— Интересный ход мыслей, дорогуша, — сказал Вильгот притворно мягко и положил вилку. — Значит, тебя сострадание заело… Может, объяснишь почему?
— Да ладно… это я так сказала… — Бодиль опустила голову, надеясь, что муж удовлетворится этим знаком капитуляции. Но он не отставал.
— Нет-нет, мне очень интересно. Продолжай, продолжай.
Франц переводил взгляд с отца на мать. Он видел, как она начала дрожать под взглядом Вильгота, как в отцовских глазах появился опасный, пустой и поверхностный блеск. Он видел этот блеск и раньше. Франц хотел попроситься уйти, но было уже поздно.
— Я только о семье подумала. — Бодиль несколько раз сглотнула перед тем, как выговорить эти слова. — В такие времена прокормиться нелегко…
— Мы говорим о жиде, Бодиль, — медленно и раздельно, словно растолковывая ребенку какую-то житейскую аксиому, сказал Вильгот.
И именно этот тон, по-видимому, заставил Бодиль поднять голову.
— Жиды тоже люди… Им тоже надо кормить детей, как и нам.
В животе у Франца словно что-то разорвалось, он почувствовал странную, сосущую пустоту. Он хотел крикнуть матери, чтобы она замолчала, не противоречила отцу. Это никогда ничем хорошим не кончалось. А сейчас… какая муха ее укусила? Защищать еврея? Она же знает, что будет, и все равно… он вдруг ощутил прилив ненависти к матери. Как можно быть такой дурой! Надо было согласиться или хотя бы промолчать. Дура, просто дура. Он прекрасно знал, что даже малейший признак противоречия, малейшая искра сомнения в его правоте взорвет пороховой бочонок отцовской ярости.
Наступило тягостное молчание. Вильгот уставился на жену, словно стараясь вникнуть в смысл ее слов. На шее пульсировала вздувшаяся жила. Франц заметил, как отец сжал кулаки. Ему ничего так не хотелось, как выскочить из комнаты и бежать куда глаза глядят, но ноги почему-то не слушались — он так и остался сидеть на стуле, словно приклеенный. Вдруг обойдется…
Нет, не обошлось.
Вильгот поднялся, медленно перегнулся через стол, опираясь на руки, словно желая рассмотреть жену получше. Потом оторвал правую руку от стола и ударил ее кулаком в подбородок. Клацнули зубы, стул опрокинулся, и Бодиль упала на спину, стукнувшись головой о пол. Она застонала от боли. Франц содрогнулся, и ненависть к матери захлестнула его еще сильнее: почему эта старая дура не могла заткнуться? Почему она провоцирует отца?
— Значит, ты у нас настоящий жидолюб, — сквозь зубы произнес Вильгот. — Так или не так?
Бодиль с трудом перевернулась на живот и встала на четвереньки, пытаясь прийти в себя.
Вильгот подошел и ударил ее ногой в живот.
— Отвечай! В моем доме завелись жидолюбы? В моем доме?
Она молчала, пытаясь отползти от него подальше. Он ударил ее еще раз ногой, в то же место. Она упала и несколько секунд не шевелилась, потом опять с трудом встала на четвереньки и поползла.
— Сучка! Жидолюбивая сучка, вот ты кто!
Франц не отрываясь смотрел на отца. У того на физиономии явственно читалось наслаждение. Он пнул жену еще раз, не переставая осыпать ее ругательствами. Потом ему на глаза попался Франц.
— Вот так, парень, учись, как обращаться с сучками. Только этот язык они и понимают. Смотри и учись.
Не отводя глаз от Франца и тяжело дыша, он расстегнул ремень и ширинку, неуклюже подошел к Бодиль, успевшей отползти от него на пару метров, схватил ее за волосы, а другой рукой задрал юбку.
— Нет, нет… подумай о Франце… — простонала Бодиль.
Вильгот хохотнул и со стоном всадил в нее свой вспухший фиолетовый член. Она зарыдала.
Франц задыхался. Пустота в нем росла и росла. Он встретился взглядом с матерью.
Пустота в нем росла и росла. Он встретился взглядом с матерью. Голова ее бессильно качалась от мощных толчков Вильгота.
Она смотрела на него, и мутные от слез глаза не выражали ровным счетом ничего.
И в эту секунду он понял, что растущую в нем пустоту может заполнить только ненависть.
И еще он понял, что ненависть — единственный способ выжить в этом мире.
Челль вздохнул. Единственное, что он знал наверняка, — некто Ханс Улавсен был участником норвежского Сопротивления. И все. Как двигаться дальше? Можно было бы спросить отца, поинтересоваться, знает ли тот что-нибудь про норвежца, но Челль тут же отбросил эту мысль. Лучше неделю просидеть в архиве, чем просить отца о помощи.
Архив… это мысль. Наверняка в Норвегии есть какой-нибудь архив, где собраны материалы о Сопротивлении. И наверняка кто-то из историков уже занимался или занимается этими вопросами.
Он открыл Google, начал пробовать различные сочетания ключевых слов и довольно быстро получил результат — нашелся некий Эскиль Хальворсен, написавший несколько книг по истории Норвегии во время Второй мировой войны. Насколько можно понять из традиционно бестолковых интернетовских комментариев, особое внимание автор уделил движению Сопротивления.
Вот с этим человеком он и должен поговорить.
Челль открыл в сети норвежский телефонный каталог и тут же нашел номер Эскиля Хальворсена. Он подвинул к себе аппарат и набрал номер. Прозвучал типичный «кривой» сигнал, и противный женский голос сообщил, что абонент с таким номером не зарегистрирован. Ничего удивительного — Челль забыл набрать код Норвегии. Ему было немного неудобно беспокоить серьезного человека утром в субботу, но он вспомнил, что профессия журналиста исключает подобную щепетильность. Скорее всего, поговорку «Нахальство — второе счастье» придумали журналисты.
Долгие звонки. Челль уже начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу и хотел было со смутным облегчением повесить трубку, как на другом конце провода раздался голос:
— Эскиль Хальворсен.
Челль представился и изложил свою просьбу: он разыскивает человека по имени Ханс Улавсен, участника норвежского Сопротивления, который во время войны вынужден был скрываться в Швеции.
— То есть сразу вам это имя ничего не говорит? — Он начал разочарованно рисовать кружки на подвернувшемся конверте. Втайне он надеялся, что норвежский историк скажет нечто вроде: «А! Ханс Улавсен! Ну как же…» — Нет, я, конечно же, понимаю, что речь идет о тысячах имен… Но может быть, есть какая-то возможность…
И тут ему пришлось потрудиться. Эскиль Хальворсен начал читать длинную лекцию — как работало норвежское Сопротивление, как оно было организовано, кто кому отдавал приказы… Челль еле успевал записывать все эти сведения в блокнот. Ему это было особенно интересно еще и как специалисту по неонацизму, но он решил не упускать из виду и то, ради чего он затеял весь разговор.
— Существует ли какой-нибудь архив с именами участников Сопротивления?
— Конечно, определенные документальные свидетельства…
— А не могли бы вы мне помочь? — нетерпеливо перебил его Челль.