Риента посмотрела на Лизу с видом оскорбленного патриота. Видимо, обитатели замка, да и жители всей округи ожидали, что граф выберет себе невесту из местных девушек.
Лиза в который раз почувствовала неловкость, и когда она уже готова была разразиться речью, которая положила бы конец всему этому нелепому обману, в дверь спальни громко постучали. Риента как раз расчесывала волосы Лизы — они обе замерли и испуганно посмотрели друг на друга в зеркало. Слова, которые только что собиралась сказать Лиза, разлетелись как стайка воробьев. Громкий стук сердца подсказал ей, кто стоит за дверью, и ее охватила паника. Она не хотела его видеть… нужно скорее покончить с этой игрой, которую он затеял, слишком опасной игрой.
— Нам лучше открыть, сеньорита. Это может быть сеньор.
Каждая жилка в теле Лизы напряглась. Она застыла перед зеркалом, и Риента пошла открывать. Действительно, за дверью стоял граф, такой же высокий и суровый, каким она запомнила его вчерашним вечером, только сегодня утром на нем была белая рубашка с открытым воротом, бриджи и высокие ботинки на шнуровке. В руке он держал хлыст.
— Доброе утро, — сказал он по-английски. — Можно войти? Я вижу, вы уже одеты.
Лиза поднялась со стула, чувствуя, как его взгляд скользнул по ее волосам, длинным, вьющимся. Она застенчиво поправила их рукой.
— Доброе утро, сеньор. Какое сегодня яркое солнце! Я никак не могу привыкнуть, что здесь у вас по утрам так тепло.
— Да, вид у вас действительно несколько… растерянный, — заявил он, и на губах его мелькнула легкая усмешка.
Он повернулся к Риенте и сказал, чтобы та оставила их, потому что ему нужно поговорить с сеньоритой наедине. На этот раз он говорил по-испански, не подумав о том, что Лиза уже вспомнила свой неуверенный, но вполне сносный испанский. Риента присела в низком поклоне и торопливо вышла из комнаты. Он закрыл за ней дверь, и они с Лизой остались наедине — Лизе казалось, что все нервы у нее так напряжены, что колют ее маленькими злыми иголочками под нежной светлой кожей.
— Надеюсь, вы хорошо спали? — Он перевел взгляд с ее лица на незастеленную кровать под балдахином, и его губы расплылись в усмешке, словно ему показалось забавным, как она, такая маленькая и хрупкая, спала в этой огромной, не по размеру, двуспальной кровати.
— На удивление хорошо, — сказала она, — учитывая обстоятельства. Видимо, сказалась вчерашняя усталость.
— Да, сеньорита, могу поспорить.
Он прошелся по комнате, неслышно ступая по ковру, сжимая в руке эбонитовую рукоять своего хлыста. При дневном свете девушка разглядела его красивое выбритое лицо, темно-красный оттенок кожи, перекат стальных мускулов на предплечьях, груди и плечах. Но эти кошачьи движения, полные дикой природной грации, в сочетании с врожденной надменностью были выше ее сил, и она безотчетно попятилась, пока не уперлась спиной в окно веранды. Она стояла, не спуская с него глаз, а ее рассыпанные по плечам пышные волосы сияли на солнце подобно нимбу.
— Что такое? — спросил он. — Боитесь, что я жду от вас нежностей подлинной невесты, когда мы остаемся наедине?
— Насколько мне известно, сеньор, испанцы очень строго соблюдают внешние приличия, что касается личных отношений. Вы полагаете, нам прилично оставаться наедине — вот так?
— Хотите сказать, в вашей спальне? — Дьявольский огонек вспыхнул в его глазах, которые и при свете дня оставались такими же темными и непроницаемыми. — В Испании, конечно, пока нет тех вольностей, какие давно уже приняты в вашей стране, но в наше время почти никто не пользуется услугами дуэньи. Хотя были времена, когда мне, чтобы поговорить наедине с моей невестой, пришлось бы прибегнуть к услугам пожилой женщины. Возможно, она присутствовала бы за занавесом, просто чтобы удостовериться, что я не лишу девушку невинности до того, как наш союз будет скреплен официально. Наверное, все это может показаться мрачным средневековьем для девушки, которая может спокойно разъезжать в одиночку по чужой стране.
