Возможно, Филиппа, с детства воспитанная в роскоши, смотрит на вещи несколько по-другому.
— Будь я проклят, если тебе скучно со мною. Как же тебя развлечь?
Филиппе не понравились интимные нотки в его голосе, и, сделав вид, что не понимает его намеков, она молча пошла по тротуару.
— Я хочу осмотреть город, — внезапно сказала она.
Приедет ли она снова в Валенсию? Пока есть возможность, надо все посмотреть. Острая боль пронзила ее. Это город ее отца. Здесь он вырос и провел юность. В ее жилах текла его испанская кровь. И вот впервые она идет по испанской земле. Грусть и горечь наполнили ее.
— Осмотреть город? — удивился Энрике. — Да ты, наверное, сто раз уже все видела!
Она уставилась на него.
— Я никогда раньше не бывала в Испании и вижу Валенсию в первый раз.
Энрике с неодобрением посмотрел на нее. Его беспокоили слова Диего о том, что мать Филиппы не захотела воспитывать ребенка в стране покойного мужа. Неужели дело дошло до того, что она запретила дочери даже бывать здесь? И вот в результате девушка не говорит по-испански, не знает своих корней. А он-то полагал, что, хотя Диего и скрывал внучку от всех, она все-таки периодически приезжала сюда на каникулы.
— Прекрасно, — решительно заявил Энрике. — Сейчас лучшее время, чтобы увидеть наш древний город.
В результате они провели день, как туристы, впервые приехавшие в незнакомое место. Посетили красивейший собор, действующий аж с тринадцатого века, дворец Агуас, построенный в стиле барокко, побывали в местном музее искусств, известном картинами Мурильо, Сурбарана и Эль-Греко.
Филиппа чувствовала себя легко и просто рядом с таким эрудированным и веселым гидом, как Энрике, с удовольствием выполнявшим роль гостеприимного хозяина. Но вся ее радость улетучивалась при мысли, что очень скоро она уедет и никогда больше его не увидит.
И сколько ни смотри на него украдкой, а то и прямо в глаза, все равно на всю жизнь не насмотришься. Надо мужественно смотреть правде в глаза. Опьяняющее удовольствие от общества Энрике всего лишь краткий эпизод в ее жизни. И вообще, Энрике Сантос, от одного взгляда или прикосновения к руке которого ее бросает то в жар, то в холод, всего лишь случайный встречный.
В следующие две недели Филиппа входила в свою роль — она невеста Энрике Сантоса, во всеуслышание провозгласившего, что он женится на наследнице Диего Авельяноса и берет в свои руки его империю.
Она намеревалась честно выполнять то, что от нее требуется, — обедать в фешенебельных ресторанах, ужинать в ночных клубах, быть уступчивой, внимательной, создавать видимость близости между ними, когда кто-то смотрит на них, — но не могла.
Каждый раз, когда он заезжал за ней на своем роскошном красном «феррари», она ощущала, будто все тело пронизывает разряд электрического тока. Филиппа старалась изо всех сил не выказывать своих чувств, делая каменное лицо, хотя и видела, что это злит его.
Впрочем, почти в такой же степени, как и веселит.
— Моя ледяная королева, — мягко сказал он однажды вечером, когда она в очередной раз увернулась от его приветственного поцелуя и его губы лишь слегка коснулись ее щеки, — скоро придет мой час. С каким же наслаждением я заставлю тебя плавиться в моих объятиях!
Она хотела бы думать, что женитьба на ней имеет единственную цель — получить капитал Авельяноса, но он постоянно доказывал обратное. И находил в этом удовольствие!
— Ты растрепал мою прическу, Энрике, — огрызнулась Филиппа.
— То ли еще будет, — ответил он, поддразнивая ее. — А сегодня вечером предлагаю тебе потанцевать. Не дождусь, когда я смогу снова держать тебя в своих объятиях, дорогая.
Она обернулась, почти споткнувшись, и резко бросила:
— Я не танцую.
Энрике рассмеялся.
Каждую ночь после сумбурно промелькнувшего дня она просыпалась в холодном поту с острой мыслью: на что она решилась пойти, что делает со своей жизнью? Тяжелые сомнения постоянно одолевали ее. И только цель получить деньги поддерживала волю. Она должна вытерпеть все, пока деньги не окажутся в банке.
А потом она оборвет все нити и убежит...
Убежит далеко-далеко от демонов, жалящих и преследующих ее неотступно.
— Я и не собирался тащить тебя на дискотеку, — уверил ее Энрике. — Я понимаю, что такие места не в твоем вкусе. Мы пойдем в другое место. Тебе понравится, я уверен...
