Вздохнув, Жевинь снова взял сигару и рассеянно уставился на нее.
— Не знаю, как и признаться в том, что у меня на уме. В одном я уверен: Мадлен очень изменилась. Я тебе больше скажу… Иной раз мне приходит в голову, что женщина, которая живет со мной… вовсе не Мадлен!
Флавьер поднялся и заставил себя рассмеяться:
— Ну ты и скажешь! Кто же это, по-твоему? Полина Лажерлак? Не сходи с ума, Поль, дружище… Что ты будешь пить? Портвейн, чинзано, «Кап-Корс»?
— Портвейн…
Флавьер вышел в столовую за подносом и бокалами. Жевинь крикнул ему вслед:
— Я ведь даже не спросил, ты-то сам женат?
— Нет, — донесся до него приглушенный голос Флавьера, — и не имею ни малейшего желания.
— Я слышал, ты ушел из полиции? — не унимался Жевинь.
Последовало короткое молчание.
— Тебе помочь?
Оторвавшись от кресла, Жевинь подошел к открытой двери. Флавьер откупоривал бутылку. Жевинь привалился плечом к косяку.
— А у тебя тут славно. Извини, дружище, что морочу тебе голову своими историями… Чертовски приятно было тебя повидать. Надо бы сначала позвонить, но, понимаешь, я так закрутился…
Флавьер выпрямился, спокойно вытащил пробку. Неловкий момент миновал.
— Ты что-то говорил о кораблестроении? — напомнил он, разливая вино.
— Да. Мы делаем корпуса для катеров. Очень крупный заказ… Похоже, в министерстве боятся попасть в переделку.
— Еще бы! Со «странной войной» пора уже кончать. Ведь скоро май… Твое здоровье, Поль.
— Твое, Роже.
Они выпили, глядя друг другу в глаза. Стоя, Жевинь выглядел приземистым и коренастым. На фоне окна четко вырисовывалась его голова римлянина с мясистыми ушами и благородным лбом. А ведь Жевинь звезд с неба не хватает. Просто в нем есть какая-то капля провансальской крови: ей-то он и обязан своим обманчивым профилем римского проконсула. После войны он будет миллионером… Флавьер устыдился своих мыслей. Ведь и для его дел выгодно, что другие сейчас воюют. Пусть даже он признан негодным к военной службе, что это меняет? Он поставил бокал на поднос.
— Знаешь, эта история не выходит у меня из головы. У твоей жены никого нет на фронте?
— Какие-то дальние родственники, мы с ними почти и не знались. Можно сказать, никого.
— А как вы с ней познакомились?
— О, это очень романтическая история.
Жевинь рассматривал свой бокал на свет, подыскивая слова. Все тот же страх показаться смешным, из-за которого он и в прежние времена терялся и заваливал устные экзамены.
— Я с ней встретился в Риме. Ездил туда по делам. Мы остановились в одном отеле.
— В каком же?
— В «Континентале».
— А она что делала в Риме?
— Изучала живопись. Говорят, она замечательная художница. Я-то в этом ничего не смыслю…
— Она что, собиралась давать уроки?
— Какое там! Училась для собственного удовольствия. Ей ведь сроду не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Представляешь, в восемнадцать лет ей уже купили машину. Отец у нее был крупным промышленником…
Жевинь повернулся и прошел в кабинет. Флавьер обратил внимание на его легкую, уверенную походку. Раньше он двигался порывисто, будто заикался всем телом. Богатство жены буквально преобразило его.
— Она по-прежнему увлечена живописью?
— Да нет, понемногу забросила. Все времени не хватает. Эти парижанки вечно заняты.
— Но все-таки у этих ее… отклонений… должна быть какая-то причина. Постарайся припомнить, может, было что-нибудь? Ссора, дурные новости? Ты же наверняка тоже об этом думал!
— Еще бы мне не думать! Да только ни до чего я не додумался… Не забывай, часть недели я провожу в Гавре.
— Выходит, эти приступы… рассеянности, затмения, как их ни называй, начались, когда ты уехал в Гавр?
— Нет, я был здесь. Как раз приехал. Это случилось в субботу, Мадлен была веселой, как всегда. Вечером она впервые показалась мне странной. Но я тогда не придал этому особого значения. Сам страшно устал…
— А прежде?
