— Всего один раз увидеть хотя бы издали… — бормотал он себе под нос, перескакивая через ступеньки.
Через пять минут он был на углу улицы и почти догнал Сабину, идущую рядом с Модестой. Они, по счастью, еще не успели нанять фиакр.
Андре шел сзади, шагах в двадцати. Он любовался походкой, манерой придерживать платье, гордым профилем…
"Господи, когда же наступит день, когда я открыто пойду рядом с ней рука об руку…"
Одна лишь эта мысль была способна удвоить его энергию.
В эту минуту Сабина с Модестой остановили экипаж и, усевшись в него, приказали кучеру ехать как можно скорее.
Фиакр тронулся и тут же скрылся из виду.
Взглянув еще раз в ту сторону, куда укатил фиакр, Андре повернул было домой, но тут его окликнул чей-то звонкий, молодой голос.
Он обернулся и увидел, как из новенькой коляски, запряженной парой прекрасных лошадей, вышла молодая дама, одетая самым роскошным образом и сделала ему знак подойти к ней.
Андре напряг свою память…
— Мадемуазель Роза, если не ошибаюсь?
— Скажите лучше, мадемуазель Зора де Шантемиль, — услышал он мужской голос над самым ухом.
Андре обернулся и чуть не столкнулся нос к носу с господином, который только что отдавал какие-то приказания кучеру.
— Извините, — проговорил он очень удивленный и отступил на два шага.
— Да, милостивый государь, — продолжал господин, по виду очень смешной и недалекий. — Шантемиль — поместье, которое я ей подарю на следующий же день по смерти моего папа!
Андре чуть не прыснул со смеху, до того забавна была фигура господина, заговорившего с ним. Черты этого лица можно было определить одним словом: "гусь", что же касается его туалета, то это был гибрид шута и попугая.
Тото-Шупен, передавая его приметы Тантену, забыл почему-то столь выдающееся свойство.
— Мое имя не имеет значения, — продолжал между тем господин, — поехали лучше к нам обедать!
И, не дожидаясь согласия со стороны Андре, Роза живо схватила его за руку и втолкнула в дверцу шикарного экипажа.
— А ведь она добра, как вы считаете, а? — заговорил опять чудак в красных перчатках, — я, по крайней мере, так ее понимаю. Видно, делать нечего: друзья наших друзей — наши друзья! Пойдемте, я должен исполнить ее желание! О, мы приехали!
— Да-да! Я этого хочу, хочу! — повторяла Роза, направляясь к дому и таща за руку Андре.
Он подумал, что ему не помешает развлечься, а эта парочка обещала много интересного. В особенности этот гусь весьма занимал Андре. Он подумал еще минуту и согласился.
— Пусть будет так! Пойду посмотрю на этого дурака. Какие фигуры лепит из него этот красивый чертенок! — подумал он про себя, но не счел нужным рекомендоваться ему.
Об этом, впрочем, позаботилась Роза.
— Господин Гастон де Ганделю! — представила она своего "гуся", дергая его за рукав, и он при этом смешно шаркнул тоненькой ножкой.
Андре едва удержался от смеха.
— А это монсеньор Андре, великий художник! — продолжала она, хватая Андре за рукав.
— Монсеньор Андре — художник? — удивился гусь, — погодите, я что-то такое слышал от папа! Не тот ли это Андре, который будет отделывать дом, построенный папа на Елисейских полях?
— Тот самый, — ответил Андре, едва сдерживая улыбку.
— В таком случае — очень приятно, очень приятно! Теперь вы совсем наш!
Радости его, казалось, не было пределов.
— Идемте же, — крикнула Роза, взбегая по лестнице, убранной цветами.
Андре уже хотел подниматься следом за ней, когда Ганделю догнал его и с самым таинственным видом зашептал на ухо:
— А? Какова? Не женщина, а восторг, — шептал он, подмигивая при этом самым вульгарным образом, — погодите, ведь в умении держать себя, правду говоря, равных себе я здесь не знаю, так что учитель у нее будет превосходный!
