— Вы барсук. Посмотрите, это же барсучья нора: пещеры, переходы, лазы для входа и выхода, прорытые в горе из книг и бумаг.
— Барсук… — Он хлопнул себя по ляжке. — Барсук! А ну поехали смотреть вторую нору!
Он бросился в сад, отмахнулся, когда я обратил его внимание на незапертую кухонную дверь, поднял гаражные ворота и завел машину. Это была «БМВ-изетта», творение пятидесятых годов, передняя ось у нее шире задней, передняя часть одновременно является дверью и открывается вместе с рулем; для такой машины не требуются водительские права, достаточно прав на вождение мотоцикла. Я сел рядом, и мы с треском поехали.
Старое складское строение находится недалеко от Шлоссплац; теперь в этом длинном двухэтажном здании располагаются офисы и квартиры, ничто не выдает его прежнего назначения. В восемнадцатом веке, когда Веллеры еще занимались комиссиями и грузоперевозками, здесь размещалось их пфальцское отделение с конторой, конюшнями, чердаком и двухэтажным подвалом. В нижнем подвале Шулер хранил коробки с нерассортированными документами, в верхнем стояли стеллажи, заполненные уже просмотренными бумагами. Здесь не было ни кислого, ни гнилого запаха, — наоборот, в воздухе приятно пахло клеем, которым Шулер склеивал свои папки. В подвал проникал дневной свет: потолок был такой высокий, что хватило места на большое окно. Здесь Шулер работал, и здесь он усадил меня за стол. Меня поразило количество бумаг; казалось, что вокруг царит страшная неразбериха. Но Шулер прекрасно ориентировался в своих владениях — не задумываясь, находил нужную папку, протягивал руку и развязывал пачку за пачкой, раскладывая передо мной свои сокровища.
— Господин Шулер!
— Посмотрите сюда, это…
— Господин Шулер!
Он оторвался от бумаг.
— Не нужно никаких доказательств. Я вам верю.
— Так почему же он мне не верит? Почему ничего не сказал, ни о чем не спросил? — Он снова возбудился, начал размахивать руками, распространяя волны потного запаха.
Я попытался его успокоить:
— Банк пережил кризис, Велькер потерял жену и был вынужден расстаться с детьми — неужели вы считаете, что в такой ситуации он будет думать о документах и архиве! Найти негласного компаньона он поручил мне просто потому, что я случайно подвернулся ему под руку.
— Думаете? — В его голосе прозвучали одновременно и сомнение, и надежда.
Я кивнул:
— Ему ведь совсем не легко. А он не производит впечатления человека выносливого.
Шулер задумался.
— Да, поздние дети очень изнеженные, их так долго ждут, что потом без конца над ними трясутся. В пятьдесят восьмом, когда родился Бертрам, его родителям было уже за сорок. Он был славный мальчик, способный, мечтательный и довольно избалованный. Я бы сказал — дитя эпохи экономического чуда. Но вы правы, без Штефани и детей ему очень тяжело, а ведь всего несколько лет назад его родители погибли в автомобильной катастрофе. — Он помотал головой. — Сначала у человека есть все, а потом…
8
Женщины!
Вечером я приготовил для Бригиты и Ману поленту со свиными медальонами и соус из оливок с анчоусами. Мы сидели у меня на кухне за большим столом.
— У одного человека есть жена и двое детей, и на двоих с женой у них очень много денег. Однажды муж с женой отправляются в горы. Обратно он возвращается один.
— Этот тип ее прикончил. — Ману чиркнул себя по горлу пальцем.
Он никогда не отличался особой чувствительностью, а с тех пор как у него стал ломаться голос, лишился ее окончательно. Бригита по этому поводу очень переживает и ждет, что я поддержу ее, мать-одиночку, что буду ему примером для подражания, образцом настоящего мужчины — нежного и сильного одновременно.
Она строго посмотрела на нас:
— А вдруг это была трагическая случайность. Почему нужно сразу подозревать?..
