Марика рассчитывала, что он что-нибудь добавит к ее оскорблению?
- Она не особо хорошо себя чувствовала, и я ушел той ночью, чтобы питаться.
- Обычно она давала тебе кровь.
- Да.
- И она была согласна?
- Да.
Она подалась вперед сидя на стуле, в ее глазах отразился интерес.
- И ей это нравилось?
Ему должны были быть неприятны подобные вопросы, но это было не так. Ее любопытство будоражило его. Возможно, ей все-таки понравился его укус.
- Обычно, я бы ответил, что это не твое дело, и какая тебе разница? Да, поскольку это являлось своеобразным моментом близости для нас.
Марика кивнула. Бишоп ощутил, как повысилась температура ее тела. Очевидно, она не считала идею быть укушенной столь отталкивающей, как изначально утверждала. Он дорого заплатил бы, чтобы покопаться в ее голове, чтобы понять, о чем она думала. Она вспоминала о ночи, когда он напал на нее? Она вспоминала, на что это похоже, когда его клыки погружаются в ее шею? Одному Богу известно, о чем она думала.
Его клыки требовали свободы, чтобы погрузиться в сладость ее плоти. Его член затвердел и увеличился в объеме. Он желал заполнить собой каждый дюйм ее плоти, желал чтобы она извивалась и стонала под ним, когда он будет пить ее кровь и заполнит собой ее тело. Видимо у него слишком давно не было женщины, если он желал ту, что хотела убить его.
- Ты жаждешь крови? - Вопрос выскочил у него прежде, чем он успел осознать его.
Ее тело содрогнулось, а глаза распахнулись от удивления. Ее реакция была достаточно красноречивой. Интересно. Он мог кричать о этом, кинуть ей факт в лицо, что в ней было куда меньше человеческого, чем она утверждала, но он не стал этого делать. Фактически он ощущал к ней жалость.
- Как давно?
Марика отвернулась.
- Уже несколько лет. Эта еще одна причина, по которой я хочу найти Санти.
- Я думал, что ты собиралась его разыскать, чтобы убить его.
- Я и убью его. Я хочу убить его, чтобы исцелиться.
***
Бишоп не произнес ни слова, но сердце Марики оборвалось. Он не обманывал ее - не существует другой причины, чтобы он смотрел на нее с такой жалостью. Смерть Санти не исцелит ее.
- Все легенды... - Она глубоко вздохнула, чтобы остановить дрожь.
- Врут.
Убийство ее "создателя", не спасет ее.
Он кивнул.
- Боюсь, что так.
Она осмотрелась вокруг: огонь пылал в очаге, отбрасывая тени на узорчатый ковер.
Неужели она настолько глупа, чтобы верить в подобные истории? Просто ей хотелось верить.
- Я считала, что сумею отомстить за свою мать и избавиться от этого проклятья. Теперь мне придется довольствоваться только местью, и смириться со своей судьбой.
- Марика, по поводу твоей мамы...
Она вскинула голову и ее взгляд буквально вцепился в него.
- Что по ее поводу?
Бишоп покачал головой.
- Ты уверена, что Санти убил ее?
- Так сказал мне мой отец. Он напал на мою мать и лишил ее сил. Потеря крови ослабила ее, и она умерла вскоре после моих родов.
Гнев утихомирил ноющую боль.
- Санти использовал ее положение, и убил ее.
Ее собеседник молчал, но что-то в его выражении, заставило умолкнуть и ее.
- Ты считаешь, что мой отец солгал мне?
Он пожал плечами.
- То, что считаю я, не имеет значения.
- Он не стал бы мне лгать о подобном.
Вампир спокойно встретил ее встревоженный взгляд.
- Конечно, нет. Он же все время был рядом, и просто души в тебе не чаял все эти годы.
Это прозвучало подобно оплеухе. Как он мог узнать о ее взаимоотношениях с отцом? Домоправительница. Она знакома с бабушкой Марики, и вероятно Бишоп расспрашивал ее о семье Марики. Он узнал, где живет ее бабушка? Он способен причинить ей боль? Ее пальцы непроизвольно дернулись сомкнувшись вокруг рукояти кинжала на ее бедре.
