К радости Дасти, Мигель не заговаривал снова о переезде к нему. Поиски Джека Роуза растянулись еще на неделю. Координатная сетка, нанесенная сержантом Кели на карту вокруг лагеря ее отца, расширилась до такой степени, что служба шерифа уже использовала вертолет с инфракрасными лучами. Поисковики на вездеходах выезжали в точки обитания, выявленные пилотом вертолета. Том Пауэл арестовал нескольких человек за охоту в запрещенный для нее период, но никто не нашел и следа Джека.
В следующий понедельник Дасти и Мигель вернулись в базовый лагерь и обнаружили в нем только двух человек, гревших руки над маленьким костром. В сгустившихся сумерках Дасти узнала сержанта Кели и Тома Пауэла. Они, конечно же, останутся здесь, пока не вернется последний поисковик.
— Извините, что заставили вас ждать, — сказала она, вылезая из «виллиса» и присоединяясь к ним. Мужчины молча следили за ее приближением. Она заколебалась. Что-то не так. Она окинула взглядом лагерь, пытаясь разглядеть в сумеречных тенях тело отца. — Скажите же мне! — потребовала Дасти, не в состоянии сделать хотя бы еще один шаг, пока не узнает все. — Говорите прямо, что случилось!
Мигель догнал ее и, положив руку на ее талию, подвел ближе к ожидавшим мужчинам.
— Я прекращаю поиски, — сказал полицейский без всяких предисловий. — С помощью вертолета мы покрыли сотни миль. Его или нет здесь, или...
— ...он мертв, — закончила она за него, когда он заколебался. — Вы так считаете, да? — Ее голос истончился до визга, но ей было наплевать на это.
— Дасти, — прошептал Мигель, обнимая ее, стараясь успокоить, но она не обращала на него внимания.
— Вы не знаете наверняка, но собираетесь отказаться от поисков! Уйти и забыть, что где-то там находится человеческое существо! — Гневным взмахом руки она показала на гору, возвышающуюся над ними.
— Простите, Дасти, — мягко проговорил сержант. — Уже прошло шесть недель с того момента, как он пропал. Мы будем публиковать извещения о его поисках и дальше, служба шерифа и лесничество продолжат пассивные поиски, но массовые мероприятия больше не могут быть оправданы. — Он спокойно выдержал ее гневный взгляд. — Мы сделали все, что могли.
Он повернулся и отошел, опустив плечи, как человек, потерпевший поражение. Дасти с ненавистью смотрела на его спину, потом взглянула на Тома с молчаливой мольбой, но он покачал головой.
— Хотел бы я иметь возможность сделать большее, — со вздохом произнес Том. — Но сейчас нам остается надеяться только на то, что он однажды спустится с гор, хоть мы и будем выглядеть при этом дураками.
— Благодарю вас, — сказал Мигель, когда Дасти промолчала. — Спасибо за все, что вы сделали. Передайте нашу благодарность, пожалуйста, и сержанту Кели.
Том кивнул и сжал плечо Мигеля. Дасти видела, как лесничий повернулся к ней, но сложила руки на груди, словно не желала замечать его.
— Позаботься о ней, — бросил Том Мигелю. — Она нуждается в твоей поддержке.
Мигель терпеливо ждал, что Дасти повернется к нему, но, не дождавшись, обхватил ее талию обеими руками. Она прижалась к нему спиной. По крайней мере она принимала его сочувствие.
Легкая дрожь пробегала по ее телу, выдавая внутреннюю бурю.
— Поедем домой, — тихо предложил он.
Она вздрогнула, словно пробуждаясь от глубокого сна, и уставилась в темноту, окружавшую костер.
— Мой отец там, и я найду его! — убежденно произнесла Дасти.
— Сейчас слишком темно.
Мигель тоже считал дальнейшие усилия бессмысленными, но не осмеливался сказать об этом. Затушив костер, он отвел ее в «виллис» и усадил на пассажирское сиденье. Когда он занял ее обычное место за рулем, она молча протянула ему ключи. По приезде домой Дасти двигалась, как робот. Она потрепала Коди по морде и накормила его. Потом предложила Мигелю помощь в приготовлении обеда и молча кромсала овощи, которые он ей дал. Ела механически, вежливо поблагодарила его, заложила грязную посуду в посудомоечную машину и объявила, что примет душ и ляжет спать.
