Теперь, когда я мог все обдумать, в безопасности и одиночестве, я понял, что произошло. Эти трое, должно быть, были из игорного синдиката, на который работал Томми. Очевидно, синдикат не имел отношения к убийству. Они сами хотели знать, кто убил одного из их служащих, и, по всей видимости, подозревали человека по имени Соломон Наполи — Бог его знает почему. Должно быть, они прочли в «Ньюс», что я нашел тело, решили проверить меня, обнаружили, что я знаком с Сидом Фалько — я и не знал, что и он замешан в каких-то темных делах,— и отсюда все остальное.
Но подумать, что у меня связь с женой Томми! Как ее — Луиза? Луиза. Я не хочу сказать о ней ничего плохого, она не то чтобы уродина и так далее, но она худая как палка и лет на десять старше меня. Кроме того, каждый раз, когда я ее видел, она была одета в какие-то потрепанные дешевые платья и грубые туфли, а ее голову обычно сплошь покрывали такие большущие пластмассовые розовые бигуди, что казалось, будто она явилась прямиком из какого-то научно-фантастического фильма.
Ну ладно. В конце концов, тот, который сидел за столом, самый важный, вроде бы убедился, что я невиновен, так что на этом все должно закончиться. Я заглотнул остатки «Джека Дэниэлза», поставил стакан в мойку, выключил свет и в темноте поднялся в свою спальню.
И только там мне наконец пришло в голову, что я мог бы спросить этих людей, у кого же мне получить свои деньги. Черт. Ну ладно, завтра я навещу жену Томми, Луизу.
7
Но я к ней так и не съездил. Когда звонок будильника поднял меня с постели после четырех с половиной часов неспокойного сна, мир был белым, словно закутанным в вату, и казался каким-то отрешенным. Снег по-прежнему лениво падал, кружился в воздухе, но теперь это были миллионы и миллионы снежных хлопьев, и земля уже была покрыта ими на три или четыре дюйма. Первый большой снегопад этой зимы.
Я ничего не сказал отцу о том, что случилось прошлой ночью, потому что он бы только разволновался и потребовал позвонить в полицию, но я думал, что если сделаю это, то всерьез рискую опять встретить вчерашних парней. А меня не очень-то радовала подобная возможность. Мне казалось, что я — маленькая рыбка, плавающая себе в воде, живущая своей собственной маленькой жизнью, и вот я попадаюсь на крючок, и неведомая сила, слишком могучая, чтобы с ней бороться, и слишком таинственная, чтобы ее понять, выдергивает меня из воды. Сама смерть заглядывает мне в лицо, но тут вдруг меня бросают обратно в воду, так как я оказался уж слишком маленькой рыбкой. После всего этого мне совсем не хотелось поднимать шум; единственное, чего я хотел,— это убраться куда-нибудь подальше и поскорее все забыть.
Мы завтракали, а я то и дело поглядывал в окно кухни на снег — он все шел. Я встал рано, чтобы выйти в дневную смену, потому что сегодня вечером, как всегда по средам, я собирался отправиться играть в покер, но выходить на работу в такой снегопад было бессмысленно. После завтрака я позвонил в гараж и сказал, что не вижу никакого толку присоединяться к затору, который, несомненно, создался на Манхэттене, диспетчер ответил, что не возражает, и таким образом я получил целый день в свое распоряжение.
Отец вернулся к своим процентам, устроившись за столом в комнате, но по существу оставив меня одного. Я стал звонить ребятам, чтобы выяснить, соберется ли вечером достаточно народу для игры, но кто-то из них ушел на работу, а кто-то вообще отказывался выходить из дому:
— Если хочешь, играйте у меня, Чет, я не возражаю.
Сиду Фалько я не позвонил. У меня возникло какое-то странное отношение к нему после того, что я узнал о нем минувшей ночью. Я позвонил в магазин канцтоваров, поставил на номер двести четырнадцать и пообещал завтра занести четвертак, а потом мне было уже совершенно нечего делать, кроме как читать спортивные страницы в «Ньюс» и ждать наступления завтрашнего дня.
И когда, вскоре после одиннадцати, в дверь позвонили, это показалось мне подарком судьбы. Я дошел уже до того, что начал смотреть старый фильм о скачках с Маргарет О'Брайен по одиннадцатому каналу, а я терпеть не могу такие фильмы. Я и без них знаю, что на скачках и результаты подтасовывают, и не дают всей информации об участниках, но все равно снова и снова влезаю в это проклятое дело.
