Элуф посомневался, но руку принял. Парень слегка улыбнулся и посмотрел ему прямо в глаза.
— Я сел в Кристиансанде. Надеюсь, вы разрешите мне добраться с вами до Швеции. Немцы… в общем, мне нельзя оставаться в Норвегии. Опасно для жизни. — Он опять еле заметно улыбнулся.
Элуф помолчал, размышляя. Он не любил, когда его водили за нос, его это раздражало. А с другой стороны… что парню оставалось делать? Он же не мог подойти к нему и попроситься в рейс. Прямо на глазах у полутора десятков немецких солдат, патрулировавших на берегу…
— Откуда ты?
— Осло.
— И что ты такое натворил, если тебе нельзя оставаться в Норвегии?
— Во время войны люди много чего вынуждены… творить. — Лицо парнишки потемнело. — Давайте скажем так: я не могу больше приносить пользу Сопротивлению.
Наверняка переправлял людей через границу. Это опасное дело, и если немцы напали на след, надо смываться. Иначе жизнь твоя не стоит и ломаного гроша, подумал Элуф. Раздражение прошло. Он вспомнил Акселя. Сколько раз паренек совершал эти опасные рейсы, не думая о себе, не думая о последствиях, хотя был вполне осведомлен, что ему грозит в случае поимки.
— Ладно… Мы идем в Фьельбаку. Ты ел что-нибудь?
Ханс покачал головой и проглотил слюну.
— Позавчера… Дорога из Осло была… нелегкой. Пришлось петлять два дня. — Он опустил глаза.
— Калле, дай парню что-нибудь пожрать. Я пошел. Тут нужен глаз да глаз, если мы хотим вернуться целыми и невредимыми. Немцы удобрили фарватер минами под завязку… и продолжают, сволочи.
Он покачал головой и двинулся на мостик. Оглянулся напоследок, встретился с пареньком глазами — и сам удивился, какая мощная волна сострадания прокатилась в душе. Сколько же лет этому птенцу? Восемнадцать, не больше. А то и меньше. А глаза как у старика… Потерянная юность, потерянная невинность… чем им только не приходится заниматься, этим ребятам… Жертвы войны — не только погибшие. Может быть их, этих жертв, еще больше среди живых.
Йоста пошел в гараж. Мартин и Паула уехали в Уддеваллу, но вторая машина была в его распоряжении. Через сорок минут он заехал на парковку в стрёмстадской больнице. Дежурная в приемном покое сообщила, что состояние Маттиаса, как она выразилась, стабилизировалось, и рассказала, как найти палату.
Он задержался, набрал в грудь воздуха и толкнул дверь. Наверняка у паренька сидит кто-то из родных. Йоста терпеть не мог встречаться с родственниками в подобных ситуациях — слишком уж он принимал все близко к сердцу. Но тем не менее, а может быть, именно поэтому Йоста нередко удивлял коллег интуитивным умением разговаривать с людьми в трудных ситуациях. Было бы только желание… а главное, хватало бы душевных сил, он мог бы применить свой талант для работы. Но Йоста терпеть не мог пользоваться этим умением — слишком дорого это ему обходилось.
— Вы его взяли?
Навстречу ему поднялся крупный мужчина в костюме.
Галстук съехал набок, он держал руку на плече плачущей женщины — судя по сходству, матери Маттиаса. Йоста запомнил внешность мальчика, когда они приехали по вызову в дом Франкеля. Если бы Йоста сейчас увидел Маттиаса впервые, он бы этого сходства не обнаружил — лицо мальчика распухло до неузнаваемости, было покрыто ссадинами, глаза утонули в сине-красном отеке. Он мог приоткрыть только левый глаз, и то чуть-чуть.
— Дайте мне только добраться до этого бандюги! — Отец Маттиаса сжал кулаки.
На глазах у него были слезы, и Йоста опять подумал, что охотнее всего избежал бы этой душещипательной сцены. Но он уже вошел в палату, так что деться было некуда. Тем более что каждый раз, когда он смотрел на изуродованное лицо мальчика, его начинали мучить угрызения совести.
— Оставьте это полиции, — сказал он, присел на стул, представился и посмотрел в глаза сначала матери, потом отцу. — Мы допросили Пера Рингхольма. Он признался, что избил Маттиаса, и это не останется без последствий. Каких именно — будет решать прокурор.
— Но его посадили? — Губы матери заметно дрожали.
— Пока нет. Прокуроры очень редко прибегают к этой мере по отношению к малолетним преступникам. Его забрала мать, но следствие продолжается. Мы уже подключили социальные службы…
— То есть он поехал к своей матери, а мой сын лежит здесь? — Отец посмотрел на Маттиаса, потом на Йосту. — Я этого не понимаю…
— В настоящий момент да. Но я еще раз говорю — его преступление без последствий не останется. Это я вам гарантирую. Но… хотелось бы, если возможно, задать несколько вопросов Маттиасу. Мы должны убедиться, что ничего не упустили.
Родители посмотрели друг на друга.
— Если он в состоянии… он все время спит. Ему постоянно дают обезболивающие.
— Не волнуйтесь, я буду очень осторожен, — успокаивающе сказал Йоста и подвинул стул к койке.
Маттиасу мешали говорить распухшие губы, бормотание его было не так легко понять, но в конце концов Йоста убедился, что Пер не врал. Все так и было.
Он повернулся к родителям.
— Я должен взять отпечатки пальцев у Маттиаса. Вы не против?
Они еще раз переглянулись.
— Если нужно для дела. — Отец пожал плечами. — Если вам это…
Он не закончил фразу. Перевел взгляд на сына, и глаза его опять наполнились слезами.
— Минута, не больше. — Йоста вынул из кармана необходимые принадлежности.
Через пять минут он сидел в машине, глядя на ящичек с отпечатками пальцев Маттиаса. Вряд ли они так уж важны для следствия… но свою работу он сделал.
Слабое утешение.
— Ну что, последняя станция на сегодня, или как? — Мартин остановил машину у редакции «Бухусленца».
— А потом сразу домой. — Паула посмотрела на часы.
Это были ее первые слова с тех пор, как они покинули контору «Друзей Швеции». Она сидела и о чем-то думала, и Мартин решил ей не мешать. Он прекрасно понимал, какую бурю чувств может вызвать в ее душе встреча с такими людьми, как Петер Линдгрен. С людьми, кто заранее убежден в ее неполноценности и вредоносности, — они смотрят на цвет кожи. Мартину-то с его ярко-рыжими волосами и белой веснушчатой физиономией никогда не пришлось испытать на себе такой взгляд. Вообще говоря, в школе его дразнили «рыжий, рыжий, конопатый», но это, во-первых, было давно, а во-вторых, далеко не то же самое.
— Мы ищем Челля Рингхольма, — сказала Паула, наклонившись к окошку дежурной.
— Секунду, я ему передам. — Дежурная набрала номер. — Посидите, пожалуйста, сейчас он спустится.