Филиппа поджала губы.
— Я уже сказала, что не танцую.
Энрике окинул ее ленивой, дразнящей улыбкой, в которой блеснули озорные чертики.
— В таком случае убедить тебя в обратном мой долг.
Кончиками пальцев он легко коснулся ее ладони и усмехнулся, когда она резко отдернула руку.
Теперь он знал, чего она боится больше всего его прикосновений. Она борется со своим желанием ответить ему взаимностью, и им предстоит нешуточная битва. Он хорошо это понимал, впрочем ни на минуту не сомневаясь в победе.
В весьма сладостной победе. Ведь ему пришлось унизиться до немыслимой ситуации он собирается жениться на женщине, согласившейся лечь с ним в постель, как она сама откровенно, бесстыдно призналась, только ради капитала, который дед переведет на ее банковский счет. Подумать только! Зато, когда одержит верх, он будет смаковать свою победу бесконечно долго.
Филиппе ничего не оставалось, как надеть обычную маску на лицо и, стиснув зубы, продолжать плыть по течению...
На сей раз Энрике привез ее в небольшой, интимный, но вполне фешенебельный ресторан, расположенный на крыше высотного здания. Весь город множеством разноцветных огней сиял перед ними как на ладони.
— Я не танцую, — повторила она свою пластинку.
— Попробуй, — мягко предложил он.
В его глазах блеснул задорный и настойчивый огонек.
Филиппа молча подчинилась.
Энрике вывел ее в центр небольшого танцевального зала. Музыканты исполняли песню о любви, и она почувствовала, как ее тело деревенеет от страха уже совсем по другой причине, не имеющей ничего общего с перспективой танцевать.
Руки Энрике обхватили ее спину, скользнули вниз и крепко обняли за талию, Кожа под тонким длинным сапфирово-синим платьем словно загорелась от его прикосновений, пульс застучал в висках. Она продолжала стоять неподвижно, и ноги заныли от напряжения.
— Положи мне руки на плечи, дорогая.
Его теплое дыхание, коснувшееся уха, заставило ее задрожать. Он находился слишком близко. Долгое сильное тело почти прижалось к ней вплотную, плечо к плечу, бедро к бедру.
Не думай! Не чувствуй! — с отчаянием утопающего приказала себе Филиппа.
Она осторожно подняла руку и медленно положила ему на плечо. Под шелковистой тканью вечернего костюма она почувствовала твердые сильные мускулы и еще больше напряглась.
— Расслабься, — шепнул он ей, и легкими движениями бедер заставил повторять за ним движения танца.
Какое-то время она следовала за ним негнущимися деревянными ногами.
— Расслабься, — снова скомандовал он.
Филиппа неловко попыталась повторить его движение. Ее спина покрылась испариной, она вскрикнула и вырвалась от него.
— Я не могу! Не могу танцевать!
Она бросилась к их столику и с облегчением расслабилась, лишь откинувшись на спинку стула.
Энрике сразу же оказался рядом.
— Что, черт побери, все это означает?!
В его голосе слышалось неприкрытое раздражение.
— Я же говорила тебе, что не танцую, — бросила она в ответ.
— Не можешь или не хочешь?! — Он сел на свое место, достал из ведерка со льдом бутылку шампанского и разлил его по бокалам. — Когда мы поженимся, я буду давать тебе уроки.
Энрике осушил свой бокал и поставил его на стол.
— Ты уже начал…
Филиппа сделала глоток. Никогда Энрике Сантос не будет учить ее танцевать, никогда. И ничему другому.
Незаметно под столом она потерла ноющие мышцы бедра, чтобы уменьшить нарастающую боль.
Наступило утро дня свадьбы. Филиппа прижала телефон к уху.
— Вы уверены? Вы абсолютно уверены?
— Да, мисс Гленвилл. Абсолютно. Сумма в пятьсот тысяч долларов переведена на ваш счет.
— А может кто-либо распорядиться деньгами, например, снять их со счета или перевести, без моего ведома? — недоверчиво спросила она.
— Конечно нет, — ответил явно шокированный голос работника нью-йоркского банка.
Это самый счастливый день в моей жизни! Теперь мы с мамой можем начать новую жизнь!
Филиппа ликовала. Она сделала это! Она получила то, к чему стремилась! Конец нищете, долгам и вечным лишениям, испытываемым Джейн все последние двадцать пять лет.
Осталось как-то пережить следующие двадцать четыре часа. А потом она снова вернется домой, к своей обычной нормальной жизни.
Если я сделала самое главное, то смогу пройти и через оставшееся испытание!