— Прежде? Ну, иной раз она бывала не в духе, но это же совсем другое дело.
— Ты уверен, что в ту субботу не произошло ничего особенного?
— Вполне уверен, по той простой причине, что мы весь день провели вместе. Я приехал утром, часов в десять. Мадлен только что встала. Мы поболтали… Только не требуй от меня подробностей, я их, естественно, забыл. Да и к чему мне было запоминать? Позавтракали мы дома.
— А где ты живешь?
— Что?.. Ах да, я ведь все эти годы не давал о себе знать… Я купил дом на авеню Клебер, сразу за площадью Звезды. Вот визитная карточка.
— Спасибо.
— После завтрака мы вышли… Помнится, мне нужно было кое-кого повидать в министерстве. Потом прошлись возле Оперы. Вот, пожалуй, и все. Самый обычный вечер.
— А как же припадок?
— Это случилось уже под конец ужина.
— Точно дату не помнишь?
— Дату, говоришь?
Заметив на столе записную книжку Флавьера, Жевинь принялся ее листать в поисках календаря.
— Помнится, был конец февраля… из-за этой встречи в министерстве… Так, суббота была двадцать шестого февраля. Значит, это было двадцать шестое.
Флавьер пристроился рядом с Жевинем на подлокотнике кресла.
— Скажи, почему ты надумал обратиться ко мне?
Жевинь нервно стиснул руки. Из его прежних странностей сохранилась только эта: в затруднительном положении он цеплялся сам за себя.
— Ты ведь всегда был мне другом, — пробормотал он. — И я не забыл, как ты интересовался психологией, всякими тайнами… Не в полицию же мне было идти! — И, заметив, как у Флавьера скривились губы, он добавил: — Узнав, что ты ушел из полиции, я и решил к тебе обратиться.
— Да, — произнес Флавьер, разглаживая кожаную обивку, — и правда ушел. — Резким движением он поднял голову. — Знаешь почему?
— Нет, но…
— Все равно узнаешь. Такие вещи всегда выходят наружу! — Он пытался улыбаться, говорить об этом спокойно, но голос выдавал его горечь. — Это скверная история… Хочешь еще портвейна?
— Нет, спасибо.
Флавьер подлил себе вина, стиснул бокал рукою.
— Со мной произошел… идиотский случай. Я был инспектором. Теперь уже не грех и признаться: не любил я эту работу. Меня отец заставил пойти по его стопам… Сам он дослужился до дивизионного комиссара и не представлял другой карьеры для сына. В таком деле нельзя принуждать… Мне не следовало поддаваться. Короче, как-то раз мне поручили задержать одного типа. Да нет, это не был опасный преступник. Просто ему пришло в голову спрятаться на крыше… А со мной был один сотрудник, славный такой парень по фамилии Лериш…
Он залпом выпил вино, так что слезы выступили на глазах. Откашлялся, пожал плечами, как бы смеясь над своей неловкостью.
— Сам видишь, — попытался он пошутить, — как только всплывает эта история, я сразу в слезы… Крыша была покатая. Снизу доносился шум машин. Этот тип, безоружный, спрятался за трубой… Нам надо было его окружить. Да только я… не смог спуститься.
— Головокружение! — сказал Жевинь. — Ну да, помню, ты всегда этим страдал.
— Вместо меня пошел Лериш… и упал.
— Вот как! — произнес Жевинь.
Он опустил глаза, так что Флавьер не мог прочесть его мыслей, хотя по-прежнему смотрел ему в лицо. Затем Флавьер продолжил вполголоса:
— В любом случае лучше, чтобы ты знал.
— Нервы всегда могут подвести, — заметил Жевинь.
— Ясное дело, — жестко произнес Флавьер.
Они помолчали, затем Жевинь сделал рукой неопределенный жест.
— Очень жаль, конечно, но ты-то здесь ни при чем.
Флавьер открыл ящичек с сигаретами.
— Угощайся, старина.
Рассказывая свою историю, он всегда ощущал какое-то тупое недоверие слушателей. Никто не принимал его всерьез. Как заставить их услышать тот нескончаемый вопль, сначала пронзительный, а потом приглушенный безумной скоростью падения? Возможно, у жены Жевиня и была какая-то тайная мука, но что может быть страшнее его воспоминаний? Разве ее преследовал во сне этот крик? Разве вместо нее кто-нибудь умирал?
