– Наше консульство надеется, вы сделаете все возможное, чтобы задержать преступника, – проговорил он.
Ребус кивнул.
– Идемте. Нам будет удобнее разговаривать в одной из наших комнат…
Они провели русского по коридору, остановившись перед третьей дверью. Она была не заперта. Ребус толкнул ее и жестом пригласил Шивон и Стахова войти. Сдвинув указатель на двери из положения «Свободно» в положение «Занято», он тоже шагнул внутрь.
– Присаживайтесь, – радушно предложил он.
Оглянувшись с некоторым недоумением, Стахов опустился на стул. В первое мгновение он собирался опереться о столешницу, но потом благоразумно решил этого не делать и сложил руки на коленях. Шивон села напротив, Ребус прислонился к стене у двери и скрестил руки на груди.
– Что вы можете рассказать нам об Александре Федорове? – спросил он.
– Я приехал принять уверения вашей стороны в том, что для поимки преступника будут предприняты все необходимые меры. Этого требует официальный протокол. Вам должно быть известно, что, будучи дипломатом, я не обязан отвечать на ваши вопросы, – парировал Стахов.
– Да, закон предоставляет вам такое право, – согласился Ребус. – Но мы полагали, что вы захотите всемерно содействовать расследованию обстоятельств гибели вашего соотечественника. Широко известного соотечественника, – добавил Ребус, постаравшись принять скорбный вид.
– Разумеется, разумеется, – кивнул дипломат. – Мы готовы помочь…
Пытаясь разговаривать одновременно с обоими, он вынужден был постоянно вертеть головой. Это не могло не вызвать в нем ощущения дискомфорта, чего и добивался Ребус.
– Превосходно, – сказала Шивон. – В таком случае будьте добры рассказать, насколько сильной головной болью был для вас Федоров.
– Головной болью? – По тону Стахова было не ясно, действительно ли его подвели познания в английском.
– Насколько он был вам неудобен, – перефразировала свой вопрос Шивон. – Ведь по нашим сведениям, Федоров был не только известным поэтом, но и известным диссидентом.
– Он вовсе не был нам неудобен.
– То есть власти вашей страны хорошо к нему относились? – Шивон сделала попытку зайти с другой стороны. – Скажите, быть может, в консульстве состоялось что‑то вроде приема в честь приезда в Эдинбург возможного лауреата Нобелевской премии?
– В сегодняшней России Нобелевским премиям уделяется не слишком большое внимание.
– В последние несколько дней мистер Федоров дважды выступал перед публикой. Вы присутствовали на его поэтических вечерах?
– Нет. У меня было много других важных дел.
– Но, быть может, кто‑то из вашего консульства?..
– Я не совсем понимаю, – счел необходимым прервать ее Стахов, – какое отношение к расследованию имеют подобные вопросы. В настоящий момент я могу расценить их только как дымовую завесу, попытку отвлечь внимание… Как относилось наше правительство к присутствию Федорова в Шотландии, не играет роли. Главное в том, что именно здесь, в вашем городе, в вашей стране, он был убит, и мы вправе требовать всестороннего и тщательного расследования всех обстоятельств этого трагического происшествия. Эдинбург, к несчастью, не самый безопасный в мире город. Нам известно о случаях нападения на польских иммигрантов на национальной почве. Вспышки насилия иногда провоцирует даже символика не того футбольного клуба.
Ребус бросил на Шивон многозначительный взгляд.
– Дымовая завеса, говорите?.. – пробормотал он.
– Я говорю правду! – Голос русского дипломата задрожал, но он постарался взять себя в руки.
. – пробормотал он.
– Я говорю правду! – Голос русского дипломата задрожал, но он постарался взять себя в руки. – Консульство Российской Федерации настаивает, чтобы вы сообщали нам о ходе расследования убийства. Только в этом случае мы сможем уведомить Москву о том, что расследование было тщательным и беспристрастным. И только на основании этой информации наше правительство примет решение о дальнейших действиях.
Ребус и Шивон сделали вид, что обдумывают услышанное. Наконец Ребус пошевелился и сунул руки в карманы.
– Наше расследование, как вы понимаете, пока находится в самом начале, – сказал он примирительным тоном. – И на данном этапе мы не исключаем возможности, что на мистера Федорова напал не обычный преступник, а человек, руководствовавшийся какими‑то иными мотивами. И этот человек мог быть членом местной русской общины. В консульстве, вероятно, имеются списки ваших соотечественников, которые в настоящее время живут или работают в Эдинбурге?
– Я продолжаю придерживаться мнения, инспектор, что Федоров стал жертвой вашей уличной преступности.
– На данном этапе расследования, – повторил Ребус как можно внушительнее, – было бы неразумно исключать какую‑либо из версий.
– И подобный список нам бы очень пригодился, – добавила Шивон.
Стахов молча переводил взгляд с одного на другую, и Ребусу очень хотелось поторопить его с решением. Выбрав комнату номер три, они допустили только один серьезный просчет: здесь было дьявольски холодно. Русского от холода и промозглой сырости защищало толстое шерстяное пальто, но Шивон разве что зубами не стучала. Ребус только удивлялся, как это их дыхание не превращается в стылом воздухе в пар.
– Я постараюсь вам помочь, – проговорил наконец Стахов. – Но – quid pro quo – за это вы должны держать меня в курсе событий. Договорились?..
– Оставьте нам ваш номер телефона, – предложила Шивон.
Русский принял ее слова за выражение готовности сотрудничать, но Ребус знал: это было все, что угодно, только не согласие.
Ребус вышел на улицу, чтобы перекурить и заодно взглянуть на шофера Стахова, а Шивон остановилась у стойки дежурного, где ее дожидалась небольшая посылка. Вскрыв конверт, она обнаружила внутри компакт‑диск, на котором толстым черным фломастером было написано только одно слово: «Риордан». То, что вместо имени Федорова хозяин звукозаписывающей студии использовал свое, весьма красноречиво свидетельствовало о некоторых особенностях его характера.
Компакт‑диск Шивон отнесла наверх, но там не нашлось проигрывателя, поэтому она отправилась на служебную автостоянку. В дверях участка она столкнулась с Ребусом.
– Стахова дожидался большой черный «мерседес», – сообщил он. – Парень за рулем был в темных очках и в перчатках. Ты куда?
Шивон объяснила, и Ребус сказал, что не прочь к ней присоединиться, хотя и добавил, что может «не выдержать испытания поэзией». В итоге они все же просидели в машине Шивон час с четвертью, включив двигатель (чтобы печка работала) и слушая компакт‑диск. Чарльз Риордан записал все: обрывки чьих‑то разговоров в публике, вступительное слово Абигайль Томас, получасовое чтение Федоровым стихов и последовавшую за ним импровизированную пресс‑конференцию, в течение которой поэт отвечал на вопросы слушателей. Вопросы, впрочем, политики почти не касались. Но и когда стихли прощальные аплодисменты, микрофон Риордана остался включенным, продолжая ловить шарканье ног, скрежет сдвигаемых стульев и обрывки разговоров.
– Звуковой ландшафт Эдинбурга… У него это просто навязчивая идея, – заметила Шивон.
– Совершенно согласен, – кивнул Ребус.