— Я тебеговорю: оч-ха!
Я вспомнил, что она не произносила звук «р». Такса разразилась громким лаем и попыталась укусить меня за икру. Пользуясь шумом, я шепнул Лине:
— Спасибо. Держись!
10
Я уже пробежал пару кварталов, а Виктора все не было. Я остановился на перекрестке и осмотрелся: во все стороны — лишь пустынные улочки с редкими фонарями. Спереди появился вдруг луч фары, и я с облегчением почувствовал, что не один в этом мире.
— Я не хотел рычать на весь квартал у дома, — сказал, подрулив ко мне, мой напарник.
— Правильно сделал.
Через десять минут, покружив для очистки совести по окрестным проулкам, мы въезжали во двор нашей виллы.
— Как, как ты сказал, друг мой? Оч-ха? — спросил Кудинов, выслушав мой рассказ.
— Это не я сказал, это Лина сказала. Да, оч-ха.
— И что это значит?
— А как, по-твоему?
— Откуда мне знать?
— А мне?
— Тыже там был!
— Но это все, что она мне сказала.
Мы замолчали.
— Вот и поговорили, — подытожил я.
Мы снова выпили. Виктор, которого как боевого товарища я пригласил посидеть с нами, отказался. Он был на дежурстве, но, похоже, он, помимо этого, просто не хотел нам мешать.
Мы порылись в тель-авивском телефонном справочнике. Не в том, где мы нашли адрес Лины: у запасливых ребят был и второй кирпич, с желтыми страницами. В израильской столице фирмы с названием Оч-ха или похожим не было.
— Рискну предположить, что это какая-то индийская контора, — заявил Лешка. — У Лины ведь мозговые извилины по всему телу! Она наверняка сразу поняла, что ты собираешься отправиться по Ромкиным следам.
— Она плакала, — кивнул я.
Кудинов кивнул. Не знаю, о чем подумал он. Мне же казалось, что Лина заплакала, потому что случилась беда, и мушкетеры мигом оказались тут как тут. Мы, правда, в эту игру нашего куратора-смершевца не играли, но Ромка — по комплекции — мог бы быть Портосом, Кудинов, наверное, Атосом, а я, получается, Арамисом. Ну, уж точно не д'Артаньяном!
— Жаль, что мне не удастся поехать с вами, — произнес Лешка.
Нет, он думал о том же.
— Поехали!
Вот кто мне бы действительно был в помощь! Но Кудинов скептически качал головой:
— «Поехали!» Легко сказать!
— Хочешь, я попрошу Эсквайра?
— Бессмысленно! У него на меня какие-то другие планы здесь. Мне пока вредно знать, какие именно.
Чтобы не травить ему душу, я оставил эту тему. Как потом окажется, зря!
Меня разбудил запах свежесваренного кофе. Он исходил из кружки, которую подносила к своим губам Маша. Она была свежей, отдохнувшей, принявшей душ, тщательно накрашенной и одетой в белоснежную легкую блузку. Я ощутил во рту пары уничтоженных за ночь децилитров алкоголя и предположил, что такое же облако должно было окружать и нас с Лешкой. Я уже не говорю о самочувствии разных частей моего тела, начиная с головы, грозящей с минуты на минуту расколоться, как спелый арбуз.
Заметив, что я проснулся, Маша поспешно отвела глаза. Сколько времени она сидела так, изучая своего будущего напарника? Интересно, я храпел?
Я пошевелился, официально заявляя тем самым о своем пробуждении, Маша перевела взгляд на меня — теперь уже тоже официально.
— С добрым утром! Кофе?
Я выпрямился в кресле и стащил с себя плед.
— Боюсь, такой беде кофе не поможет.
С тяжелого похмелья лучшее лекарство — душ! Причем не холодный, как считается, а горячий, насколько можешь терпеть, и на голову. Меня научил этому средству один военный хирург, который служил в Анголе, когда там воевали кубинцы — открыто, и советские части — как обычно, в тайне. Так вот, у этого русского хирурга способом закрыть тяжелый день, за который он отрезал с десяток рук и ног, был стакан разведенного спирта. А если через полчаса его будили, чтобы снова вложить ему в руку скальпель, он приводил себя в чувство за десять минут под горячей водой. Действительно, помогает!
