— Ирен. — Он пристально смотрел на меня, но, по-моему, был где-то далеко отсюда.
— Что еще?!
А не послать ли мне его на все четыре стороны? Ради чего я это все терплю?
— Ирен, мне важно подчеркнуть твою линию шеи.
Он протянул длинную руку и в подтверждение своих слов осторожно провел по моей шее пальцами. Удивительно, но от их кончиков, определенно, сыпались молнии!
— Ты бы не могла надеть какие-нибудь длинные серьги?
— Серебряные с бирюзой из фрагментов и цепочек? — Как же я забыла про них!
Он улыбался и не убирал руку. Я потерлась о нее щекой, молнии заиграли… Неужели я могла сердиться на него?
— Принеси, они лежат перед зеркалом в той комнате.
— Потрясающе! — изумленно крикнул он из спальни. — Я говорил именно о таких. — Арни был уже рядом и протягивал мне серьги. — Где ты их взяла? Откуда?
— Медведки принесли.
— Ты потрясающая женщина!
Я надела серьги. Арни обнял меня за плечи и заглянул в глаза.
— Все, — он поцеловал меня в лоб, — сиди и не двигайся. Вот так, чуть-чуть наклони голову набок. Ну, не смейся, только улыбайся немножко.
— Как Джоконда, наевшись макарон?
— Нет, ты лучше Джоконды! И потом, она улыбалась, потому что она…
Вдруг он опять откуда-то издалека посмотрел на меня, на секунду задержал дыхание, как если бы собрался нырять, и действительно «нырнул», погрузившись в свое профессиональное занятие. Что ж, мне было велено улыбаться, я и улыбалась, наблюдая за Арни.
А вдруг у меня сейчас такое же забавное выражение лица, какое было у Арни, когда он наблюдал за моими действиями в кухне? Значит, он и нарисует меня с этим выражением? Какая уж тут Джоконда!
— Извини, Арни, но ты так и не договорил про Джоконду. Ты знаешь, почему она улыбалась?
Он оторвался от работы и улыбнулся не менее загадочно.
— Неужели ты знаешь? Этого ведь не знает никто, — не отставала я.
— Если хочешь, я расскажу, чтобы тебе не было скучно. Только я неважный рассказчик, Ирен.
— Это легенда или ты сам придумал?
Глава 34, в которой Арнульф засомневался
А имею ли право рассказывать историю Марты, засомневался Арнульф, ведь роман-то еще не напечатан. Но ведь я не собираюсь выдавать ее за свою!
— Эта история из книги Марты ван Бойгк. Только книга еще не опубликована.
— Как же ты прочитал ее?
— Марта сама прочитала ее мне.
Ирен вскинула брови.
— Она моя приятельница, — объяснил Арнульф и почувствовал, как напряглась Ирен при упоминании женского имени.
Почему так? — подумал он. Ирен то совсем своя и понятная, ведь я же угадал про серьги, я ведь не знал, что они у нее уже были, но совершенно точно описал их; и она тоже — то без слов понимает меня, а то вдруг странно реагирует на самые простые вещи и как будто отгораживается невидимой ширмой. Почему у меня не может быть приятельницы? Разве у нее самой нет знакомых мужчин? Или почему она вдруг обиделась, когда я захотел ее нарисовать, можно сказать, увековечить ее облик, и попросил доску? Неужели непонятно, что я не могу рисовать на коленке?
— Она жена моего друга, — все-таки добавил он, невольно понижая статус Марты.
— У твоего друга жена писательница? — недоверчиво переспросила Ирен.
Неужели она меня ревнует? — удивился Арнульф.
— Он сам, между прочим, известная фигура на вашем телевидении.
— Ну, телевидение, это неинтересно, сплошное вранье и кретинские сериалы. — Ирен махнула рукой. — А она — настоящая живая писательница?
— Что в этом особенного? Я пишу картины, она — книги, вернее, дамские любовные романы.