- Если ты только попытаешься навредить моей семье...
- Тогда что? - Его глаза угрожающе сузились. - Тебе не справиться со мною маленькая полукровка. И помни об этом
Страх заворочался у нее в животе. Он был прав.
- И еще тебе давно следовало понять, что если бы я хотел причинить тебе боль, я давно бы уже это сделал. Я не собираюсь использовать твоего отца или бабушку.
- То есть предполагается, что у вампиров тоже есть честь?
Разве она не признала этого раньше...
- Ты все еще жива, не так ли? Если бы я хотел тебя убить, ты бы была уже мертва.
- И почему я до сих пор не мертва?
- У меня нет никакого желания убивать тебя. И поскольку люди, похитившие моего друга, являются теми же самыми, что напали на тебя, у меня имеются основания сотрудничать с тобой, так ведь?
- Полагаю, что так. Мы можем быть полезными друг другу.
От того, как он смотрел на нее, жар поднимался волнами откуда-то из глубины. О чем он думал? Чтобы укусить ее? Или о том, чтобы заняться с ней любовью. Не зависимо от его выбора она бы согласилась. И мысли о том, как его руки прикасаются к ней, возможности снова ощутить давление его тела вызывали больше восторга, чем она была готова себе признаться.
- Для чего моему отцу понадобилось бы лгать, что Санти напал на мою мать?
- Возможно, из ревности.
- Ревности? К вампиру? - Она отнеслась к этому, как к шутке, но когда не она увидела ни намека на юмор в его золотисто зеленых глазах, смех застрял у нее в горле.
- Нет.
Ее голос был хриплым и придушенным.
- Моя бы мать никогда... - она не закончила фразу.
От одной только мысли об этом ее выворачивало на изнанку. Нет, только ни ее мать. Нет, только не с вампиром. Она вскочила на ноги и побежала к двери. Прежде чем она успела подумать об этом, Бишоп уже оказался там, блокируя ей выход. Она была быстрее любого человека, но он оказался еще быстрее - от этого факта у нее екнуло сердце.
- Твоя мать никогда бы что? - Гнев придавал его голосу бархатный оттенок.
- Никогда бы не отдалась вампиру? Никогда не полюбила бы вампира? Никогда бы не стала шлюхой монстра?
Теперь он был явно опасен. Она зацепила его за живое. Он потерял женщину, которая, являлась человеком - которую он так любил. Ее протесты были оскорблением ее памяти, и Бишопу непосредственно. Даже она не была настолько в себе уверена, чтобы оставаться в одной комнате с очень древним, рассерженным вампиром.
- Да, - признала она.
Возможно, это было и не очень умно, но зато честно. Конечно, она не думала, что так уж и невозможно полюбить вампира - сердцу не прикажешь, кого любить - просто ей сложно было представить собственную мать, предающую отца подобным образом. Она просто не могла представить, чтобы ее мать могла полюбить вампира.
- Ты - маленькая лицемерка.
Его лицо находилось всего в дюйме от ее лица, когда он подтолкнул ее обратно в комнату. Казалось, что его глаза пылали, между жесткой линией его губ мелькнуло что-то острое и белое. Он выпустил клыки. Понимание этого заставило ее десны зудеть. Ее чувства откликались на его близость. Он был настолько близко. Таким теплым. Таким манящим. Она ощущала его запах так ясно, словно эта пряная сладость находилась прямо на ее языке.
- Ты думаешь, я не способен уловить этот запах? - Настаивал он. - Ты думаешь, я не в состоянии ощутить исходящий от тебя жар? Ты утверждаешь, что тебе отвратительны вампиры, и тем не менее, ты желаешь меня.
Отрицать было бесполезно. Вместо этого она решительно взглянула ему в глаза.
Ее глаза так же пылали? Он заметил появившиеся у нее клыки? Он знал, как она ожесточалась рядом с ним, и в то же время ощущала себя женщиной больше, чем когда бы то ни было?
- Да, - созналась она, упираясь пальцами в стул. - Я желаю тебя, и да, часть меня испытывает к этому отвращение.