Когда я через полчаса выполз в гостиную, там уже был полный порядок. Стол вычищен, через открытую балконную дверь в комнату проникал аромат субтропиков: у самой двери в саду цвели олеандры. Изрядно помятый, но держащийся с достоинством и отстраненностью истинного денди, Кудинов пил кофе с Машей. Он даже сумел причесаться, при этом затылок его воинственно украшало кривое белое перо из подушки.
— Пока ты тут плескался, тебе письмо привезли. От Эсквайра.
— От кого?!
Он протягивал мне сложенный пополам листочек бумаги.
— Ты прочел, что ли?
— Прочел — оно для нас обоих.
Лешка, проходя мимо, хлопнул меня по спине:
— Тебе-то хорошо! А мне в Москву возвращаться.
Я нагнулся и взял записку. В ней было три слова: «Больше никакой самодеятельности».
Кто нас сдал, да еще в середине ночи? Маша? Вряд ли — она спала или, по крайней мере, из дома не выходила. Виктор? Вот он идет с открытой бутылкой и стаканом. Нет, такой не станет закладывать. Да он и не знал, что наша вчерашняя операция не была никем санкционирована. Кто еще, хотя бы просто видел меня у Лининого дома? Остается только израильская наружка. Нет, я положительно отказывался что-либо понимать в этой жизни!
После завтрака мы с Кудиновым — слава богу, вел он! — проделали весь путь в обратном порядке: до оставленного в переулке фиата и дальше до «Карлтона», где я должен был выписаться. Я путешествую налегке: чемоданчик на колесиках, с каким пускают в салон, и с тайничками вокруг колесиков, а также брезентовая, с кожаными вставками сумка через плечо. Она наверняка из очень дорогого магазина — не потому, что она так выглядит, а потому что мне ее подарила моя теща Пэгги. Не броская — такую не станут срывать проезжие воры на мотоциклах, но качественная и очень удобная. В нее влезает все необходимое в поездке: путеводитель, карманный компьютер, фотоаппарат, бумажник с документами и кредитками (теперь все это было на имя Юрия Фельдмана), при желании — мобильный телефон (Кудинов дал мне еще один, зарегистрированный в Тель-Авиве опять же на Юрия Фельдмана) и даже бутылка воды. Обниматься на прощание с Лешкой мы не стали — он снова играл роль водителя, — только подмигнули друг другу.
Часть вторая
Дели
1
Учитывая разницу во времени, в Дели мы прилетели уже ночью. Но, в отличие от Израиля, здесь и после захода солнца воздух колыхался теплой тяжелой массой, основу которой составляли, по моему ощущению, песчаная взвесь и продукты выхлопа двигателей внутреннего сгорания. Лениво отбиваясь от таксистов, наперебой предлагающих отвезти нас в город, мы стояли и ждали машину, заказанную Фимой, Сашей и Деби. Фима, Саша и Деби были моими новыми знакомыми.
Тогда в самолете выпад Маши по поводу роскошных блондинов и смуглых замухрышек вроде меня сначала меня завел. Но мне опять пришел на ум мой первый куратор от Конторы Петр Ильич Некрасов. Вот и сейчас он произнес миролюбиво, черпая из своего бездонного запаса присказок и поговорок: «От нашего ребра нам не ждать добра!» Уже одного его тона было достаточно, чтобы меня успокоить.
Так что я просто решил существовать в автономном режиме. Читать своего Иогананду у меня не получалось, и я приобрел у стюардессы с римским профилем литровую бутылку Бифитера и двухлитровую — тоника. Я уже приметил сидящих через проход трех симпатичных израильтян, двух парней и девушку, совсем молоденьких, лет двадцати — двадцати с небольшим. Парни разговаривали с девушкой на иврите, а между собой по-русски. В надежде, что и в остальном они с исторической родиной еще не порвали, получив напитки, я повернулся к ним:
— Ребята, поможете?
Молодежь отзывчива душой — парни, не ломаясь, тут же согласились. Машу я игнорировал.
