— Мне надоели твои бредовые идеи. Когда дело касается лишь тебя, ты в праве рисковать, но разрешения рисковать будущим детей и моим, я тебе не давала.
— А я и не спрашивал…
— Ты никогда не спрашиваешь!… Зачем тебе деньги? Сколько тебе надо? Куда ты собираешься их вкладывать?
Егор бы и слова ей не сказал, до того был зол, но, понимая, что тогда Вера просто изведет его: начнет пилить, скандалить, мешать — рассказал о предложении Вадима.
Жена выслушала его не перебивая, и заходила по кухне, обдумывая: с одной стороны очень заманчивое предложение, но с другой…
— Ты веришь Вадиму?
— Он мой брат!
— Речь идет о крупной сумме, об огромных деньгах. В таком вопросе родственников нет, это понятно любому профану. Егор, не будь ребенком, подумай, взвесь, прежде чем делать.
— Ты оскорбляешь меня или Вадима?
— Я всего лишь пытаюсь понять, почему именно сейчас ему пришла в голову идея осчастливить тебя.
— Нас.
— Хорошо — нас. Сути дела не меняется.
— Ты видимо не слышала меня, а я достаточно четко выказался на сей счет: именно сейчас, а не год, десять назад у Вадима появилось выгодное дело. Он не настаивает на моем долевом участии, а предлагает. Разницу чувствуешь? Мы можем отказаться, и он возьмет других партнеров. Они, будут жарится под жарким солнышком Южных стран и в ус не дуть, а мы будем дальше барахтаться в болоте. Это наш шанс, понимаешь? Благоприятное стечение обстоятельств, которое может, не повторится. Через месяц наши деньги Вадиму будут не нужны… да они и сейчас ему не нужны. Но он размяк от встречи с близкими, от потери жены, от воспоминаний. Нужно пользоваться моментом.
— Ох, Егор, не нравится мне твой настрой, и в то, что Вадим размяк, я не верю. Не тот он человек, чтоб от потери седьмой жены теряться, или от встречи с родственниками о которых слабо помнил все эти годы, в сентиментальность впадать.
— Сколько он будет жить, столько ты будешь помнить ему смерть своей сестры. В этом суть твоей предвзятости к нему. Только кому, как не тебе знать, что сестрица твоя стерва была редкостная и, слава Богу, что удавилась раньше, чем успела других удавить.
— Не смей, — прошипела Вероника, предостерегающе глядя на мужа. И столько злобы было в ее взгляде, что Егор не выдержал его, отвернулся:
— Ладно, не будем прошлое ворошить, — сказал примирительно. — Налей-ка мне чая.
Вера с минуту стояла не шевелилась, тревожа Егора своим видом, но успокоилась, взгляд отвела, да за чайником потянулась.
— Подумай, подумай Егор, прежде чем принимать предложение Вадима. Съест ведь он тебя, — сказала потерянно, разливая чай.
— За что ему меня есть?
— Не за что? Так уж ты чист перед ним? — усомнилась. Егор промолчал: ему не нравилось, что Вера смотрит на него, словно что-то знает, и давит на больное, рождая глубокие сомнения. Впрочем, и поведение жены тоже не нравилось — беспокоило. Слишком уж она эмоциональна сегодня, необычно резка и несдержанна. `Вадим ее нервирует', - решил, и успокоился.
Егор ушел смотреть телевизор, а Вероника достала из тайничка бутылку конька и, выпив рюмку, с тоской и злостью уставилась в окно. Дождь. Опять над городом серая завеса дождя, нудного посетителя Санкт-Питербурга. Льет с утра до вечера и портит без того отвратительное настроение. Скорей бы снег, скорей бы зима. Скорей бы Вадим улетел к себе и больше бы не появлялся, не вносил разлад в их жизнь, не волновал ее одним своим видом.
А может принять его предложение?