— Это уже заметно, — серьезнейшим тоном отвечал ему Андре.
— Да придете ли вы наконец? — крикнула Роза, топая ножкой.
— Сию минуту, — отвечал Ганделю, поспешно взбегая по лестнице и увлекая за собой Андре.
— Твердый характер, не правда ли, — успел он еще шепнуть Андре с тем же таинственно-вульгарным видом.
Пройдя в комнату, Роза мгновенно сбросила верхнюю одежду и схватив Андре за руку, повела его по квартире, показывая ему свои апартаменты.
Бедный художник вынужден был обозревать и хвалить все это нелепое нагромождение мебели, золота, лазури, подобранное самым нелепым образом. Причем, от него требовали, чтобы он по достоинству оценил толщину и богатство тканей, стоимость всего этого бедлама и вкус, с которым он создавался.
Впереди шествовал "гусь" с торжествующим, полным счастья лицом, указывая на все предметы и называя их цену.
Причем Розе не приходило в голову, что все это — цена ее позора, ее доброго имени, которое куплено этим шутом.
В это время послышался шум в зале.
— А вот и наши гости, — воскликнул "гусь", окончательно пришел в восторг и побежал в зал.
Роза и Андре остались одни.
— Как видите, я решилась оставить Поля, — заметила она, переходя от веселого тона к несколько грустному. — Ему не всегда хватало даже на хлеб, к тому же он стал мне надоедать…
— Ему не на что купить хлеба? — удивился Андре, — как же так, два часа назад он был у меня и хвастал, что получил место на двенадцать тысяч франков в год!
— Скажите лучше — на двенадцать тысяч лжи и пустяков, — со смехом бросила Роза, — все, что он умеет, это занимать деньги подчас даже у незнакомых людей!
При этом она сделала знак Андре, что ей еще много чего надо рассказать ему, но не сейчас.
В это время сияющий Ганделю вел гостей, которые явно были достойны тех, кто их принимал.
Едва только Андре успел себя поздравить с приобретением столь "приятного" знакомства, как в дверях показался огромного роста лакей в перчатках и белом жилете и громогласно объявил:
— Кушать подано!
10
Когда у Маскаро спрашивали, что нужно для успешного выполнения его замыслов, он отвечал:
— Быть достаточно деятельным и обладать огромной энергией.
У Маскаро было одно прекрасное правило: раз приняв решение, он следовал ему всю жизнь.
На следующий день, после посещения графа Мюсидана, в семь утра Маскаро уже был за письменным столом и занимался работой.
Первая комната агентства уже была заполнена людьми; но выслушивать их должен был достойный Бомаршеф. Если оказывалось что-нибудь очень важное, он препровождал такого клиента к шефу.
Таким образом, совершенно не вникая в шум и сутолоку первого помещения, Маскаро полностью сосредоточил свои мысли на новом агенте — Поле Виолене, который должен был сыграть довольно важную роль.
— Какова игра! — мысленно восклицал он, — сколько риска и какие громадные результаты, если все удастся! И только в моих руках соединены нити стольких судеб!…
Перевернув страницу, которую он только что дописал, Маскаро продолжал:
— Конечно, я могу сорваться и тогда… Этот болван Мюсидан вообразил, что я могу не знать законов своей страны! Глупец! Он не понимает, что для меня Кодекс то же, что "Отче наш"! Том третий, статья триста четвертая — да, Маскаро, тебе давно грозит каторга, не говоря уже о триста пятой статье, где прямо сказано — "пожизненная"…
Видимо, последняя мысль прозвучала слишком уж явно, так как он вздрогнул и даже закрыл глаза руками. Но это длилось одно мгновение. Улыбка вновь заиграла на его лице, Маскаро опять углубился в свои мысли.