Он смотрел на нее, слегка прищурив глаза. У него были такие длинные ресницы, темные и густые. Они были бы мягкими, словно прикосновение крыла бабочки к ее щеке. Его прикосновения были бы нежными, а тело - напряженным и твердым. Он взял бы все, что она могла бы ему предложить, и отдал бы столько, сколько она могла бы вместить в себя, наполняясь до краев его силой. Он прикоснулся кончиками пальцев к ее горлу, там, где отчаянно трепетал ее пульс.
- А другая часть тебя?
Марика ничего не могла с собой поделать, когда ее сосредоточенный взгляд опустился на его губы. Верхняя, немного изогнута в уголках, нижняя чувственная и несколько выпячивалась, ей так хотелось прихватить ее зубами. Ей хотелось укусить...
Внезапно он обнял ее, и эти прекрасные губы впились в нее - неистово и требовательно, и в то же время так пьяняще сладостно. У него был привкус землистых специй, от чего ее разум окончательно поплыл. И почему она думала, что все вампиры холодные мертвые существа, кода этот был таким горячим, таким живым? Она хотела его и презирала себя за это. Ее пальцы впились в шелковые вихры его волос, оттаскивая его с такой силой, которая любому смертному причинила бы достаточную боль. Она хотела причинить ему боль. Как она могла так реагировать на него? Вампира!? Как ему удалось настолько завладеть ее чувствами? Он являлся существом, которых она всегда ненавидела. Существом, на которых она охотилась. Существом, которым она скорее бы умерла, чем стала.
Так почему же она ощущала себя такой неистовой, находясь рядом с ним? Почему мысль о том, чтобы погрузить собственные клыки в его плоть вызывает в ней желание, а не отвращение?
И когда это она успела признать, что он является самым красивым существом, которое она когда-либо встречала?
Ее попытка оттянуть его за волосы, только воспламенила Бишопа. Его настойчивые губы - против ее стиснутых зубов. Его бедра, прижатые плотно к ней, вжимая ее в спинку стула. Даже через многочисленные слои одежды, разделявшие их, она ощущала его настойчивую твердость. Ее тело реагировало внутренней пульсацией и теплотой.
Его губы неожиданно оторвались от нее, и он поднял голову.
- Я все еще внушаю тебе отвращение? - уточнил он, и его горячее дыхание коснулось ее щеки. - Или ты все-таки хочешь меня?
Чтобы он ее отпустил, ей следовало сказать, что он вызывает у нее отвращение. Вместо этого, она посмотрела на него и с мрачной улыбкой произнесла:
- А сам как думаешь?
Он ничего не ответил, но в его глазах вспыхнул огонь, прежде чем он снова завладел ее губами На этот раз в его поцелуе отсутствовала всякая сдержанность. Его клыки скользили по внутренней части ее рта. Вкус собственный крови во рту заставил встрепенуться сердце Марики. Уплотнение между ее ног стало еще больше. Его язык штурмовал ее, пробуя на вкус.
Он немного отступил и подхватил ее за ягодицы. Когда он поднял ее, Марика плотно обхватила ногами его талию.
Не забыв отпустить его волосы. Следующим, что она осознала, был громкий треск рвущейся ткани, так как она разодрала сверху вниз по спине одетую на нем рубашку. Он отпустил ее и стряхнул рубашку, поведя плечами.
Марика наблюдала за ним, словно ястреб за мышью. Он казался золотистым и мягким в искусственном освещении. Его мускулистая грудь была широкой, а ключицы - острыми. Волосистая поросль идущая от его пупа ныряла под пояс его брюк, довольно низко сидевших на его узких бедрах. Его темные волосы в тусклом свете отливали медью. Его губы были потемневшими и влажными.
Когда он снова обнял ее, Марика стояла. Он схватил воротник ее рубашки и разодрал ее, словно это было нечто более существенное, чем обычная ткань. Стаскивая обрывки с ее плеч, он на какое-то мгновение остановился замотав этим ее руки к ее бедрам, и спрятал лицо, опустив к ее горлу. Его клыки коснулись ее кожи, и Марика вздрогнула.