— То есть вы хотите сказать, что, будь я не одна, не оказалась бы в таком бедственном положении?
— Ну уж и бедственном! — Он изогнул черную бровь и обвел комнату своим хлыстом. — Чем вам не нравятся Голубиные покои? Вам не кажется, что здесь намного уютнее и красивее, чем в убогой полупустой каморке с белеными стенами в местной гостинице? А может, вы не довольны завтраком или вас раздражают услуги собственной горничной? Перестаньте! Ни за что не поверю, если вы станете говорить, что вам все это не по вкусу.
— Но вы втянули меня в обман. Я к этому не привыкла.
— Разве это обман? Я бы сказал, стечение обстоятельств. — Он швырнул хлыст на кровать, сунул руку в карман бриджей и достал оттуда маленькую коробочку. Прежде чем открыть ее, он взглянул на портрет своей матери и, словно ее ответный взгляд в чем-то упрекал его, взял Лизу за локоть и вышел с ней на веранду. Солнце заливало ярким светом крепостной вал замка и верхушки кустов и деревьев, которые отсюда, сверху, казались зеленым ковром, стелющимся по земле.
Лиза высвободила локоть из его пальцев и оперлась руками на перила, сделанные в виде резной чугунной решетки, в которую вплелись вьющиеся кремовые цветы.
— Знаете, как они называются? — Он указал на цветы, и она отрицательно покачала головой. — Это Целомудренная Жасмин, он растет во владениях Маркос-Рейес с удивительным рвением. Эти цветы привезла моя мать из монастыря, где жила, в Кастилии, и с тех пор они процветают здесь, на нашей земле. Они странным образом являются символом моей матери. Она была очень красива, и ее семья не хотела, чтобы она становилась монахиней, несмотря на все ее стремление. Так что мать была сосватана за моего отца без ее согласия. Она ведь не была независимой молодой британкой — она была из Иберии, дочь строгих и деспотичных родителей. И приехала сюда, чтобы вступить в брак с мужчиной. Но сердце ее навсегда осталось в монастыре Святой Троицы. Теперь она там…
— Но вы говорили… — Лиза уставилась на него с изумлением, переходящим в ужас. — Но вы говорили, что от вашего рода остались только вы и старая графиня, ваша бабушка.
— Да, это правда, сеньорина. Моя мать, собственно, не принадлежала к роду Маркос-Рейес, и когда я достиг совершеннолетия и унаследовал все это, она вернулась в Кастилию и снова поступила в монастырь. Она там очень счастлива и наконец может жить так, как ей всегда хотелось. Но я не виню ее за этот выбор, хотя видимся мы с ней очень редко. Если бы мать жила со мной, наши отношения с графиней не были бы такими теплыми. Бабушка совсем не такая нежная голубица, как моя мать. У нас с ней на самом деле много общего: безграничная гордость, крутой нрав, воля, упорство. Мы постоянно спорим по всем важным вопросам, но прежде всего по поводу моей женитьбы. Я очень осторожно подхожу к выбору супруги и точно знаю, какую женщину ищу. А вот графиня считает, что ей виднее, какая жена мне нужна.
Он замолчал и открыл маленькую квадратную коробочку, задумчиво глядя на ее содержимое.
— Что для вас означает любовь, сеньорита? Уверен, что вы не однажды задумывались над этим, хотя наверняка еще не были влюблены ни в одного мужчину.
— Я-я… на самом деле мне некогда было раздумывать о подобной чепухе, — призналась она. — Я больше размышляла о своей карьере… собственно, поэтому я и оказалась в Испании.
— Вы надеялись найти работу в Испании? — Видимо, его это удивило. И когда он встретился с ней взглядом, в его черных, глубоко посаженных глазах блеснул огонек.
В ней вдруг проснулось новое чувство, словно запоздалый отклик на его вопрос про любовь. Господи, вот она стоит перед ним… все слишком реально. Никогда в жизни ей не доводилось чувствовать к мужчине такое страстное притяжение… честно говоря, такое было с ней впервые. Она постаралась думать о житейских делах, чтобы отгородиться от неодолимого зова неизвестного, незнакомого ей чувства.
— Да, на следующей неделе мне надо быть в Мадриде, сеньор. Я хочу поступить в швейные мастерские сеньоры Франкисты, в ее новый салон, который недавно открылся в Мадриде. Мы с ней знакомы…
— Вы знакомы с Франкистой Валдес? — Граф был поражен. — Как это случилось, сеньорита?
