Лестница была темная, с резными деревянными перилами и заканчивалась старинной дверью, очень высокой и широкой, с двумя створками, как в каком-нибудь министерстве. Он нажал медную кнопку и подождал. Шаги раздались откуда-то издалека, как будто кто-то шел через длинную анфиладу.
Так оно и было. Он увидел две необъятные гостиные и такую же огромную библиотеку и спросил открывшую ему женщину лет сорока в кружевном чепчике:
— Мадам Лэр дома?
— Вам назначена встреча?
— Не совсем…
— Мадам Лэр не принимает.
В последний момент он успел шагнуть через порог и неохотно снова достал свой жетон, зная, что в таких кругах это не особенно выигрышная рекомендация:
— Я из полиции.
— Вы хотите поговорить с ней лично?
Служанка оставила его на лестничной площадке и пошла предупредить хозяйку. Прошло немало времени, прежде чем дверь перед ним открылась вновь.
— Мадам отдыхала. Она просит вас немного подождать.
Сесть ему не предложили, и он не осмелился плюхнуться в крытые бархатом и гобеленом кресла, которые произвели на него внушительное впечатление. Он остался стоять, чувствуя себя как в ризнице и рассматривая световые блики, игравшие на мебели и хрустале.
Это был самый богатый дом из всех, какие ему приходилось видеть. Высоченные потолки — в его домике такой высоты хватило бы на два этажа. На стенах не обои, а резные панели с росписью внутри, развешаны бронзовые бра.
Он слышал тиканье трех часов в трех ближайших комнатах, спальня же, где отдыхала хозяйка, была далеко, а кухня еще дальше, и никакие звуки оттуда не доходили.
С улицы тоже ничего не было слышно. Видимо, здесь всегда царила тишина. Даже солнце в этом замкнутом мирке было другого цвета, лучи его, пропущенные сквозь жалюзи, приобретали какую-то величавую тяжеловесность.
Бопер вздрогнул, услышав, как слева открылась дверь, которой он не заметил, и увидев прямо перед собой старую даму с волосами ослепительной белизны.
Он сразу понял, что ошибся, это, конечно, не та женщина, которая приходила на набережную Турнель в домашних тапочках и сунула консьержка букетик фиалок.
— Мне сказали, что вы хотите со мной поговорить?
Она указала ему не на кресло, а на стул, хрупкость которого так напугала его, что он только благоговейно коснулся его своими ляжками.
— Вы из полиции?
Он хотел опять протянуть свой жетон, чтобы его не приняли за самозванцем, но женщина знаком показала, что в этом нет необходимости и что она готова выслушать его.
— Прошу извинить, что нарушил ваш распорядок. В настоящий момент я веду следствие по весьма деликатному делу, насчет человека, внезапно умершего на набережной Турнель, личность которого мы пытается установить.
Смотри он ей в глаза, он не заметил бы предательской детали — ведь лицо ее, вероятнее всего, хранило безучастное выражение. Но руки, на которые он смотрел в упор, руки в затейливых белых перчатках, оставлявших открытыми половину пальцев, внезапно сомкнулись, и одна рука сильно сжала другую.
— Вы, может быть, видели его фотографию в газете?
Он поднял глаза, часто моргая, и увидел на ее лице встревоженность, растерянность. Затем опустил глаза и увидел ее ноги, обутые в тапочки из черного атласа.
— Я еще раз прошу меня извинить. Я обязан делать свое дело, не правда ли? Разрешите мне все же показать вам этот снимок.
Он встал и протянул ей газету, сложенную так, что была видна фотография.
— Он проживал в доме на набережной Турнель под именем Рене Буве.
Когда старая дама брала газету, рука ее уже не дрожала. Казалось, волнение ее улеглось.
— Вы, вероятно, инспектор?
— Да, мадам. И занимаюсь семейными расследованиям.
— А это как раз такой случай?