Мигель последовал за ней наверх и томился у двери ванной комнаты. Может, она искала одиночества, хотела дать выход своей боли, как животное, отправляющееся умирать в одиночестве. Он бесшумно приоткрыл дверь, заметив, что кроме журчания воды никаких движений не слышно.
Мигель ждал. В это мгновение он ненавидел Джека Роуза за страдания, причиненные им дочери, даже если он сделал это непреднамеренно. Мигелю тоже было больно потерять отца, но то была боль кратковременная, моментальная. Прощальный поцелуй утром. Телефонный звонок тем вечером. Но без тела не будет гроба, не будет церемонии прощания с любимым человеком. Никакого окончательного «прости», никакой уверенности. Только оглушающее горе и замешательство... и поток безответных вопросов.
Когда душ замолк, Мигель прикрыл дверь и отступил от нее. Дасти все еще не производила никакого звука. Он продолжал думать о ней. Вероятно, она все еще цепляется за свою надежду и веру в умение отца выжить в дикой местности. Тихо выругавшись, Мигель присел на краешек постели. Какая-то часть его существа восхищалась ее силой, а другая часть хотела встряхнуть ее и заставить признать, что отец действительно пропал. Мигель устал целыми днями трястись по ухабистым дорогам и бродить по лесам. Если пятьдесят человек не смогли найти Джека Роуза, как могла Дасти надеяться, что он еще жив?
Мигель жаждал, чтобы все их внимание было сосредоточено на их взаимоотношениях. Его чувство стало глубже, и ему необходимо знать, что он значит для нее не меньше, чем она для него. Он жаждал, чтобы она положилась на него, позволила ему утешать ее. Он должен как-то убедить ее принять потерю и продолжать собственную жизнь. С ним.
Дасти появилась из ванной комнаты, одетая в безразмерную майку с короткими рукавами.
— Ты ждал меня? Нужно было сказать, я бы поторопилась.
— Никакой спешки. — Он присмотрелся к ней, никаких следов слез — глаза у нее были ясные, хоть и тусклые.
— Со мной все в порядке, Мигель, — сказала она со слабой улыбкой. — Тебе незачем суетиться со мной, словно наседке. Я разочарована в том, что сержант прекратил поиски, но это не значит, что и я отказываюсь от них.
— Может, стоило бы, — тихо произнес он, но Дасти услышала. Ее глаза расширились, и она с шумом втянула в себя воздух. Он поднялся с постели и приблизился к ней. Она не отступила, но вся напряглась, как бы предостерегая его не трогать ее. Высоко подняв подбородок, она гневно сверкнула глазами.
— И ты туда же? Ты считаешь, мне следует отказаться от поисков?
Мигель со вздохом провел рукой по своим волосам и попытался говорить благоразумным тоном:
— Что можешь сделать ты, чего не сделали пятьдесят человек и вертолет в придачу?
— Что-нибудь придумаю, — возразила она, опустив глаза, и он понял, что она и понятия не имеет, что делать.
— Отдохни несколько дней, — настаивал он. — Завтра мы можем выспаться, потом поехать на моей машине в пустыню. В это время там стоит отличная погода. Мы опустим верх кабриолета, будем впитывать в себя солнце и позволим ветру растрепать наши волосы. — Она все еще не смотрела на него, но прислушивалась к его словам, и это его приободрило. — Найдем уединенное местечко и устроим пикник, разденемся и будем загорать голенькими. Тебе это пойдет на пользу, Дасти, уверен.
Она подняла глаза и посмотрела на него с печалью.
— Я подумаю об этом. — Она наклонилась и нежно поцеловала его, потом забралась в постель.
Мигель торопливо принял душ, но когда вернулся в спальню, она уже спала. Он лег рядом с ней и нежно поцеловал ее в щеку. Завтра, молча пообещал он, начнется твое излечение.
