Он медленно обернулся к ней, словно думал, что она уже ушла – или просто не хотел, чтобы она увидела его лицо. И Глэдис догадалась почему: таким страданием исказилось его лицо, такая горечь и обида застыли в глазах.
Из-за нее.
– Но у меня оставались мечты, и я не хотел отказываться от них. Теперь я понимаю, что мечты эти были несбыточными. Что продолжать надеяться – то же, что биться головой о кирпичную стену. Я устал, я измотан, внутри пуст… – Он криво усмехнулся. – И я презираю себя за все эти бесплодные попытки.
Бессмысленно сейчас просить у него прощения. Глэдис нечего ответить – ей не найти слов, способных перебросить хотя бы узенький мостик через разделявшую их пропасть боли. Если она кинется к Дейву, обнимет его и скажет, что любит, он попросту не поверит ей.
Дэйв устало поднял руку, словно давал клятву.
– Ты можешь просить меня о чем угодно – и получишь все, чего хочешь, не сомневайся, Глэдис. Но я больше не хочу видеть тебя. Никогда. Я хочу покоя… и одиночества.
Это она тоже понимала и раскаивалась в том, что пришла, заранее пожалела о тех словах, которые собиралась произнести. А что, если просто уйти, так ничего и не сообщив Дэйву? Но их нерожденный ребенок тоже имел свои права. У Глэдис не оставалось выбора; ей следует сказать все и сейчас, и только несколько секунд она еще подбирала слова.
– Я не займу у тебя много времени, – заверила Глэдис. – Полагаю, ты вправе знать, что я ношу твоего ребенка.
На его лице пронеслась целая гамма чувств: потрясение, недоверие, почти сразу переросшее в гнев. В его взгляде читалось только одно – презрение.
– Что еще за мелкая месть, Глэдис? Решила поиграть с прошлым? Предъявить мне то же обвинение, что и та женщина, которая разбила наш брак?
Теперь он поступает со мной так же, как когда-то поступила с ним я, обреченно думала Глэдис, ощущая себя глубоко несчастной и одинокой. Именно теперь, когда мне больше всего нужна его поддержка, он откажет мне в ней.
– Я собиралась только сказать тебе о ребенке, – проговорила она бесцветным голосом. – Хочешь верь, хочешь нет, но это правда.
– О, ради бога! – взорвался Дэйв. – Во что ты предлагаешь мне поверить? В то, что перед тем, как прийти ко мне, ты несколько дней подряд забывала пить таблетки? Ну надо же, какое удобное стечение обстоятельств! Значит, с Майком ты принимала меры предосторожности, а со мной – нет?
Глэдис сжалась от жестокой насмешки. Остатки гордости призывали ее уйти немедленно, но другое чувство заставляло ответить на обвинения.
– Мы с Майком так редко спали вместе, что я обходилась без таблеток. Он пользовался презервативами.
– Тогда почему ты не сказала мне?..
– Потому что не подумала об этом.
– Не подумала! – повторил Дэйв с непередаваемой интонацией.
Щеки Глэдис залила краска стыда, но она постаралась не обращать на это внимания. Она должна открыть Дэйву правду:
– Я никогда не упоминала об этом: в последние шесть месяцев нашего супружества я пыталась забеременеть. Но не получилось. Даже не была уверена, могли ли мы вообще иметь детей…
– Что ж, наверное, и не могли, – отрезал Дэйв. – А презервативы не дают стопроцентной гарантии. Когда ты последний раз спала с Майком?
Такого Глэдис от Дэйва не ожидала. Ни на секунду не предполагала, что он способен сказать такое. От ужаса она не находила слов.
Дэйв сухо и жестко рассмеялся.
– Не говори мне, пожалуйста, будто ты забыла, что я уже проходил через подобное. Может быть, это мой рок, и женщины всегда будут называть меня отцом детей, которых зачал не я. Но ведь ты же тогда даже не сомневалась, что обвинения правдивы, да? Нет, Глэдис Ньюмен не станет поддерживать своего мужчину. Только не тогда, когда ему это особенно нужно. Она выше этого. Нужно просто осудить его и вышвырнуть вон из своей жизни.