— А разве бывают романы, чтобы в них была любовь без дам? — Ирен пожала плечами, серьги тонко зазвенели. — По-моему, все романы — дамские.
— Есть же еще и детективы, — возразил Арнульф, но Ирен как будто не услышала его.
— А как будет называться этот роман? — спросила она.
— Не знаю.
— Жалко. Я купила бы, а ты договорился бы с ней, чтобы она дала мне автограф.
— Тебе нужен автограф Марты? Ты ее поклонница?
— Нет, автограф был бы предлогом, я спросила бы ее кое о чем, может быть, она сказала бы мне правду, поскольку она не чужой человек, а твоя знакомая.
— О чем же ты хочешь ее спросить?
Арнульфу стало смешно от дипломатических ходов Ирен. Ведь можно прямо сейчас подняться на этаж выше и расспрашивать Марту хоть до самого утра.
— Я спросила бы, пишет она про то, что было с ней или с ее знакомыми на самом деле, или придумывает все из головы? Ты не смейся Арни, я не совсем серая. Моя кузина — профессиональная пианистка, но она играет то, что написали другие. Ты вот сейчас смотришь на меня и рисуешь то, что видишь.
Не совсем так, хотел сказать Арнульф.
— Но вот как нарисовать или написать то, чего не было, чего не существует? — Ирен пытливо смотрела на него, и Арнульф почувствовал, что ей это действительно важно знать. — Ты же тоже придумываешь картины про своих медведок. Как? Как ты это делаешь?
Глава 35, в которой нужно просто подняться над суетой
— Нужно просто забыть про все, подняться над суетой…
— Расправить крылья. Это я уже слышала. — Ирен укоризненно покачала головой. — Я спрашиваю серьезно!
— Ирен, милая, но ведь ты же делаешь выкройки. Ведь тоже сначала ничего не было, потом ты «построила» лекала, и фабрика сшила платья, которые придумала ты.
— Нет. Я ничего не придумываю. Я просто покупаю готовую модель малой полнотной группы, которая сейчас пользуется максимальным спросом, и на ее основе рассчитываю лекала больших размеров, чуть-чуть изменив форму воротника или добавив, например, манжеты.
Ирен принялась подробно объяснять технологию всего процесса, но Арнульф не особенно прислушивался, а старательно следил за ее мимикой и выражением глаз. Вдруг она виновато вздохнула.
— Арни, ты же понял, я всего лишь ворую чужие модели.
Арнульф пожал плечами, он не знал, как возразить, честно говоря, он мало что понял из ее монолога про полнотные группы, вытачки и проймы.
— Налить тебе вина? — предложил он, чтобы не молчать, и потянулся к кувшину.
— Не надо. Оно слишком терпкое или молодое еще… Это не мой вкус. У меня есть другое. Подожди. — Ирен поднялась и пошла из гостиной. — Ничего, что я встала? — спросила она в дверях.
— Ничего. Я все равно собирался прикреплять новый лист.
Ирен тут же вернулась с бутылкой такого же вина, какое они пили накануне.
— Открой, это гораздо лучше, — она протянула Арнульфу штопор, — и расскажи мне про Джоконду. Не бойся, я не украду историю твоей приятельницы. Я даже письма не умею писать.
Они выпили.
— История называется «Улыбка жены синьора Франческо».
— Но при чем здесь Джоконда?
— Молчи и слушай.
Глава 36, в которой человек работал за столом
Благообразный длиннобородый человек сосредоточенно работал за столом в просторной комнате. Перед ним лежали чертежи различных машин, математические расчеты, рисунки человеческих тел и каких-то странных крыльев. Часть мастерской занимали чистые холсты и закрытые чехлами картины. Шум с улицы прервал его мысли.
Он знал причину этого шума. Утром соседи кричали ему: «Маэстро! Выходите на улицу! Сегодня все должны веселиться — синьор Франческо женится на дочери Герардини!» Сейчас свадебный поезд проезжал мимо его дома. Художник нехотя встал и подошел к окну.