Мигель не знал, что его разбудило, но тут же понял, что Дасти нет рядом с ним. Он резко сел в постели, когда она вышла из ванной комнаты. Лучи утреннего солнца проникали сквозь плотные шторы на окне, и он увидел, что она одета.
— Что это ты делаешь?
— Ты проснулся? — Она остановилась в двери спальни.
— Еще как, — проворчал он, откидывая одеяло. — Куда ты собралась, черт побери? — Он встал с постели и заслонил дверь спальни.
— В лагерь отца. Я что-то там не досмотрела.
— И хотела улизнуть, неизвестив меня?
— Я собиралась оставить тебе записку.
— Записку! — Мигель почувствовал, как его руки непроизвольно сжались в кулаки. Он повернулся и врезал кулаком по двери. — А ты не подумала, что я буду волноваться?
— Я могу позаботиться о себе сама. И тебе незачем волноваться. Наоборот, я хотела дать тебе выспаться.
Честное недоумение в ее голосе разъярило его еще больше.
— Я буду волноваться, потому что люблю тебя! — прокричал он, поворачиваясь к ней лицом. — И не хочу, чтобы с тобой случилось то, что могло случиться с твоим отцом. Ты и про него говорила, что он умеет постоять за себя, а он числится пропавшим уже более месяца!
Его вспышка повергла ее в молчание. Он не мог разглядеть черты ее лица в сумеречном свете, а единственным звуком в комнате было его собственное прерывистое дыхание.
— Как ты думаешь, что я говорил тебе, когда мы предавались любви? — спросил Мигель, не в силах вынести тишину. — Yo te quiero, уо tea mo! — Я хочу тебя, я люблю тебя! Я не говорил этих слов ни одной женщине. Я говорил их тебе на испанском, поскольку не осмеливался сказать на английском.
Он сделал паузу, молясь про себя, чтобы она потянулась к нему, заверила его в ответной любви. Но она стояла перед ним совершенно неподвижно.
— Я надеялся, что ты спросишь меня, но ты этого не сделала, — добавил он и подождал опять, но она молчала и не шевелилась. — Скажи же что-нибудь, пожалуйста.
— Я... — начала она, но ее голос задрожал, и ей пришлось сделать глубокий вдох. — Я не знаю, что и сказать, Мигель. — Нерешительно сделав несколько шагов, она присела на постель.
— Например: «Я люблю тебя тоже», — подсказал он, садясь рядом с ней и обнимая ее одной рукой.
Дасти подняла ему навстречу свое лицо. Ее глаза были огромны, но в них не было радости, которую он ожидал увидеть. Он увидел в них неуверенность и замешательство.
— Не уверена, знаю ли я, что такое любовь между мужчиной и женщиной, — прошептала она. — Я знаю, что ты мне дорог, Мигель, это точно. — Она помолчала, прося взглядом поверить ей. — Но сейчас я могу думать только об отце. Я должна поехать туда еще раз, и поехать одна.
Мигель затряс головой, не осмеливаясь говорить. Он наконец нашел женщину, которую мог полюбить на всю жизнь, а она призналась лишь в том, что он ей дорог. Впервые он понял, как чувствовали себя женщины, которые клялись ему в своей любви. Он тоже говорил им, что они ему дороги. Ирония всего этого вызвала у него болезненную гримасу.
Мона была права, когда предупреждала его, что на этот раз пострадавшим может оказаться он. Неуклюже двигаясь, он убрал свою руку, встал и повернулся к ней спиной.
— Со мной все будет в порядке, — сказала она. — Пожалуйста, не волнуйся обо мне. Я возьму с собой Коди.
— О, прекрасно! Он очень помог твоему отцу.
Мигель услышал, как она нервно втянула в себя воздух. Он знал, что его сарказм ранил ее, но ему было уже наплевать на это. Скрип кровати подсказал ему, что она встала, но шагов к двери он не услышал.
— Мигель. — Ее голос был мягок, умоляющ.
Он отошел к окну.
— Уезжай, — сипло произнес он, с силой раздергивая в стороны шторы. — Делай, что считаешь нужным.