Я тут же выключил телевизор, пошел и открыл дверь. В дом ворвался вихрь снега, а затем вошел детектив, который допрашивал меня после убийства Томми. Детектив Голдерман. Количество уже выпавшего снега, насколько я разглядел через открытую дверь, казалось просто невероятным, но по мостовой только что прошли снегоочистители, так что, возможно, по ней и можно было проехать. Перед домом я увидел припаркованный черный «форд».
Я захлопнул за ним дверь, а он снял шляпу и спросил:
— Помнишь меня. Честер?
Почему полицейские всех зовут на «ты»?
— Конечно,— ответил я.— Вы детектив Голдерман.
Отец крикнул из столовой:
— Кто это?
Детектив Голдерман заметил:
— Ты не пошел сегодня на работу.
— А кто пошел? — спросил я.
— Я пошел,— ответил он.
Из столовой снова закричал отец:
— Я жду человека из страховой компании!
Детектив спросил:
— У тебя найдется несколько минут?
— Конечно. Проходите в гостиную.
— Чет! — завопил отец.— Это человек из страховой компании?
Я проводил детектива Голдермана в гостиную и извинился, что должен ненадолго оставить его.
— Конечно, конечно.
Я прошел в столовую и объяснил:
— Это полицейский.— Я сказал «полицейский», а не
«легавый», потому что детектив Голдерман мог слышать меня.
— Почему ты сразу не сказал? — пробурчал отец.
Он был раздражен. Скорее всего, это означало, что цифры ему не давались. Рано или поздно он всегда разделывал эти полисы, но над некоторыми ему приходилось изрядно помучиться, и когда это случалось, его выводил из себя любой пустяк.
— Мы будем в гостиной,— сообщил я и вернулся к детективу Голдерману. Я предложил ему сесть, и сам сел тоже.
— Ты ведь неплохо знал Томми Маккея, верно? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Пожалуй. Конечно, мы не были особо близки, но мы были друзьями.
— Тебе известно, чем он зарабатывал на жизнь?
— Я не уверен…— нерешительно протянул я.
Глядя на меня, он ухмыльнулся, словно хотел сказать: мы ведь просто так сидим, болтаем, так что брось, чего уж там. А вслух произнес:
— Но ты, возможно, догадываешься, да?
— Думаю, что да.
— Хочешь, чтобы я сам сказал?
— Лучше бы.
— Томми Маккей был букмекером.
Я кивнул:
— Думаю, что так оно и есть.
— Гм… И как же ты с ним общался: как друг или как клиент?
На этот раз настала моя очередь ухмыльнуться, нервно и сконфуженно, так что все становилось ясно без объяснений.
— Думаю, и того и другого понемногу,— сказал я.
— Не волнуйся, Честер,— успокоил меня Голдерман.— Я не интересуюсь игроками.
— Это хорошо.
— Мы расследуем убийство, и только.
Я сказал, что это тоже хорошо.
— У тебя есть какие-нибудь идеи?
Думаю, в эту минуту у меня был озадаченный вид. Во всяком случае, чувствовал я себя озадаченным.
— Идеи?
— Кто мог бы его убить.
Я покачал головой."
— Нет. Мы были знакомы не настолько хорошо.
— В тот день ты никого больше не видел в квартире или в подъезде?
— Нет, не видел.
— Маккей никогда не высказывал тебе обеспокоенность, опасение, что кто-то может за ним охотиться?
— Нет.
— Он когда-нибудь задерживался с выплатой выигрышей?
— Никогда. Тут Томми всегда был точен.
Он кивнул, задумался на секунду, а потом спросил:
— Ты знаешь еще кого-нибудь из жильцов этого дома?
— Дома, где жил Томми? Нет.
— Тебе о чем-нибудь говорит имя Соломон Наполи?
До вчерашней ночи я мог без колебаний ответить на этот вопрос. Теперь, стараясь представить, как бы я сделал это, а затем изобразить полную искренность, я приподнял бровь, почесал голову, уставился в окно и наконец сказал:
— Соломон Наполи? Нет, не думаю.
— Ты не уверен.
