сводили с ума, и Норман едва не поддался примитивному варварскому порыву попросту взять и овладеть ею сию же минуту. Нет, так не пойдет. Нельзя терять выдержку. Он должен успокоиться и любить ее медленно, с чувством, даря и ей, и себе полноту совершеннейших ощущений. Чтобы обоим было хорошо.
Норман содрогнулся и увидел, что ее мягкие губы тоже трепещут, увидел золотистый блеск под полуопущенными веками. Он вновь склонил голову и нежными поцелуями проторил дорожку к соблазнительным грудям. Затем прикрыл дерзкие округлости ее роскошными волосами и стал целовать их сквозь шелковистую вуаль.
Вопреки его намерениям, дразнящие ласки привели Алисию в исступление. Она обвила его стройными ногами, и Норман услышал свое имя, произнесенное охрипшим от страсти голосом.
— Какие дивные волосы… — Слова вибрировали от непосильного напряжения, на которое он обрек себя. — Они всегда были мягкие и шелковистые, а теперь такие длинные и так восхитительно переливаются. Не знаю, что уж ты с ними делаешь, но они возбуждают.
Алисия вздрогнула. До этой минуты она не помнила себя, купалась в пьянящих ощущениях, в дурмане воспоминаний о былой близости, с самозабвением отдаваясь страсти, которую мог утолить только он. Слова Нормана привели ее в чувство. Она вновь обрела себя — обрела в себе женщину, которой стала. Все. Она больше не простодушная девочка, которую можно обижать безнаказанно.
Воспоминания резко изменили направление. Она представила, как Карен тащит ее в один из лучших салонов красоты в Бостоне, заявляя, что ей следует наконец-то заняться своей внешностью. Уже полгода прошло с тех пор, как она потеряла ребенка, пора начинать жить по-человечески.
Парикмахер преобразил лохматую гриву, не срезая ни дюйма, придал форму и блеск длинным прядям, засиявшим мириадами восхитительных светлых оттенков.
Новая прическа, которая была ей очень к лицу, и постройневшая фигура ознаменовали начало ее нового мировосприятия. Стали частью ее существа, ее жизни. В которой Норману не было места. И никогда не будет.
Со сдавленным вскриком Алисия уперлась ладонями в широкие мужские плечи и, столкнув его с себя, вскочила с земли.
— Оставь меня! — приказала она, запахивая рубашку. — Я не звала тебя сюда. Я не желаю тебя видеть.
Ноздри его раздувались, кожа вокруг губ побелела, свидетельствуя о том, что Норман взбешен. Алисия пришла в ярость: еще и возмущается! Как будто ему отказали в том, на что он имеет законное право!
Трясущимися от гнева руками она запихнула концы рубашки в наспех натянутые брюки, сунула ноги в спортивные тапочки, которые скинула незадолго, чтобы понежить ступни в прохладе пушистого мха, и заявила категорично:
— Впредь даже прикасаться ко мне не смей. Ты застал меня врасплох. Чем ты оправдываешь свою назойливость?
Норман, потирая жесткий подбородок, медленно поднялся. Возбуждение быстро улеглось: боль неутоленного желания вспыхнула и угасла. Ее непредсказуемый отказ мгновенно развеял туман в голове. Он не видел объяснения тому, что произошло между ними, потому что это просто не поддавалось осмыслению.
— Не думаю, что мне требуется оправдание. Ты уже не в первый раз бросаешься мне на шею. Похоже, у тебя это вошло в привычку, — сухо сказал Норман, пожирая ее взглядом.
Волосы растрепались, золотистые глаза пылают гневом. Она стояла перед ним неукротимая, дерзкая и необычайно сексуальная. Его опять обдало жаром нетерпения, и в неистовой борьбе с собственной слабостью он использовал первое оружие, которое оказалось под рукой, — мысль, таившуюся в глубине сознания со дня смерти отчима.
— Уверен, с Леоном ты не очень-то привередничала. Иначе тот не оставил бы тебе все свое состояние. Это уж как пить дать.
Мерзкий обидный упрек отозвался во всем ее существе острой болью. И если бы она хоть на секунду поддалась ей, то уже каталась бы по земле, рыдая во весь голос. Значит, Норман все эти годы верил в клевету Леона, а завещание последнего лишь укрепило в нем эту веру.
Не показывая виду, сколь глубоко оскорблена, Алисия внутренне натянулась как струна и презрительно вскинула тонкую изящную бровь.
— Какая завидная проницательность. Должно быть, за годы работы научился. Что называется, профессия обязывает.
С этими словами она направилась к тропинке между деревьями. Разубеждать его она не собирается. Пусть думает, что хочет.
— Я не буду ужинать, Жозефа. Голова ужасно болит. Пойду лучше лягу.
Она не лгала: голова и в самом деле будто на части раскалывалась. Но у экономки были свои понятия о том, что хорошо, что плохо, и отступление от них могла извинить только внезапная смерть.
— И не помышляй, мисс Алиси! Что подумает мистер Норман? Ведь это его первый вечер здесь!
Жозефа готовила креветки на ужин, от которого посмела отказаться Алисия! Экономка вытерла руки об огромный белый фартук и подперла бока.
— Что он подумает о твоих манерах?
Вот уж это Алисию волновало меньше всего.
— Уверена, он все поймет как надо, если ты объяснишь правильно. — Она подошла к холодильнику и налила себе стакан соку.
Огненное солнце быстро скатывалось с темно-синего небосклона, за стеклами незанавешенных окон кухни кружились светлячки. Она не знала, вернулся Норман, или все еще бродит где-то по острову в стремительно надвигающихся сумерках, и знать не хотела.
Игнорируя протесты Жозефы, Алисия удалилась в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Она любила старую служанку, давно, когда еще девочкой отдыхала здесь, смирилась с проявлениями ее своеобразного характера и всегда вспоминала ее с искренней симпатией. И тем не менее экономке придется усвоить, что маленькая мисс Алиси выросла и имеет собственную голову на плечах!
Пока Норман не явился на остров, она думала, что оставит виллу в своем владении, будет приезжать сюда, привозить друзей и коллег. Эдуардо с Жозефой нравилось одаривать людей своей заботой.