— Да-да, чтобы отправить Маскаро дышать воздухом Тулонских галер — надо сначала поймать его! А это нелегко сделать! В случае чего, если я почувствую, что почва под ногами колеблется, я исчезну, как дым… Н-да, ну и сотруднички у меня! Этот жалкий скряга Катен! Или эпикуреец Ортебиз, которого, как ребенка, может утешить тысяча франков! На что они годны?! Им даже во сне не приснится крупное дело — Круазеноа!
При этом он настолько забылся, что даже засмеялся, проговорив громко:
— Да, это дело стоит четырех миллионов! А Поль? Поль женится на Флавии и, кроме того, что она будет счастлива, станет еще герцогиней с тремястами тысячами годового дохода!…
Закончив свои размышления таким предположением, Маскаро закончил писать, поднял на лоб синие очки, отворил средний ящик стола и спрятал в него написанное.
— Все вы здесь у меня, мои милые, — сказал он, постукивая пальцами по бумагам, лежавшим на столе. — И стоит только мне, простому комиссионеру, захотеть, я могу растоптать вас всех, как каких-нибудь мошек… Впрочем, на сегодня довольно, есть и другие дела…
Захлопнув ящик, он откинулся на спинку кресла, чтобы немного отдохнуть.
Через некоторое время в дверь постучали.
В комнату вошел Бомаршеф.
— Невероятно! — воскликнул он, едва переступив порог, — вы приказали мне собрать бумаги о деле молодого Ганделю…
— Да, когда будет время.
— Там кухарка одной дамы, нанятая через нашу контору, принесла необыкновенно важные известия, это просто счастливый случай!…
Маскаро пожал плечами.
— Ты дурак, Бомаршеф, — произнес он недовольно, — что там может быть такого, чтобы приходить в телячий восторг? Сколько раз тебе твердить, что любой случай — это только поле для игры, где можно и выиграть, и проиграть. Я играю уже двадцать пять лет, и было бы странно, если бы под конец мне перестало везти!
Бомаршеф слушал с умилением, приоткрыв рот, стараясь не пропустить ни слова.
— Ну, так какие же известия принесла эта кухарка? — мягко продолжал патрон.
— О, по одному ее виду заметно, что их у нее пропасть! Она — давнишняя наша клиентка, которую я отметил буквой Д, для того, чтобы знать, к каким именно хозяйкам ее определять…
Но Маскаро его уже не слушал, явно думая о чем-то другом.
— Зови, — произнес он.
И пока Бомаршеф ходил за кухаркой, произнес назидательным тоном:
— Как показывает мой двадцатипятилетний опыт, нельзя пренебрегать в делах даже самым малым…
Кухарка, зашифрованная буквой Д, вошла в кабинет.
Надо отдать должное Бомаршефу; стоило только глянуть на нее, как тут же становилось ясно, что известия, которые она принесла, просто взорвут ее, если она их не выскажет.
— Что скажете, моя милая? Как вам служится на новом месте, довольны ли вы тем, как мы подыскали вам место?
— О, превосходно, сударь! Хотя я знаю мадам Зору де Шантемиль всего один день…
— А, так она называет себя Зорой де Шантемиль?
— Именно, сударь! Хотя вы понимаете, что это не настоящее ее имя, по этому поводу мадам и монсеньор даже спорили. Она все хотела назваться Рахилью, ну, а монсеньор был за Зору…
— Ну, Зора так Зора, — серьезно заметил хозяин агентства, — ну, и что же дальше?
— Ну, должна сказать вам, хозяин, таких, как она, даже я не много видела! На моих глазах она уже спустила тысяч тридцать, если не больше!
— Экий чертенок!
— Да, уж надо отдать должное, денежки спускать она умеет, и ведь все в кредит! У самого-то ни гроша за душой, а туда же, без отцова ведома задал такой обед, что он один обошелся более тысячи франков!
До сих пор Маскаро не видел для себя в этой болтовне ничего интересного и уже готов был послать к черту и кухарку, и Бомаршефа, который ее привел.