— Я ведь могу на тебя рассчитывать? — спросил Жевинь.
— Что я должен делать?
— Просто последить за ней. Прежде всего мне важно знать твое мнение. Рассказать тебе о ней уже было для меня таким облегчением… Ты ведь согласен?
— Если тебе и впрямь от этого станет легче.
— Дружище, ты даже не можешь себе представить, до какой степени! Ты свободен сегодня вечером?
— Нет.
— Жаль. Я бы пригласил тебя поужинать у нас. Тогда в другой день?
— Нет. Лучше, чтобы она меня не знала. Так мне будет проще следить за ней.
— И то верно, — согласился Жевинь. — Но все-таки ты должен ее сначала увидеть.
— Пойдите с ней в театр. Там я смогу ее рассмотреть, не опасаясь показаться нескромным.
— Мы завтра вечером идем в театр «Мариньи». У меня там ложа.
— Значит, и я приду.
Жевинь взял Флавьера за руки.
— Спасибо тебе. Видишь, я был прав. Ты и впрямь находчивый малый. Я бы сам никогда не додумался устроить встречу в театре. — Он принялся шарить во внутреннем кармане пиджака и вдруг заколебался. — Ты только не обижайся, старик. Нам нужно решить еще один вопрос. Ты меня понимаешь? Раз ты был так любезен и согласился помочь…
— Да ладно, — остановил его Флавьер. — Это всегда успеется.
— Точно?
Флавьер похлопал его по плечу.
— Меня заинтересовали не деньги, а сам этот случай. Мне кажется, что мы с ней чем-то похожи… и, возможно, мне удастся узнать, что она скрывает.
— Но, уверяю тебя, она ничего не скрывает.
— Посмотрим.
Жевинь взял свою серую шляпу и перчатки.
— Как у тебя дела в конторе?
— Идут, — ответил Флавьер, — жаловаться не приходится.
— Если только я могу быть чем-то полезен… Буду рад помочь. Я ведь пользуюсь влиянием… особенно сейчас.
«Влиянием тыловой крысы», — подумал Флавьер.
Это пришло ему в голову так внезапно, что он даже отвернулся, чтобы не встретиться с Жевинем взглядом.
— Сюда, пожалуйста, — произнес он вслух. — Лифт не в порядке.
Они вышли на тесную лестничную клетку. Жевинь подошел поближе к Флавьеру.
— Действуй по своему усмотрению, — прошептал он. — Если понадобится что-нибудь сообщить, позвони мне на работу, а еще лучше зайди. Главное, чтобы Мадлен ни о чем не узнала. Стоит ей заметить, что за ней следят… Бог весть, что тогда будет!
— Можешь на меня положиться.
— Спасибо тебе.
Жевинь спустился по лестнице. Дважды он оборачивался, чтобы помахать рукой. Вернувшись к себе, Флавьер выглянул в окно. Огромная черная машина медленно отъехала от тротуара и направилась к перекрестку. Мадлен!.. Ему нравилось это томное имя. Как она могла выйти замуж за этого толстяка? Верно, она и вправду его обманывает. Дурачит его! Так ему и надо, с этими его замашками богача, с его сигарами, кораблями, административными советами и всем остальным… Флавьер не выносил чересчур самонадеянных людей, хотя многое бы отдал за капельку их уверенности в себе.
Резким движением он захлопнул окно. Потом походил по кухне, стараясь убедить себя, что голоден. Чего бы такого поесть? Он посмотрел на ряды консервных банок в стенном шкафу. Как и все, он запасся провизией, хоть и считал, что это глупо: ведь война наверняка скоро кончится. Взял несколько крекеров и початую бутылку белого вина, хотел было присесть, да решил, что на кухне неуютно, и вернулся в кабинет, грызя на ходу печенье. По пути включил радио, хотя заранее знал все, что скажут: «Стычки патрулей… Артиллерийский обстрел с обоих берегов Рейна». Но голос диктора создавал ощущение, что рядом есть кто-то живой. Флавьер присел, выпил немного вина. В полиции он не добился успеха, в армию его не взяли… На что же он вообще годен? Он открыл ящик стола, достал зеленую папку и написал в правом верхнем углу: «Досье Жевиня». Затем сунул туда несколько листков чистой бумаги и застыл, уставившись в пустоту отсутствующим взглядом.