– Этот фильм так и называется «Глория», – подсказала ему Глафира. – Я тоже смотрела его ночью.
В сущности, здесь, в этом доме, ей было уже нечего делать. Ясно было, что не был он в квартире Ольги Болотниковой и уж точно не насиловал ее. Зачем ему кого-то насиловать, когда женщины и так вешаются ему сами на шею. К тому же Ольгу не ограбили. Да и представить себе, чтобы Виктор вот этими красивыми руками бил по лицу женщину, которая незадолго до этого кормила его ужином и поила вином, было невозможно.
Но история любви Виктора и Тони была замечательной. Редкой. А Катя уверена, что Тоня – существо почти бесполое и что за Виктора, который время от времени живет у нее, нечего бояться. Как же она заблуждается, эта Катя.
Глафира поблагодарила Тоню за чай, довольно прохладно попрощалась с Виктором и вернулась в машину. Несмотря на то что часы показывали всего семь часов вечера, на улице было темно. Совсем как ночью. И люди, словно сбитые с толку темнотой, сидели в своих квартирах и не высовывали носу.
На стеклах застыл слой влаги, искажая свет фонарей и светящихся окон Тониного многоквартирного дома. Все казалось каким-то нереальным, желеобразным, как это бывает в снах, когда на фантастических машинах можно проезжать сквозь дома-студни, разрезать вязкие мосты, тонуть в стенах квартир…
Она позвонила сначала Сереже Мирошкину, доложила о своих визитах, а он, в свою очередь, рассказал, что в квартире Ольги Болотниковой несколько часов работали эксперты, а сама Ольга побывала в лаборатории, где у нее взяли анализы, потом позвонила Лизе. Та была уже дома, разговаривала с Глафирой весело, бодро, и чувствовалось, что она довольна своим первым, после долгого перерыва, днем. Глаша же была в недоумении от того, что после целого месяца добровольного домашнего ареста, связанного с беременностью, Лиза вдруг взбунтовалась и решила дожидаться родов на своем рабочем месте. И не страшно ей?
– Ты бы заехала к нам, – между тем щебетала Лиза. – Я сама, лично картошку пожарила. Не бог весть что, но Диме нравится. Глаша, ты чего молчишь? Расстроилась, что не обнаружила ни одной зацепки? Так на то это подлец и преступник, чтобы действовать преступным образом, понимаешь? Он же не идиот какой, чтобы сначала прийти в гости, оставить кучу следов, затем заявиться еще и ночью, изнасиловать одинокую женщину… Нет-нет, я с самого начала, как только ты мне рассказала эту историю, не поверила, что вечерние гости имеют отношение к этому изнасилованию. Тот человек, который изнасиловал Ольгу, либо больной, и ее счастье, что ее не убили, как Любу Горохову, либо он, возможно, питал к ней определенные сексуальные желания, на которые она не отвечала и в силу каких-то причин никогда не могла бы ответить, и единственный способ удовлетворить свое навязчивое желание или доказать ей, что он все равно добьется ее любой ценой, – это было усыпить ее и изнасиловать!
– Разве он не понимал, что оставит повсюду следы? На ручках двери, на всем пути следования до спальни, на простыне, наконец!
– Да все ты правильно говоришь, но даже если снимут отпечатки пальцев со всех возможных предметов и проведут экспертизу спермы, то с чем сравнивать-то? Понятное дело, что надо будет все равно вызывать этих «гостей» – Катю и Виктора, чтобы снять их отпечатки пальцев хотя бы для того, чтобы именно их исключить из всех остальных. Кроме того, не в лесу же Ольга живет. Надо бы проработать все ее служебные связи, симпатии.
– Да, я тоже об этом думала. Но у меня ситуация такая…
– Ты про Сергея? Помогай ему, чем можешь. Вот и все. И я, в свою очередь, тоже обещала ему помочь с поисками убийцы Гороховой. Господи, да что же это такое? Одно изнасилование за другим!
– Как чувствуешь себя, боец?
– Отлично. Особенно беспокоюсь за волчий аппетит, вернее за его последствия. Так не хочется потерять форму.
– Что ты делаешь завтра? Мне прийти в офис?
– Нет, лучше позвони Мирошкину, согласуй с ним свои действия. Я бы на твоем месте попыталась устроиться в Ольгину контору уборщицей или кем-нибудь в этом роде, чтобы собрать информацию о ее возможных воздыхателях. Если будет действовать Сергей, то только всех распугает. К тому же будет трудно скрыть правду. Ну не стоит молодой, незамужней и такой достойной женщине, как Оля, портить себе репутацию этим делом. Тем более что она твоя знакомая и ты обещала ей хранить тайну.
– Лиза, береги себя.
– Так ты не придешь к нам на ужин?
– В следующий раз, мне надо домой. Меня Адам ждет. И не звонит, потому что обижается, что я не звоню… Словом, так трудно всегда объяснять ему, что у меня работа такая… Он делает вид, что все понимает, но сто раз перекрестился бы, если я поменяла эту работу.
