Я прислонилась к стенке кузова и стала смотреть в окно.
Лазурное небо.
Обрывки облаков.
Поздняя луна.
Интересно, где это мы сейчас?
Одно время, но недолго, на горизонте намечались какие‑то горы. Пустыня становилась все белей.
– Один доллар, – сказал парень, похлопывая меня по ноге.
Я посмотрела на лапу с длинными пальцами и грязными ногтями, лежавшую у меня на бедре, сняла ее левой рукой и переложила к нему на колени. Внимательно посмотрела ему в лицо. Высокие скулы, лицо в форме гроба, в саркастической ухмылке – оттенок угрозы. Видимо, считает себя сердцеедом. Черт, да он, вероятно, и был им у себя в Манагуа. На него клевали девчонки до шестнадцати и вдовы после пятидесяти, но все остальные видели его насквозь.
На нем не по размеру большая черная футболка и синие джинсы «Ранглер», подрубленные на машинке. Меня заинтересовали кроссовки: белые, фирмы «Найк», модель «Джордан», подошва с воздушной полостью, снаружи кажется, что она двухслойная. Парень вырядился в дорогу, но было видно, что он – в штанах, доставшихся от брата, и в чужих подержанных кроссовках – грязен и беден.
Тем не менее это его не оправдывало.
– Один доллар за освежающий напиток, – не отвязывался парень.
Надо его вразумить.
– В наших местах, дружок, говорят: «Не дашь человеку напиться, он за тебя у райских врат словечка не замолвит». Но, может, ты не веришь в рай. Дело обычное. Сейчас многие не верят, – холодно сказала я.
Парень смутился.
– Расскажите, сеньора, – попросил он.
Сеньора, не сеньорита. Нормально. Так‑то лучше, чем «сестренка».
– Это просто поговорка, забудь, – попыталась я ободрить его.
По холодному, пренебрежительному взгляду я поняла, что он на крючке. Как просто. Бедный ребенок, подумала я и отвернулась к равнине за окном. Несколько жалких деревьев, высохший ручей.
– Ну ладно, пятьдесят центов – и вода ваша… Черт, да возьмите даром!
Я зевнула.
– Берите, – сказал парень, ставя бутылку мне на колени.
Дальше мучить его не было смысла.
– Только ради тебя, – согласилась я.
Он с облегчением улыбнулся. Совсем по‑детски, широко, открыто. Жизнь еще не отучила. Да он и не видал ее по большому счету.
Ему двадцать один или двадцать два. Я его старше лет на пять. Полдесятилетия, а какая разница в опыте!
Отвинтив крышечку, глотнула тепловатой воды и вернула бутылку, поблагодарив:
– Muy amable.
Он прижал руку к сердцу и вежливо отозвался:
– Не стоит благодарности.
Видимо, парень рос и воспитывался среди своих сестер и тетушек. Мне стало любопытно, и я спросила:
– Как тебя зовут?
– Франсиско.
– Педро, кажется, говорил, ты из Никарагуа?
– Родом оттуда, но несколько лет жил в окрестностях Мехико‑Сити. Потом переехал в Хуарес.
Черт, я‑то как раз собиралась сказать, что тоже из Мехико‑Сити. Придется придумать что‑нибудь другое.
– Ясно, – торопливо проговорила я. – Чем собираешься заняться в Америке?
– Хочу делать деньги, – признался он.
Старик что‑то пробурчал, мальчик‑индеец ухмыльнулся. Разумеется. Я тут среди них белая ворона. В Америку все едут за деньгами.
– А что не пересек границу в Хуаресе?
– «Vientos Huracanados»,«Ураганный ветер», – объяснил он шепотом, наклонившись поближе.
Я понимающе кивнула. Это новая, особо опасная банда, торгующая наркотиками. Они никого не убивают. Они просто приходят к вам в дом, дробят коленные чашечки вашим детям.
Потом едут к вашей маме и поджигают дом вместе с нею. Потом едут на кладбище, выкапывают из могилы тело вашего папы и отрывают ему голову. С такими лучше не связываться.
– А что ты им сделал?
Франсиско покачал головой, показывая, что не хочет это обсуждать.
– Я работал механиком в Белизе, говорю по‑английски, – встрял в разговор парень из Гватемалы.
Я кивнула и нацепила солнечные очки. Понимаете теперь, почему не стоит затевать разговоры в дороге? Слово за слово, и судьба этих двоих мне уже небезразлична.
Закрыла глаза, делая вид, что дремлю.
Ребята начали болтать о футболе, сидящий рядом со мною старик запел какую‑то старинную цыганскую балладу.
Через некоторое время я и в самом деле заснула.
Гектор говорит, что мозг млекопитающего – самая удивительная штука на свете. Даже во сне он занимается критической оценкой вещей и событий, следит за температурой, обрабатывает информацию, воспринятую слухом и обонянием.
Проснувшись, я уже знала: что‑то неладно. Горечь во рту – вкус адреналина.
«Лендровер» стоял.
– Что случилось? – спросила я.
– Перед нами машина, – ответил Франсиско.
Я посмотрела сквозь грязное лобовое стекло. Так и есть, впереди нас громоздился красный пикап «шевроле». Новый. Огромный.
– Копы, – предположил Франсиско, но, на мой взгляд, сидевшие в пикапе не походили на полицейских.
– Где мы? – спросила я.
– К северо‑западу от Паломаса, на развилке, она называется Кровавой. Чуть к югу от дороги. Проехать не дают, – ответил Педро.
– А объехать нельзя? – вслух подумал Франсиско.
Педро покачал головой.
– Можно только назад, откуда приехали, но – догонят.
– Не погонятся же они за нами через границу, – возразила я.
– Это еще как сказать, – едва слышно пробормотал Педро.
– И что думаете делать? Просто ждать? – спросила я, обнаруживая нетерпение.
– Не знаю. По‑моему, это не пограничный патруль.
– Что такое? – вступил в разговор старик. До него вдруг дошло, что мы остановились.
– Полиция или что‑то в этом роде, – ответила я.
– Может, бросить машину и бежать к границе? – предложил Франсиско.
Боже упаси.
– Ты спятил? Пешком? По пустыне? – возмущенно откликнулась я.
– Они же не могут гнаться за всеми сразу, – возразил Франсиско, пытаясь открыть заднюю дверцу «лендровера».
– Оставайтесь на своих местах! – рявкнул Педро, обернувшись к нам.
– В Мексику депортируют. Мне это ни к чему, – сказал Франсиско, толкая дверь. Он посмотрел на меня. – Давайте, надо убираться отсюда.
– Если побежим, они все равно рано или поздно всех переловят. Сначала пожилых, потом нас, – сказал парнишка из Гватемалы.
– Они нас убьют, – заметил старик и перед лицом такой блестящей перспективы выдавил полубезумную ухмылку.
– Идут сюда… – пробормотал Педро. – Расслабьтесь и сидите, где сидели. Говорить с ними буду я.
Подняв клубы пыли, пикап дал задний ход. В шести метрах от нас остановился, из него вышел человек в бейсболке и достал из машины мегафон и карабин. Он не целился, просто держал оружие так, чтобы его было хорошо видно.
– Всем выйти из машины, – скомандовал он в мегафон.
– Все должны выйти из машины, – перевел Педро на испанский.
Никто не шелохнулся.
– Всем выйти, – повторил Педро.