— Почему бы и нет? — Мэтт пожал плечами, все еще не глядя на нее, словно его вовсе не волнует ее будущее. — Работа, несомненно, более достойное занятие, чем поездки по всему свету в поисках острых ощущений.
— Может быть. — Она помолчала, словно обдумывая его слова. — Но ведь даже мысли об острых ощущениях заставляют мозг вырабатывать адреналин!
Мэтт искоса посмотрел на нее. Поскольку под навесом было темнее, чем на улице, невозможно было с уверенностью сказать, о чем он сейчас думает. Правда, его мысли и всегда оставались для нее тайной за семью печатями.
— Ты не согласен? — настойчиво спросила она.
— Это зависит, по-моему, от того, чего ты ждешь от жизни, — уклончиво ответил он. — Лично для меня погоня за удовольствиями, развлечениями, острыми ощущениями подобна наркотику. Рано или поздно его действие кончается. И что дальше? Проблемы, которых ты старался избежать, никуда не делись.
— Как здесь темно! — Джинджер решила свернуть с темы, которая оказалась довольно скользкой. Ей как-то не хотелось думать о серьезных проблемах, о том, что ждет ее впереди. Совсем скоро жизнь ее вернется в привычную колею, а сейчас… — Может, выйдем отсюда и немного порезвимся?
— Что ты имеешь в виду, Джинджер? — На этот раз он посмотрел на нее. Его голубые глаза сверкнули в полумраке.
— Давай слепим снеговика! — предложила она. — Когда я уеду, будешь смотреть на него и вспоминать обо мне. — Интересно, подумала она, а буду ли я вспоминать о нем? Тут Джинджер поняла, что ей совсем не хочется вспоминать. Ей хочется быть с ним! Вставать и видеть его, слышать его голос, разговаривать с ним и… обнимать его. — Впрочем, что это я? Очевидно, я и так тебе надоела. — Она повернулась и вышла из-под навеса на сияющее зимнее солнце.
Она не ожидала, что он пойдет за ней. Она поняла, что он все же вышел, только когда его голос произнес из-за ее плеча:
— Ладно. Давай слепим себе память. Снеговика. — Он поравнялся с ней, теперь они шли бок о бок. — Только снеговик не очень-то похож на тебя. Слишком круглый и толстый.
Джинджер надула губы.
— Издеваться не обязательно. Я знаю, ты считаешь меня надоедливой пустышкой.
— Когда я так говорил? — Он приподнял ее лицо за подбородок и посмотрел ей в глаза. — Разве я так говорил?
— О, твои взгляды были красноречивее всяких слов!
— Ну а теперь кто из нас склонен к огульным обвинениям?
Она нерешительно посмотрела на него.
— Снег ждет, миледи! — Он широко, театрально поклонился, все так же не сводя с нее глаз, и она нерешительно улыбнулась. — Разумеется, придется срезать у нашего снеговика, вернее снежной бабы, лишний жир…
— Интересно, как мы слепим плоскую и костлявую снежную бабу?
— Плоскую и костлявую? — Мэтт негромко рассмеялся. Она ощутила, как внутри нее нарастает теплая волна. — Насколько я помню, тебя нельзя назвать ни плоской, ни костлявой.
Он встал на колени и стал подгребать к себе снег, чтобы сделать подножие для их снежной бабы. Джинджер присоединилась к нему. Довольно часто их руки соприкасались. Она не отдергивала руки, притворяясь, будто не замечает случайных прикосновений.
— Думаю, сходство будет небольшим, но ты вряд ли будешь в обиде, — сказал он, когда они закончили лепить постамент и перешли непосредственно к телу.
— Постараюсь, — пообещала Джинджер. Даже когда он лепит глупую снежную бабу, он так сосредоточен, что у нее мурашки бегают по спине. Интересно, а в постели он так же сосредоточен? — А ты будешь думать обо мне, глядя на нее? — спросила она небрежно.
Он искоса посмотрел на нее. На этот раз она неизвестно почему почувствовала прилив небывалой смелости и выдержала его взгляд. Он первый отвел глаза в сторону.