За первым стаканом мы выяснили, кто есть кто. Мои новые друзья только что закончили службу в армии и теперь летели в Индию на месяц, чтобы… Здесь возникла заминка.
— Ну, как правильно сказать…
Парня через проход звали Фима. Он был невысокий, кругленький, ярко выраженной еврейской внешности, очень живой и смешливый. По-русски он говорил свободно, только с неправильной мелодикой. Так говорят дети эмигрантов, рожденные уже в другой стране.
— Если мы скажем «отдохнуть», вы можете неправильно нас понять, хотя можно и так сказать, — пришел ему на помощь Саша. Этот же явно родился в России, скорее даже, на Украине. В отличие от Фимы, он выражался сложно. — Отдыхают обычно тихо, а мы хотим как раз наоборот!
Саша был высокий, поджарый, светловолосый, с загорелыми мускулистыми ногами, вылезающими из шорт цвета хаки. Оба парня, как, впрочем, и большинство пассажиров мужского пола, кипы оставили дома, подчеркивая светский характер своего путешествия.
Саша сидел у окна, а между ребятами сидела девушка, Деби. Я все еще на таких заглядываюсь, хотя и понимаю, что по возрасту она мне годится в дочери. Но у природы ведь главная задача — обманывать нас с помощью всех наших органов чувств, в обход мозга. Лучше всего это у нее получается через зрительные образы. Так вот Деби она, природа, создала стройной, с длинными ногами, обтянутыми джинсами, с загорелым плоским животом, который по последней моде у всех девушек должен быть наружу, и совсем не плоской попкой. Лицом она была похожа на итальянку с севера, откуда-нибудь из Ломбардии или Венето. При этом волосы у нее были пепельными, с отливом — не знаю, природным или от хорошего шампуня, мимика очень живая, за стеклышками модных, практически без оправы, очков умные серо-зеленые глазки. Хотя глаза у всех троих были умными: ребята учились на историческом факультете в Иерусалимском университете. — Да нет, Юра-то как раз может понять нас правильно, — поправил его Фима.
Я вспомнил нужное слово, выученное мною в один из последних приездов в Москву, — в мое время так не говорили.
— Вы едете в Индию оттянуться!
— Точно! — в один голос отозвались демобилизованные.
Деби требовала перевода — этим занялся Саша. А Фима перегнулся ко мне через проход поближе и доверился вполголоса:
— В Индии же гашиш на любом углу продают. Хотя официально это запрещено, за этим в основном туда и ездят. Здесь полсамолета таких, как мы.
Это я уже заметил: средний возраст пассажиров не превышал тридцати. Даже учитывая тех, кто портил картину, вроде меня. Или вон того усатого мужика в мятых брюках с бледным, даже зеленоватым лицом, который разминал ноги в проходе.
— Я считал, что за этим летят в Гоа, — сказал я.
— Туда мы и едем. Только сначала хотим все-таки посетить ловушки для туристов, типа Тадж-Махала. В Дели ничего сверхъестественного нет, но все равно, побудем там пару дней, чтобы отметиться.
— А где вы остановитесь?
— Есть там одно место опробованное, на Мейн Базаре, — Фима перегнулся к Саше. — Как оно называется?
— Аджай Гест Хаус, — отозвался Саша.
— Ха! — удивился я. — Так и мы туда едем.
Совпадение, если задуматься, было удивительное, даже невероятное.
Но в моем тогдашнем состоянии малейшее умственное усилие было пыткой. Этo я потом всерьез задумался на этот счет.
Тогда, в самолете, мы говорили про израильскую армию. В Штатах, где нет всеобщей воинской повинности, нет и такого вопроса. В России, где такая повинность есть, от армии норовят откосить, кроме тех, кто хочет в армии служить, но те стремятся сразу поступить в офицерское училище. В Израиле служить обязаны все, даже девушки, но большинство стремится это сделать.
Мы, наконец, нащупали общий язык для всех четырех. Да, английский, спасибо за подсказку! Ребята владели им довольно приблизительно, Деби, напротив, говорила бегло, с легким акцентом. Мне же приходилось себя постоянно контролировать, чтобы мой английский оставался в рамках того, как на нем мог говорить скромный компьютерщик из России.