Неужели он ни в чем не виноват?.. Глэдис не могла, не хотела верить. Нет, не сейчас… Это оказалось бы слишком страшной, слишком непоправимой ошибкой!
– Может, в отместку за мои былые прегрешения ты собираешься навязать мне ребенка Майка, – продолжал Дэйв. – Ведь, согласись, ты, должно быть, ненавидишь себя за то, что переспала со мной. А, Глэдис? Тебе не терпится добить меня, вонзить мне нож в самое сердце?
Больше Глэдис просто не могла выдержать. Что правильно, что – нет, истина ли, ложь – между ними все кончено. Она выпрямилась, собрав остатки достоинства, и высказала последнее, что думала о Дэйве Флэвине:
– Если бы ты захотел, то мог сделать генетический анализ, чтобы знать наверняка, кто настоящий отец ребенка. Но все так омерзительно, грязно и низко, что я скорее предпочту, чтобы ты думал, будто это действительно ребенок Майка. Тогда тебе никогда не придется видеть нас – ни меня, ни моего ребенка. Исполнится твое желание… остаться одному.
Она заставила себя встать и двинуться к двери, чтобы покинуть квартиру Дэйва и его самого – навсегда. Он не попытался ее остановить, он вообще не произнес ни слова.
Лифт уже ждал Глэдис. Она вошла в кабину, как сомнамбула, не осознавая, что с ней происходит. Выйдя на улицу, она не испытала облегчения – невероятная усталость мешала даже сообразить, куда идти и что делать.
На другой стороне дороги Глэдис увидела остановку автобуса – ну что ж, хоть какая-то цель – и с автоматизмом робота направилась туда. Она сошла с тротуара, не заметив надвигающейся машины. Только пронзительный визг тормозов вывел ее из состояния оцепенения.
По счастью, машина успела вильнуть в сторону, едва не сбив Глэдис. Какой-то мужчина прорычал:
– Сучка свихнувшаяся!
Вслед за тем на Глэдис обрушился поток брани.
Теперь уже отовсюду раздавался визг тормозов. Что я наделала? – с отчаянием подумала Глэдис. Все ее тело онемело от страха, она ждала удара, лязга металла…
Но ничего подобного не произошло. Машины не сталкивались, ни одна не задела ее – притом, что всю проезжую часть забили отчаянно сигналящие автомобили. Из них уже выскакивали мужчины и женщины, что-то крича, потрясая кулаками и ругаясь самым непотребным образом. У Глэдис закружилась голова, к горлу подкатывала тошнота. Ей казалось, что земля вот-вот разверзнется и поглотит ее. Ноги подгибались, колени дрожали.
Потом она увидела Дэйва, стремительно бегущего к ней. Глэдис попыталась выговорить: «Я не хотела…» Но голос ей не повиновался. Тело тоже. Она почувствовала, что падает, но сильные руки подхватили ее, поддержали, подняли.
Краем сознания Глэдис понимала, что это Дэйв, что это его руки прижимали ее к груди. Ей вдруг стало спокойно и уютно. Она прикрыла глаза и склонила голову ему на плечо.
Вокруг собиралась толпа. Глэдис услышала, как Дэйв прикрикнул на них:
– Ну что вы налетели, как стая гиен! Не видите, что ли, – женщине плохо? Она беременна. Ей нужна медицинская помощь.
Вопли и проклятия разом утихли, превратившись в невнятное бормотание.
– Дайте дорогу! – приказал Дэйв.
Толпа расступилась. В отдалении завыла сирена, но Дэйв уже нес Глэдис прочь.
Она не открывала глаз. Она не хотела знать, что происходит вокруг, ей было достаточно того, что Дэйв по-прежнему прижимает ее к груди.
И Глэдис поняла, что жаждет только одного: чтобы так оставалось всегда.
11
Глэдис, как сквозь вату, услышала приближающийся вой полицейской сирены. Потом раздалось хлопанье дверец машин: невольные свидетели разъезжались по своим делам. Глэдис спрятала лицо на плече Дэйва: сейчас ей не до остального мира, она все равно не в состоянии воспринимать происходящее. Для нее сейчас вообще ничего не имело значения, кроме одного-единственного – Дэйв пошел за ней. Он поддержал ее, защитил, постарался дать то, в чем Глэдис нуждалась больше всего.