— Кажется, да. Когда это фото было напечатано, явилась некая дама и заявила, что узнала своего мужа, некоего Сэмюэла Марша, исчезнувшего много лет назад.
— В таком случае…
— Однако мы имеем основания думать, что и имя Марш было не настоящим.
— Он оставил значительное состояние?
— Пока еще нельзя установить, насколько значительное. Но немалое.
— Отчего же вы не садитесь? Меня утомляет разговаривать со стоящим человеком.
— Прошу меня извинить.
— Вы можете сказать, кто подал вам мысль прийти ко мне? Ведь это не случайность, не стучится же полиция во все парижские двери?
Он не покраснел, потому что кровь никогда не циркулировала в его венах так сильно, чтобы это отражалось на цвете лица, но его нижняя губа едва заметно задрожала, и он понял, что наступил решающий момент.
Главное не оробеть. Перед ним была не консьержка и не клошар, а умная женщина, стоявшая бесконечно выше него по положению.
Если он скажет правду, то наверняка никогда ничего не узнает. А лгал он неумело, она сразу заметит.
Тогда он постарался изобразить на лице неопределенную улыбку, как это, он видел, получалось у некоторых его коллег, и покачал головой, не промолвив ни слова.
— Вы не хотите ответить?
— Извините, мадам, но я не имею права разглашать тайны следствия. Поймите, я всего лишь исполняю свой долг.
Вместо того чтобы рассердиться, поставить его на место, она посмотрела с любопытством и с некоторым уважением:
— Итак, вы не можете сказать мне, что вам известно.
— Нет, мадам.
— С другой стороны, вы пришли что-то узнать. Слушаю вас. Что вы от меня хотите?
Надо было не упустить шанс! Никогда еще за всю свою карьеру он не был в таком положении, но часто мечтал, как поведет тончайшую игру с изощренным собеседником и выиграет партию, но те партии, которые ему приходилось выигрывать, были куда легче, они были обычной, рутинной работой, требовавшей лишь терпения и настойчивости.
— Вы знаете месье Буве? Я хотел сказать, человека, изображенного на этой фотографии?
— А у вас есть повод думать, что я его знаю?
— Признайтесь, мадам, вы ведь уже читали эту газету?
— Может быть.
— На правой ноге у этого Буве, немного пониже колена, был шрам в форме звезды, это очень характерная примета.
— И предполагается, что я видела этот шрам?
— Не знаю.
— А какова собой миссис Марш, о которой вы мне только что говорили?
— Я ее не видел. Знаю, что это немолодая женщина, в прошлом красавица и до сих пор еще весьма кокетливая.
— Порядочная?
— Мне это неизвестно.
— И ее дочь вы тоже не видели?
— Я не занимался этой стороной следствия.
— Кто дал вам мой адрес?
Это явно не давало ей покоя. Но она овладела собой и снова заговорила с легкостью, как будто не придавая значения словам:
— Что вы обо мне знаете?
Разве мог он ответить, что не знает ничего и только что был уверен, что постучался в ее дверь по ошибке.
— Мой муж, фамилия которого была, разумеется, Лэр, умер пятнадцать лет назад.
— Да, мадам.
— Он был, помимо других своих дел, администратором в компании Северных железных дорог.
— Да.
— А моего отца звали Ламбло. Дезире Ламбло. Вы когда-нибудь о таком слышали?
— Нет.
— Ваша жена не умеет вязать?
Он не подумал об этом. Шерсть марки «Ламбло»!
— Я унаследовала ткацкие и прядильные фабрики в Рубэ.
— Понятно.
— И теперь ими управляет мой зять. Я думала, что вы ознакомились с этими фактами, прежде чем прийти.
— Видите ли…
— Слушаю вас.
— Мне нечего сказать вам. Прошу извинить, если я совершил бестактность. Я просто хотел убедиться, что вы не знали Буве.
— Который теперь час, месье…
Она хотела услышать его имя.
— Бопер.