Жених что-то кричал толпе, размахивая одной рукой, а другой — обнимая свою невесту. Вдруг она подняла глаза и заразительно улыбнулась художнику. Он невольно улыбнулся в ответ и помахал рукой. Потом медленно прикрыл ставни и вернулся к своим занятиям.
Однажды привратник доложил:
— Синьор Леонардо, к вам пришли.
Художник медлил выходить к посетителю — в последнее время он предпочитал одиночество.
— Добрый день, маэстро. — Изысканно одетый гость учтиво поклонился и представился: — Я Франческо дель Джокондо.
— Знаю, — ответил художник. Он всегда хорошо запоминал человеческие лица и сразу вспомнил ту шумную свадьбу.
— Синьор Леонардо, я хочу заказать вам портрет моей жены. Он должен сохранить ее молодость и красоту.
— Лучше бы сохранилась она сама, — пошутил художник.
— Да, конечно, но, увы, это невозможно, — развел руками синьор Франческо. — За работу я предлагаю вам двести флоринов.
Леонардо задумался. Заказчики любят присутствовать в мастерской художника и делать замечания по ходу работы. Он не терпел этого. К тому же в последние годы он больше занимался механикой и гидротехникой, чем живописью. Но сейчас двести флоринов не помешали бы — хотелось продолжить опыты, а кошелек сильно истощился.
— Я знаю вас как большого мастера, — продолжал синьор Франческо, — и верю, что это будет лучший портрет во всей Флоренции. Может быть, вы хотите больше?
— Я принимаю ваше предложение.
— Мы придем к вам завтра вместе с женой, и вы скажете, какое платье подойдет ей больше всего. Я закажу лучший наряд во всей Флоренции.
— Зачем? — Леонардо поморщился. — Вся Флоренция и так знает о вашем богатстве. Пусть синьора приходит в обыкновенной одежде, какую носит дома. И еще прошу, чтобы во время работы здесь никого не было, — он помедлил, — даже вас.
Синьор Франческо нахмурился. Эти постоянные чудачества художников! Вечно они норовят остаться наедине с женщиной. Впрочем, этот не похож на повесу.
— Хорошо, — после паузы сказал заказчик. — Я полагаюсь на вас, синьор. Но хочу сказать: если портрет мне не понравится, я не заплачу вам ни флорина.
В ответ художник чуть наклонил голову.
Жена синьора Франческо приходила каждый день и неподвижно сидела несколько часов на просторной скамье. Потом прощалась с маэстро и уходила. Он почти не разговаривал с ней.
Он достиг таких вершин художественного мастерства, которые покоряются не многим, и что значит этот банальный заказ по сравнению с его научными теориями и расчетами? Но почему-то он старался как можно меньше оставаться наедине с портретом и подходить к нему только во время сеансов. Он забросил свои опыты и все чаще бродил по городу.
Синьор Франческо не появлялся в мастерской. Лишь однажды на улице именитый флорентиец учтиво раскланялся с художником, но не спросил ни о чем. Леонардо был даже рад этому.
Работа над портретом близилась к концу. Сегодня, очевидно, она будет позировать в последний раз. Молодая женщина пришла и вела себя так же, как и в прежние дни. Только в ее глазах художник заметил что-то новое. Она тщательно пыталась это скрыть.
— Вы любите своего мужа? — почему-то спросил он.
— Да, — просто ответила она и улыбнулась куда-то в глубину.
Кисть в руке художника дрогнула, и он некоторое время не мог прикоснуться к холсту. Словно неведомый свет наполнил его мастерскую, и, ощутив прилив новых сил, художник понял, что на портрете она должна остаться именно такой, как есть сейчас, сию минуту!
Он уверенно положил на холст несколько мазков и отошел в сторону. С полотна на него смотрела и улыбалась именно та женщина, которую хочется видеть всегда, все века и тысячелетия! Неужели это создано его руками? Леонардо долго стоял с опущенной кистью.