— Почему ты думаешь, что для того, чтобы вспоминать о тебе, мне нужна снежная баба? По правде говоря, у меня отличная память.
— Она у тебя идет рука об руку с чувством благопристойности?
Он негромко рассмеялся, и она почувствовала, что дрожит.
— И память, и чувство благопристойности не идут у меня ни в какое сравнение с любознательностью. Поэтому позволь задать тебе нескромный вопрос: что за игру ты затеяла?
— Кто, я? — Джинджер удивленно захлопала ресницами. — Какую игру?
— Не строй из себя невинного ангелочка. — Он схватил ее за руку и наклонился так, что лицо его оказалось вровень с ее головой. — Для дамы, которая жадно ищет развлечений, ты слишком прозрачна. Я могу прочитать твои мысли, словно ты шестнадцатилетняя девчонка.
— И что же ты читаешь на моем прозрачном лице? — спросила Джинджер. Щеки у нее пылали.
— То же, что прочитает любой мужчина, когда женщина пожирает его взглядом. — На улице, под неправдоподобно ярким зимним солнцем, глаза его казались такими же синими, как небо над их головами. Она поневоле залюбовалась его мужественными чертами. — Ты еще с обеда буквально ешь меня глазами. Думаешь, я ничего не замечаю?
— Нет! — запротестовала Джинджер, однако под его настойчивым взглядом пристыженно опустила голову.
Мэтт торжествующе рассмеялся.
— Врушка!
Несколько мгновений — ей показалось, что прошла вечность, — они пристально смотрели друг на друга. Сердце готово было выскочить у нее из груди. Губы их находились на опасно близком расстоянии друг от друга. Джинджер показалось: еще немного — и она упадет в обморок, как героиня викторианского романа. При одной мысли, что сейчас он ее поцелует, она вся напряглась, сердце стучало молотом у нее в груди, в голове шумело. Сейчас… сейчас его чувственные губы прикоснутся к ней…
— Мне хочется знать, почему ты меня обманываешь. — Он выпрямился и отошел.
Джинджер смотрела в одну точку как зачарованная. Она пыталась собраться с мыслями, но это ей не удавалось.
— Понятия не имею, о чем ты, — слабым голосом произнесла Джинджер. Ох, знает она, прекрасно знает, о чем он! Она хочет его. Она хочет, чтобы он тоже захотел ее. Раньше она просто не понимала, что дело настолько очевидно. Несмотря на то что она вращается в высшем свете и нескончаемая вереница молодых людей стремится к ее обществу, ей до сих пор было практически незнакомо это чувство — настоящее желание мужчины, желание того, чтобы ее заметили и тоже возжелали. Это как играть в совершенно новую игру, правила которой ей неизвестны.
— Может, продолжим наш интересный разговор внутри?
— А как же снежная баба? Мы ее еще не закончили, — прошептала она.
— Думаю, она может и подождать. А ты как считаешь? Как я сказал, любознательность всегда была моей слабостью и мне интересно, куда же она меня заведет.
Он направился к хижине, на ходу стряхивая с головы снег. Он не остановился и не оглянулся посмотреть, идет ли она за ним. Конечно, беспомощно подумала она, он знает, что я иду за ним. Он распахнул дверь и обернулся, пропуская ее вперед. Джинджер заторопилась. Торопливо сняла перчатки и шапочку, избегая смотреть ему в глаза.
Повернувшись к нему спиной, она расстегнула молнию на комбинезоне, с трудом стянула его. Она чувствовала себя стриптизершей на сцене, хотя под комбинезоном было еще много одежды. Она слышала, что Мэтт у нее за спиной тоже раздевается. Его жадный, ненасытный взгляд, казалось, прожигает ее насквозь. У нее по спине побежали мурашки.
— Итак, — сказал он, когда она наконец набралась смелости и повернулась к нему, — ты по-прежнему будешь все отрицать или собираешься сказать мне, что происходит?
— Я выпила бы еще вина.