— Сеньора приезжала в Англию и посетила несколько домов моды в Лондоне. Я работала у Нельсона Кинга, у него один из лучших салонов высокой моды в Лондоне, и Франкиста приехала к нам посмотреть показ новых моделей и поговорить с нашими модельерами. Меня ей тоже представили, потому что сшитое мной свадебное платье для показа имело огромный успех. Она тогда сказала, что если я вдруг захочу поработать за границей, могу обратиться к ней. После этого я часто думала об этом. И когда, наконец, мне совершенно наскучила моя однообразная работа в Лондоне, решилась принять предложение. Но прежде, чем поступать на работу, я сочла необходимым сначала посмотреть страну, решить, смогу ли я там жить, а потом уже поехать в Мадрид.
— И что же вы решили — сможете вы жить у нас в стране? — Леонардо де Маркос-Рейес изучал ее взглядом полным любопытства.
— Думаю, да, вполне. Мне будет полезно сменить обстановку, поработать с новыми людьми, разумеется, если сеньора Франкиста к тому времени не передумает взять к себе на работу англичанку. Она была со мной очень любезна, сказала, что у меня есть талант и мастерство.
— Она вам понравилась? — Он задал вопрос с нескрываемым любопытством, и Лизе почудилось, что в глубине его темных глаз загорелись яркие блестящие огоньки.
Она не знала, что послужило тому причиной — то ли его забавляла ее трогательная искренность, то ли он подумал о чем-то очень личном. Вспомнив гладкое, как цветок камелии, лицо этой испанской кутюрье, изысканную строгость ее прически, полные алые губы и чуть заметную темную родинку над верхней губой, Лиза подумала, что, должно быть, все мужчины преклоняются перед красотой Франкисты. В Испании ее имя было связано с какой-то скандальной историей. Она была одной из немногих испанских женщин, которым удалось получить развод, и то только потому, что ее муж был родом из Латинской Америки, из Аргентины, где закон не так суров. Это он подал на развод со своей женой-испанкой и добился своего.
Лиза слышала, что в Испании прекрасная Франкиста имела репутацию светской женщины, у которой множество поклонников. И сейчас, взглянув в заблестевшие глаза графа, девушке невольно пришла в голову ошеломляющая мысль. Вчера вечером он говорил ей, что хотел бы жениться на зрелой, опытной женщине… может быть, он имел в виду ее, Франкисту Валдес, независимую разведенную женщину, которую, увы, ни за что не одобрила бы его бабушка графиня!
— А вы знакомы с сеньорой Франкистой, сеньор? — Лиза не удержалась от мучившего ее вопроса. Надо было выяснить, насколько основательны ее догадки. Весь этот маскарад был бы более оправдан в ее глазах, узнай она, что за этим стоит сильная искренняя привязанность графа. Девушка вспомнила живой и веселый характер испанской модистки, и ей показалось вполне естественным, что этот полный жизни и страсти мужчина любит такую женщину. Хотя бабушка все еще не оставляет надежды устроить его брак с юной прелестной Анастасией, ей это вряд ли удастся.
— Да, — негромко проговорил он, неслышно подходя к ней, — я знаком с Франкистой Валдес. Она покупает у нас ткани для своего салона, из которых шьются уникальные и очень дорогие модели. — Он подошел к Лизе совсем близко и взял ее за руку.
V нас в стране есть обычай дарить невесте на обручении золотой браслет. Впрочем, у меня всегда были довольно циничные подозрения на сей счет — испанки любят получать в подарок браслет вместо кольца, потому что в нем больше золота. Но раз вы англичанка, вам я подарю кольцо. Оно когда-то принадлежало моей матери, и та оставила его мне, когда уезжала обратно в Кастилию. Она родом из знатной семьи, среди ее предков были рыцари, кастильские рыцари. Это кольцо передавалось из поколения в поколение, от невесты к невесте, вот уже несколько столетий… ради бога, не дергайтесь так, сеньорита! Мы же с вами знаем, что это всего лишь игра, которая никогда не превратится в реальность. Но когда моя бабушка увидит у вас на руке это кольцо, она сразу поймет, что намерения у меня в отношении вас самые серьезные.