– Всем оставаться на своих местах! – раздался низкий мужской голос. – Не покидать место происшествия!
– Офицер, послушайте, если я понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, – заявил Дэйв. – Леди тоже будет там. И я хочу вам первому сказать об этом: я стану отцом.
– Да ну? Черт меня побери! Ведь она уехала тогда с другим парнем… Разве она не собиралась выйти за него замуж?
– Все изменилось, офицер. И я благодарю вас за помощь и за то, что вы правильно оценили ситуацию.
Глэдис осторожно приоткрыла один глаз. Да, верно: за сценой с интересом наблюдали те самые двое полицейских, которые пришли к Дэйву в тот незабываемый вечер. Стоявшая рядом женщина потянула одного из них за рукав и приглушенно проговорила:
– Она беременна. Это объясняет все.
– Ей следует лечь, прийти в себя, ей нужен уход, – твердо заявил Дэйв. – У меня на руках настоящая драгоценность. Дадут же мне когда-нибудь дорогу или нет?
Глэдис задумалась было, кого именно Дэйв назвал «драгоценностью» – ее или ребенка, но сейчас было не время для таких вопросов. Вообще не время для вопросов.
Конечно, ситуация сложилась напряженная, но, к счастью, никто не пострадал, и толпа быстро успокоилась. Пока Дэйв шел к дому, его хлопали по спине, поздравляли и желали всего хорошего.
Глэдис почти надеялась, что, выбравшись из толпы, Дэйв хотя бы из вежливости поинтересуется ее самочувствием, но он молчал всю дорогу, пока нес ее на руках в свой дом. Она тоже не проронила ни слова, понимая, как хрупок воцарившийся между ними мир. Если Дэйв тревожился только за ребенка, которого, похоже, уже считал своим, самым мудрым для Глэдис было ждать дальнейшего развития событий и не торопить их.
Дэйв прошел прямо в спальню и бережно уложил Глэдис на постель. Когда он отпустил ее, ей показалось, что она лишилась чего-то очень важного, и ощущение утраты было столь велико, что ей пришлось стиснуть зубы, лишь бы не заплакать. Она широко распахнула глаза, пытаясь по выражению лица разгадать чувства и мысли Дэйва.
Он тяжело дышал, видно было, что ему нелегко дался путь с Глэдис на руках. Он просто устроил представление для того полицейского, подумалось ей. Глядя на это лицо, осунувшееся от усталости, на кривящиеся в привычной иронической усмешке губы и потемневшие голубые глаза, Глэдис отчетливо поняла: он вовсе не рад грядущему отцовству. И надежды, которые расцвели в ее душе, начали увядать.
– Оставайся здесь! – приказал Дэйв. – Я принесу тебе чашку чая.
Но Глэдис и так была слишком слаба, не в силах даже пошевелиться. Утро выдалось просто чудовищным, и, похоже, положение ее не изменилось, хотя Дэйв и пришел на помощь. Ей оставалось только размышлять о том, можно ли еще что-то спасти, хотя бы крупицы их былой любви. И удастся ли хоть что-то возвести на этих крупицах…
Дэйв вернулся с чаем и не подал чашку Глэдис, а поставил на столик у кровати. Он пододвинул стул, впрочем не слишком близко, и устроился на нем с выражением решимости и одновременно терпения на лице. Глаза его смотрели настороженно – он явно не хотел выдавать свои чувства.
Глэдис приподнялась и принялась за чай. Ей следовало восстановить силы, прежде чем снова заговорить с Дэйвом.
– Почему ты передумал? – спросила она, когда молчание стало невыносимым.
– Во многих отношениях ты, Глэдис, далека от совершенства, но, несмотря на все твои недостатки и предрассудки, на твое нежелание понять меня, у тебя есть внутренний стержень. – Он иронически улыбнулся. – Твои принципы, убежден, очень важны для тебя. Я вспомнил об этом лишь спустя несколько минут после твоего ухода. И тогда решил, что, как бы ты ни относилась ко мне, это действительно должен быть мой ребенок.