— Который час, месье Бопер?
Вместо того чтобы взглянуть на часы, висевшие над камином, он вытащил серебряные часики из кармана, чтобы придать себе солидности, и сделал вид, будто проверил, исправно ли они ходят.
— Двадцать пять минут третьего.
— Через пять минут, в два тридцать, мой поверенный мэтр Гишар, будет здесь.
В деле и так уже задействованы два адвоката, а теперь придется иметь дело еще и с поверенным.
— Вы догадываетесь, зачем он придет ко мне?
Он предпочел промолчать.
— Как зовут нынешнего начальника полицейского управления?
— Месье Гийом.
— Отлично! Мы с моим поверенным должны нанести визит месье Гийому. Как раз в эти минуты мой поверенный, вероятно, договаривается с ним по телефону о встрече.
— Так вы его знаете, да? — спросил Бопер с такой непосредственностью, что она не сдержала улыбки:
— Кого?
— Этого Буве.
— Насколько я могу судить по этой фотографии, и в особенности по описанию шрама, это мой брат.
Он не шелохнулся. Трепет радости и гордости пробежал по его спине: наконец-то он, Бопер, сам, один, с помощью собственных умозаключений и методов, совершенно самостоятельно нашел эту, так поразившую его роскошью, квартиру.
— Вы это знали?
— Нет.
— Тогда скажите, между нами, что же вы знали?
Ему показалось неприличным ответить: «Ничего».
Он сказал:
— Кое-кто видел, как Буве долго стоял возле этого дома.
— Ах! Вы уверены? Это было давно?
— Я уточню. Вероятнее всего, прошло несколько недель.
— И это все?
— Еще я выяснил, что почти сразу после появления в газете фотографии вы приходили на набережную Турнель.
— Меня кто-нибудь видел?
— Консьержка, с которой вы беседовали.
— Она меня узнала? И дала вам мой адрес?
— Нет, но…
Он чувствовал, что зарапортовался. Но это уже не имело значения. Звонок возвестил о том, что явился поверенный и с минуты на минуту его пытка закончится. И он узнал, что подлинное имя Рене Буве было Ламбло.
— Видите ли, месье… Как вас зовут?
— Бопер.
— Видите ли, месье Бопер, все это намного интереснее, чем вы думаете, потому что я никогда не приходила на набережную Турнель, и газету я прочитала только вчера вечером, в постели. Впрочем, я подумала, что тут простое сходство, ведь я не видела брата очень много лет; в последний раз — когда ему было двадцать три года. Но вчера сообщили о шраме, тогда я поняла, что это, скорее всего, он, и связалась со своим поверенным. Сегодня утром он пришел ко мне, и мы решили…
— Так это не вы приносили фиалки?
Он прикусил язык. Да как можно было предположить, что такая женщина может робко топтаться около дома на набережной Турнель и сунуть в руку мадам Жанне букетик фиалок!..
В дверь позвонили. Поверенный был точен.
Значит, была еще какая-то другая пожилая женщина с больными ногами…
6
Перейти из Управления полиции в отдел опознания закоулками Дворца правосудия — это все равно что в большом ресторане перейти из зала на кухню. И так же как на кухню, туда не пускают посторонних. Там работали без пиджаков и переговаривались на профессиональном жаргоне.
Для тех, кто работал внизу, в полиции, покойник с набережной Турнель, со всеми его загадками и с трудным расследованием, которое заварилось из-за него, был «занудой».
Для тех же, кто работал на чердаке, этот случай был «самым смаком». Он позволял им провести кучу ювелирных работ, требовавших определенного артистизма, а они были падки на такие развлечения. Еще в белом доме специалисты порезвились, как могли, но там им было неудобно, ведь они не располагали ни инструментами, ни необходимым для работы местом.
— Вы еще не закончили с моим жмуриком? — время от времени интересовался водитель фургона, который должен был отвезти труп Буве в Судебно-медицинский институт.