– А к картошке у меня маринованные маслята! – Лиза нанесла свой последний, сокрушительный удар. – Глаша, ты же сама меня учила, что маринованные маслята с картошкой – это классика!!!
Глафира улыбнулась, устало вздохнула и пообещала позвонить мужу, чтобы пойти к Лизе на ужин вместе.
ГЛАВА 7
Сергей Мирошкин вернулся к себе домой поздно, промерзший, голодный, открыл дверь, вошел в квартиру и, лишь послушав несколько мгновений приятную его уху тишину, включил свет. И только в эту минуту почувствовал себя в каком-то другом измерении, которое он про себя называл своей личной жизнью. Все то, чем он жил и о чем думал вне дома, было как бы жизнью людей, которые окружали его, и только здесь, у себя, он мог позволить быть совсем другим человеком, принадлежащим себе и никому больше.
Не так давно от него ушла жена. Причина – известная всем мужчинам, которые большую часть своего времени проводят на работе. Не смогла так жить дальше, не выдержала, устала от одиночества и отсутствия внимания, встречала упреками, слезами, истериками, угрозами… Этот полный презрения взгляд, распухшее от слез лицо, сжатые маленькие кулачки, холодный ужин на столе, ночные, в подушку, рыдания. В последнее время он повторял ей одну и ту же фразу: «Ты знала, за кого выходишь замуж». Знала и не знала. Была ослеплена чувствами, новизной супружеской жизни. Потом все прошло, вместо любви в ее душе прочно поселились обида и непонимание.
Сначала Сергей тяжело переживал уход жены, все собирался ей позвонить и позвать обратно, объяснить, что он по-прежнему любит ее, что у них семья и что многие его коллеги по работе живут так же, как и они, и их жены ждут своих мужей (следователей, оперов, прокуроров да даже простых милиционеров, не говоря уже о военнослужащих или представителях других профессий, подразумевающих чрезмерную занятость на работе), рожают от них детей, любят их, что у них просто такой образ жизни! Но время шло, Сергей ей не звонил, все откладывал, откладывал, а потом вдруг решил для себя, что без нее ему живется как-то спокойнее. И что, оказывается, ничего страшного в том, что она его не встречает, нет. Он может и сам приготовить себе ужин, поесть и лечь спать. И спать будет, как убитый, а потому отдохнет, выспится и утром, в благостной тишине, выпьет свою чашку кофе, съест бутерброд и поедет на работу. И никто-то ему вслед не крикнет очередную грубость, не упрекнет, не пригрозит уйти…
Все. Ушла. И пусть. Теперь она живет у своей мамы, которая наверняка подыскивает ей нового мужа. Она деятельная, эта теща…
Воспоминания нахлынули и на какой-то миг поглотили его. И тут же отпустили. В доме было пусто, тихо, но не безжизненно. Наоборот, все оставшиеся после развода вещи словно ждали его.
Он включил свет, телевизор, поставил кастрюльку с водой на плиту, сунул в микроволновку замороженные сосиски, разделся, принял душ, надел любимые фланелевые широкие штаны, тенниску. Затем принялся готовить себе ужин. Отварил сосиски, пожарил яичницу, нарезал салат из помидоров, заварил чай. И только после того, как все дела были сделаны и он спокойно устроился перед телевизором с подносом в руках, он позволил себе окончательно расслабиться, отдохнуть и дать волю своим мечтам.
Оля Болотникова. Очень странное чувство охватило его, едва он увидел ее. Хорошо одетая, хрупкая, с заплаканным лицом, она сидела перед ним и отвечала на его осторожные вопросы, связанные с тем, что с ней произошло в прошлую ночь. Помня, что это подруга Глаши, он старался разговаривать с ней не как с допрашиваемой жертвой насилия, а как с близким и дорогим ему человеком.
Он за свою практику работы в следственных органах встречался с самыми разными женщинами – жертвами сексуального насилия. И, как это ни парадоксально, в большинстве случаев он не испытывал к ним сострадания. Быть может, это сложилось в силу вполне конкретных обстоятельств, связанных с желанием женщины (а чаще всего, молоденькой девушки, едва достигшей совершеннолетия) поправить свои материальные дела за счет случайного мужчины. Таких историй было немало, и, глядя на такую «жертву», нетрудно было представить себе ее образ жизни. Ночные бары, коктейли, короткие юбки, подведенные до ушей глаза, сигаретный дым, травка, алкоголь, неудержимый хохот, скандалы с родителями, секс с сомнительными приятелями на сомнительных вечеринках, синяки на ляжках, злость, зависть к более обеспеченным подружкам, визиты к венерологу, походы по дорогим магазинам, желание купить понравившуюся вещь, пустой кошелек, злость, злость, злость… Такие девушки не знают, что такое книга, где находится университет, сколько стоит литр молока, когда у младшего брата день рождения; у них нет своего стоматолога или гинеколога, они тратят последние деньги на пирсинг или тату, покупают литрами лак для волос и ногтей, знают все марки пива и их стоимость, вместо горячего супа на обед питаются разогретыми в микроволновке гамбургерами, глушат без меры кофе, курят, выпуская дым через ноздри…