— Почему ты не сварил спагетти? Эта желтая фигня мне не нравится.
— Да, возможно, это была трагическая случайность. Но давай предположим, что он ее действительно убил. Ради денег?
— У него была метресса.
— Что? — Мы явно недооценивали словарный запас Ману.
— Ну, женщина, с которой он трахался.
— В наши дни уже совсем не обязательно убивать жену ради метрессы. Можно просто развестись с женой и жениться на этой самой метрессе.
— Но тогда вместе с женой уплывет и половина денег. Ведь Герд сказал, что бабло у них общее. Да и на фиг ему вообще жениться на метрессе?
— Кстати, полента получилась превосходная, мясо с соусом тоже. Ты просто сокровище, расстарался для нас — и купил мое любимое мерло! — Она приподняла бокал. — Но до чего же вы, мужчины, тупые. Говоришь, обратно он вернулся один?
Я кивнул:
— Верно, а тело ее так и не нашли.
— Ну вот видите! Жена вовсе не погибла. У нее был любовник, с ним она и сбежала. И ее муж, который никогда не ценил ее как женщину, справедливо получил по заслугам.
— Классно, мама! Какие вы оба шустрые. А как же она получит бабки, если все будут считать, что она умерла?
Наступила моя очередь.
— Об этом она не думает. Пусть даже ее возлюбленный всего-навсего тренер по теннису или гольфу, она его очень любит, а любовь дороже всех ценностей на земле.
Бригита посмотрела на меня с сочувствием, словно среди тупых мужчин я отличался особой тупостью.
— У этих мужчины и женщины общими были не только деньги. Они вместе вели дела. И женщина, уж извините меня, пожалуйста, гораздо лучше разбиралась в бизнесе, так что втайне от него забрала свои деньги и перевела их в Коста-Рику. И теперь живет там со своим возлюбленным — он, кстати, молодой художник, — но она не может сидеть сложа руки, поэтому снова начала работать и составляет еще одно состояние, снабжая костариканцев зефиром в шоколаде.
— А почему именно Коста-Рика?
— Астрид с Дирком ездили, оба в восторге. Почему бы нам не провести там отпуск? Ведь мы с Ману говорим по-бразильски, а вот Астрид с Дирком только по-английски. Поэтому-то их и держали за тупиц-гринго, но это было единственное, что им не понравилось.
— Мама?
— Да, Ману?
— А что будет с их детьми? Если жена сбежала с любовником в Коста-Рику — значит, она бросила своих детей?
Ману долго жил в Бразилии у отца. Бригита никогда с ним не обсуждала, почему согласилась отпустить его в Бразилию к отцу, а он никогда с ней не обсуждал, как к этому относится. Сейчас он в упор смотрел на нее непроницаемыми темными глазами.
Она посмотрела на него, а потом опустила взгляд на тарелку. Когда слезы закапали на поленту, она произнесла «черт возьми», сняла с коленей салфетку, положила на стол, отодвинула стул, встала и вышла. Ману смотрел ей вслед. А потом тоже встал и вышел. С порога он обернулся, пожал плечами и ухмыльнулся:
— Женщины!
Позже, когда Ману с Турбо заснули перед телевизором, мы, накрыв мальчика одеялом, ушли в спальню и легли в постель, каждый занятый своими мыслями. Зачем Велькер меня нанял? Потому что из-за денег убил свою жену и теперь боится, что потомок негласного компаньона захочет получить с него деньги? Боится гораздо больше, чем пытается показать? Но почему он не пустил по следу Шулера или хотя бы сам не послал меня к Шулеру? Я не верил, что он просто забыл про Шулера и архив. И не верил, что его интересует исключительно история банкирского дома. Убил свою жену — это тоже вряд ли. Разве, убив жену, нанимают частного детектива, человека, по определению сверх всякой меры любопытного и недоверчивого, человека-ищейку? Потом я вспомнил о нашем разговоре за ужином и рассмеялся.
— Ты чего?
— Ты удивительная женщина.
— Решил на мне жениться?