Вероника задумавшись, глотнула конька прямо из горлышка, тряхнула волосами, прогоняя наваждение, и убрала бутылку обратно в тайник. Вымыла рюмку и поставила ее в шкафчик. Взгляд пробежал по ровным рядам банок со специями, чашкам, сервизу. Закрыла дверцу и села за стол, с тоской разглядывая узор салфеток: Нет, ничего не получится. Хочется, да колется. И колется больше, чем хочется. Раньше думать надо было, раньше, а сейчас глупо что-то менять. Вадим — не Егор. И хоть тот думает, что хорошо знает брата, Вера уверена в обратном, потому что точно знает — никто, кроме нее не имеет представления об истинном Вадиме.
Кто бы мог представить, что он не только поднимется, устоит, да еще и далеко пойдет? О, для этого нужны огромные силы и колоссальное желание. А такое желание может аккумулировать лишь злость. Здоровая ярость оскорбленного, униженного человека, потерявшего в жизни все кроме себя.
Почему мать не считала его перспективным?
Почему она сама не видела, насколько он силен? И кто виноват, что она сломала собственными руками построенный им для нее замок, пусть неказистый, но реальный, имеющий место быть? Сломала, позарившись на другой — эфемерный, но более красочный и блестящий. Ничего теперь не изменить, не восстановить. Даже пытаться не стоит.
И не дай Бог ошибиться и дать Вадиму пищу к раздумьям. Он-то быстро все просчитает и тогда всем не поздоровится. Всем.
А может она переоценивает его, как когда-то недооценивала?
Может, и нет причины для беспокойства? Столько лет прошло, все забылось, стерлось за далью лет.
Может, он действительно влюблен в нее, и проявляет искреннее желание помочь семье брата? А она просто постарела, стала мнительной и пугается собственной тени?
Хорошо бы если так.
Почему ее жизнь сложилась настолько неудачно?! Она ведь все высчитала, составила план и четко ему следовала, ведя маневры по всем законам войны — без сантиментов, не жалея. Она виртуозно убрала главную преграду к своему счастью…И осталась ни с чем, слишком поздно осознав, что тот шикарный замок, что блазнился ей, всего лишь мыльный пузырь. Однако с этим она смогла примирится, свыкнуться и даже забыть, устроится. Но как свыкнуться с тем, что тот, кого она старательно убирала, избавлялась всеми силами, не просто жив, здоров, но весел, богат и успешен, в то время как она несчастна, и до такой степени устала, что больше нет сил барахтаться?
Как она промахнулась? Как могла просчитаться?
Кто, Бог или Дьявол вмешался в ход событий и испортил ей обедню, жестоко посмеявшись над всеми мечтами?! Опустил ее на взлете, а его поднял из преисподни?
Лика сидела на диване, укутавшись в плед, и смотрела, как капли дождя бьются в ее окно. Девушка чувствовала себя так хорошо, что, пожалуй, лучше не бывает.
На душе было тихо, благостно. И дождь что стучит в окно — в радость. Он словно занавес небесный ограждал ее от бед и печалей, окружая дом непроходимой стеной. Здесь не было Вадима, и все же, он с ней — в сердце и душе. И она улыбалась и плакала, потому что, была счастлива этим пониманием.
Как бы запомнить этот день? Запомнить четко, запечатлев каждое мгновение до нюансов — запахов, красок, чтоб и завтра и через год и через век помнить о той радости, что он подарил, и жить ею, черпать из нее силы, веру, в минуты отчаянья.
А много ли нужно человеку для счастья? Доброе слово, твердая рука, взгляд, лучащийся теплом и пониманием. Пусть завтра беда — Лика уверена — твердая рука выведет её, взгляд — согреет, слово укрепит, а прошлое соединится с будущим, не заметив горечи настоящего.
`Спасибо тебе Господи, за эти минуты, за вздохи и выдохи, за улыбки любимых.
Спасибо за сегодняшний день, и день завтрашний.
Спасибо за жизнь, и за науку быть счастливой' — прошептала девушка, глядя на иконки в углу комнаты.
Вадим смотрел на веселящихся подруг: красивых, грациозных, уверенных в себе, остроумных — блестящих, и вспоминал ту, чья красота не ослепляет, но греет, ту, что одевается без особого лоска, не изощряется в шутках, выказывая свою остроумие, не пытается поразить своей эрудированностью и мастерством обольщения, но на деле очаровательней и привлекательней любой грезы, богаче любого магната. Ту, что проникла в его душу, не желая и не ведая того, против своей воли, против его.