— Разве? Нет, я действительно не знаю этого имени, просто я постарался вспомнить, чтобы ответить наверняка. А кто это?
— Кое-кто, кем мы интересуемся,— сказал он, ясно давая понять, что уж мне-то интересоваться им не следует.
— Он живет в том же доме, что и Томми?
Он нахмурился и как будто смутился.
— Конечно нет. А что?
— Ну, вы спросили, знаю ли я кого-нибудь в этом доме, и тут же спросили…
— А,— перебил он,— понимаю. Нет, это два разных вопроса.
— А…— сказал я.
— Ты когда-нибудь слышал о Фрэнке Тарбоке? — спросил он.— Он не живет в доме Томми.
— О Фрэнке Тарбоке? Нет.
— Теперь ты не хочешь сначала подумать?
— Ну…— пробормотал я.— Это… Я просто сразу понял, что он…
— О'кей, Честер. А Багса Бендера ты не знаешь?
— Это его так зовут? Нет, если бы я когда-либо слышал такое имя, я бы запомнил.
— А Уолтера Дробла?
Я уже собирался снова сказать «нет», но вдруг это имя вызвало в моей памяти что-то вроде отдаленного отзвука.
— Уолтер Дробл,— повторил я.— Я не мог о нем читать в газетах или слышать где-нибудь?
— Ты только случайно о нем слышал?
— Да, пожалуй. Как будто я встречал это имя где-то, но очень давно.
— Хорошо.— Казалось, целую минуту он все это обдумывал, а затем спросил: — Насколько хорошо ты знаешь миссис Маккей?
И он туда же!
— Не очень хорошо,— ответил я.— Я имел дело только с Томми.
— Может быть, ты слышал какие-нибудь сплетни о ней? Например, что она путается с другим мужчиной?
Я покачал головой.
— Ничего такого.
— А с тобой она никогда не заигрывала?
— Миссис Маккей? Вы ее видели? Ну да, конечно, видели, в тот день.
— В тот день она выглядела не лучшим образом,— согласился он.— Так ты думаешь, что она не настолько хороша собой, чтобы флиртовать?
— Ну, она не то чтобы плоха, не знаю… Я толком и не видел ее и вообще не знаю, как бы она выглядела, если бы оделась как-нибудь по-другому…
— Ну что же…— Он встал.— Пожалуй, это все. Спасибо за содействие.
— Не стоит благодарности,— сказал я.
— Ты не собираешься в ближайшие дни уезжать из города?
— Нет, конечно.
— Тебя известят о дознании.
— Я буду здесь.
Я проводил его до двери. Он застегнул пальто и надел шляпу, я открыл дверь, и он вышел в снежную круговерть. Снег валил по-прежнему густо, к тому же то и дело налетали легкие порывы ветра, так что, когда я выглянул на улицу, мне показалось, что я смотрю на затертую, исцарапанную фотографию.
Дождавшись, пока детектив сойдет с крыльца, я захлопнул дверь и вернулся в гостиную, но телевизор включать не стал. Я просто сидел и размышлял, и мне пришло в голову, что если есть кто-либо в этом мире, на чьем месте я ни за что не хотел бы оказаться, так это, скорее всего, Соломон Наполи. Легавые, по всей видимости, думают, что он имеет какое-то отношение к смерти Томми, и так же считает неведомый босс Томми. Таким образом, Наполи, похоже, оказался между двух огней.
Кто этот Наполи? Может быть, босс какой-то другой банды, и все это связано с противоборством двух группировок? Вражда между группировками все еще существует, только не получает уже такого резонанса, как раньше. В наши дни гангстеры просто исчезают, их больше не взрывают в парикмахерских и не расстреливают автоматными очередями перед каким-нибудь детским садиком. Но все же время от времени кое-что попадает в газеты, обычно в тех случаях, когда что-то не срабатывает. Например, история с тем парнем, года два назад, на которого напали в баре в Бруклине, а двое легавых совершенно случайно туда зашли и увидели, как его душат с помощью проволочной вешалки для одежды. Было известно, что он входил в одну из местных гангстерских шаек, и легавые потом выяснили, что убийцы были связаны с другой шайкой. Нападавшим удалось удрать, а парень, отдышавшись, разумеется, утверждал, что не знает ни кто они, ни почему они на него напали.