— Для храбрости? — Он рассмеялся. — Сиди здесь. Я сейчас. — Через минуту он вернулся, держа в руках по бокалу, и опустился рядом с ней на диван, прогнувшийся под его тяжестью. — Посмотри-ка на меня. Давай поговорим. Скажи, о чем ты сейчас думаешь? Я могу быть очень внимательным слушателем. — Он пытливо глядел на нее.
Джинджер жадно глотнула вина, надеясь, что к ней вернется недавняя безоглядная храбрость.
— Ты будешь скучать по мне, дорогая? — произнес он, растягивая слова. — Хочешь, чтобы я подарил тебе пару незабываемых ночей, чтобы было о чем вспомнить? Дома, в большом городе, ты будешь ворочаться без сна в своей холодной постели? Ты будешь думать обо мне? Ты закроешь глаза, станешь ласкать свое тело и вспоминать несколько потрясающих мгновений, которые я тебе подарю?
— Это жестоко! — Джинджер чуть не подавилась от возмущения. Но от его слов по всему ее телу словно побежал ток.
— Но ведь я жестокий человек! Именно это, наверное, тебя и заводит? Я совершенно не похож на тех хорошеньких мальчиков, с которыми ты привыкла иметь дело.
Слова его, произнесенные ласковым, вкрадчивым голосом, произвели на нее такое же действие, как если бы он прикоснулся к ней оголенным проводом. И он это знает. Она уверена: желание крупными буквами написано у нее на лице!
— Потому ты и затеяла свою невинную игру? — Мэтт наклонился к ней и намотал на руку прядь ее волос. На его загорелом лице играла улыбка. — Разве я не уделял тебе внимания все время, пока ты здесь? Теперь, когда ты более или менее готова уехать, ты хочешь, чтобы я тебя заметил? Заметил по-настоящему?
— Я… — Рот у Джинджер словно наполнился ватой.
— Не думаю, что твой отец это одобрит, — прошептал он, выпуская ее волосы.
— Моего отца здесь нет!
— А! — Губы его скривились в понимающей улыбке. — Его здесь нет, вот в чем дело. — Он осушил свой бокал и выпрямился. — Тогда скажи, что будет потом. Тебе известны правила игры, а мне нет.
Джинджер глубоко вздохнула.
— Не стесняйся. — Он сложил руки на коленях и склонил голову набок, словно приготовившись внимательно слушать.
— Это смешно! — выпалила она, вздернув подбородок.
— Желание, вожделение… не бывает смешным. — Он посерьезнел. — Хочешь, чтобы я взял командование на себя?
Говорит, словно одолжение ей делает! Джинджер попыталась вызвать у себя праведный гнев, но вместо этого обнаружила: она не имеет ничего против того, чтобы он взял командование на себя.
Он резко встал и, подойдя к окну, задернул шторы. Комната погрузилась в полутьму. Свет исходил только от двух маленьких настольных ламп, которые он включил перед тем, как снова сесть, на этот раз на стул.
— Раздевайся.
— Что?!
— Раздевайся, — повторил он. — И не стесняйся. В конце концов, я уже видел тебя голой, хотя и говорят, что обнаженное тело спящей женщины производит совершенно другое впечатление, чем вид обнаженного тела бодрствующей и в высшей степени возбужденной женщины.
— Ты что, хочешь смотреть, как я раздеваюсь? — Она была потрясена.
Он ухмыльнулся.
— В твоих устах мое желание кажется чем-то неестественным. Только не рассказывай, что ты занимаешься любовью под одеялом, чтобы мужчина не мог наслаждаться видом твоего тела.
— Да, но… — Ее удивление росло. Она, разумеется, никогда еще ни перед кем не устраивала стриптиза. Такая мысль ей даже в голову не приходила!
— Я всегда говорю: все всегда бывает в первый раз!
Джинджер медленно поднялась на ноги. Ей казалось, что она на сцене. Да, он прав, ее возбуждение растет. Когда она взялась за низ свитера, чтобы снять его через голову, всю ее стеснительность как рукой сняло. Она даже улыбнулась, видя, как он слегка подался вперед, как раздуваются его ноздри, словно он со своего места пытается уловить ее аромат.