Он обнимал Машу и шептал ей на ухо комплементы, но видел не племянницу, а Лику. Не острый взгляд голубых глаз и довольную улыбку обольстительницы, а огромные черные глаза с поволокой печали, взирающие на него с наивной доверчивостью и нежностью, мягкую, застенчивую улыбку. Ликину.
Время шло, шагами-часами увеличивая расстоянье меж ним и девушкой. И пора забыть, и некогда, да и незачем помнить и ее, и свой утренний порыв, но чем больше часов меж ними, тем сильней желание сократить расстояние, повернуть время вспять или ускорить его ход вперед.
Он смотрел на Машу, поощрительно улыбался Кате, а видел лишь Лику, и хотел ее. Хотел вновь встретиться с ее губами, обнять податливое тело.
Он, словно озабоченный пацан, млел от воспоминаний, горел в предвкушении новой встречи, готов был бросить веселых девчонок и устремится к предмету своего вожделения. Когда он так горел, когда он так хотел женщину? Когда последний раз готов был творить безумия, идя наповоду сердца вопреки рассудку? Когда, последний раз его желание обладать было настолько острым и неукротимым, что вызвало досаду не на себя, а на планы, что мешают ему? Кто и когда возбуждал его одной мыслью о своем существовании? О ком кроме дела и врагов думал больше десяти минут в день?
`Я просто давно не был с женщиной', - думал он, охлаждая кровь виски с содовой. И тешил себя мыслью, что завтра он вновь прикоснется к теплой, нежной коже, почувствует трепет Ликиного тела в своих руках, вкус её поцелуя. Он насытится девушкой и все пройдет. `Так уже бывало не раз, так было всегда', - уверял себя, а сам щурился, представляя Лику, и казалось ему, что она где-то рядом, так близко, что только обернись и встретишься взглядом, сможешь дотронутся. И чудился ему в смеси сигаретного дыма, спиртного и духов, запах ее волос, ее тихий, ласковый голос в какофонии звуков.
— Он тебя хочет, — шептала Катя подруге на ухо, ловя взгляды Вадима. Маша снисходительно посмеивалась и таяла от счастья.
Катерина права. Дядька — Вадим — не дядька, она разберется потом, за кордоном. Когда вырвется из плена родительского внимания, из душных стен отчего дома. Когда все `надо', будут заменены `хочу' и исполнены. Она будет свободна и любима. И этот мужчина, что сводит ее с ума, что привлекает внимание почти всех дам и девиц в этом заведении, будет всецело принадлежать ей. О, она сумеет стать для него единственной королевой, которую он будет слушаться, любить, боготворить. Она, только она будет владеть его сердцем, умом и капиталом.
И прочь сомнения. Она не настолько глупа, чтоб отказываться от такого счастья, как Вадим. Он действительно ее шанс, приз за терпение, ум и целеустремленность. Они достойны друг друга.
— Я его беру, — решившись, шепнула Катерине с хитрой улыбкой.
— Ес-с! Наконец-то! Благословляю!… И не теряйся, не жди, бери сейчас, пока в руки идет, — процедила, отворачивая лицо под пристальным взглядом Вадима. — А то вон, сколько элитных стервочек вокруг вьется. Глаз на твою добычу положили.
— Не бойся — зубки обломают. Что мое — то мое.
— За что я перед тобой благоговею, это за хватку, — хихикнула Рябинина. — Пойду-ка я на разведку, а ты здесь постой, авось узнаю у нашего счастливчика планы на счет тебя. Ой, ну ты посмотри, — кивнула на элегантную женщину, не спускающую томного взгляда с Вадима. — Джульетта мумифицированная. Ей к пенсии готовится надо, а она туда же в поля любви и нивы сладострастья!
И оставив Машу у стойки бара, пошла за столик, к Вадиму. Плюхнулась, закрыв своей спиной доступ взгляду женщины к телу Грекова.
— Всю жизнь бы так веселилась.
— Кто мешает? — хитро прищурился тот.