— Куда мне, старикашке!
— Иди сюда, старикашка.
Она повернулась ко мне, прижалась, обняла; сначала меня подхватили огромные волны, потом волны поменьше, а потом море стало спокойным.
Когда, засыпая, она придвинулась ко мне, лицо у нее было мокрое.
— У вас с Ману все наладится, вы справитесь.
— Знаю. — Она говорила шепотом. — А ты? Твое дело?
Я решил не ходить к своему старому другу старшему комиссару Нэгельсбаху, не узнавать у него про смерть жены Велькера, не разыскивать отца, про которого тот упоминал. Отца Велькера уже нет в живых, — значит, речь идет о старшем Веллере. Я решил не выяснять, как банк восстановил свои финансы и каково нынешнее положение вещей. Я решил оставить все как есть и, как положено приличному частному детективу, просто познакомить своего клиента с результатами расследования, уточнив, следует ли идти по страсбургскому следу.
— Я тоже справлюсь.
Но она уже спала.
9
Чем дальше в лес…
Сначала меня не слишком смущало, что я не могу дозвониться до Велькера. Целый день мне вежливо отвечали, что в данный момент он подойти не может, и предлагали побеседовать с господином Самариным. На следующее утро приятный женский голос сообщил, что сегодня господина директора не будет и я могу позвонить завтра. Если нужно, меня соединят с господином Самариным. Такое же предложение последовало и через день, и мне еще раз сообщили, что господин директор, к сожалению, в отъезде и вернется позже.
— И когда же?
— Точно не скажу. Возможно, господин Самарин знает. Минуточку.
— Здравствуйте, господин Зельб. Как ваше расследование? — По телефону его акцент проявился отчетливее, но определить его я снова не смог.
— В нем наметился существенный прогресс. Когда вернется ваш шеф?
— Мы ждали его еще вчера, так что рассчитываем на сегодня. Но не исключено, что только завтра. Позвоните на следующей неделе… А я не сумею вам чем-то помочь?
Позже позвонил взволнованный и возмущенный Шулер:
— Что вы наговорили про меня Бертраму?
— Ни слова… Даже не…
— А почему же тогда Грегор Самарин, его правая рука, не пустил меня к нему? Я ведь был его учителем, а он моим учеником, пусть и не очень интересовался моим предметом. Почему он позволяет себе разговаривать со мной снисходительно, почему заявил, что он в курсе всех обстоятельств и не нуждается в моих услугах и что Бертрам тоже в них не нуждается?
— Да ведь Велькера уже несколько дней нет в городе. Зачем…
— Чушь! Я только пришел, а тут и они как раз приехали, Бертрам и Грегор. Не уверен, узнал ли меня Бертрам, думаю, что нет, он бы ни за что не прошел мимо меня как мимо пустого места.
— Когда это было?
— Только что.
Я еще раз позвонил в банк, и мне сказали, что господин директор пока не вернулся. Тут уж я решил сам разобраться, в чем дело, и поехал в Шветцинген. Солнце светило, снег растаял, в садах расцвели подснежники, пахло весной. На площади появились первые гуляющие; юноши небрежно накинули на плечи свитера, девушки надели кофточки, выставляющие на всеобщее обозрение их пупки. На улицах перед кафе появились столики, в пальто спокойно можно посидеть — не замерзнешь.
Я просидел на улице, пока солнце не скрылось и не похолодало. Курил и пил чай «Эрл Грей», потому что он хорошо сочетается с моими «Свит Афтон». Я видел, кто входит в банк, кто из него выходит, заметил, что на втором этаже в большом зале царит оживление, люди встают и садятся, входят и выходят. В кабинете Велькера были опущены металлические жалюзи. Но когда я встал, чтобы перебраться в помещение, за столик у окна, жалюзи поползли вверх, Велькер открыл свое окно, оперся руками о подоконник и выглянул на площадь. Я поспешил скрыться в кафе, он еще немного посмотрел, покачал головой и закрыл окно. Жалюзи опять опустились, зажегся свет.