Шепот, они советуются, я прислушиваюсь. Зависть возможных покупателей показывает, что я был прав, купив этот дом, его есть за что любить, и Эвелина рано или поздно тоже полюбит. Голоса удаляются, супруги останавливаются на берегу канала. Женщина долго разглядывает фасад. Подсматривая из-за занавески, я догадываюсь, что она бормочет: «Как жаль».
Слышишь, Эвелина? Для этих прохожих я совершенно счастливый человек. Когда снова увидимся в Гренобле, я скажу, чтобы тебя поддразнить: «Чуть не продал дом», а ты ответишь: «Я тебя ненавижу» — такие жалкие крохи любви только и перепадают мне.
Утренний Пор-Гримо, раскрашенный, нарумяненный, полный туристов, мне не нравится. Я предпочитаю ночной, весь в легких отблесках, полный тайны. Чувствуешь присутствие моря, днем оно не более чем прирученная вода. Море начинает жить только в сумерки, жизнью скрытой, полной тихих всплесков, легкого шуршания прибоя, нежных прикосновений ветра. Оно ласкает полуночников. Медленно возвращаюсь к себе. Бросаю взгляд на яхту, несколько раз я ночевал на ней. Старый рыбак в измятой яхтсменской фуражке, присматривающий за яхтой, отдает мне по-военному честь. Это реальность… Еще с террасы слышу телефонный звонок, конечно Берта, она будет звонить, пока я не отвечу, лучше уж покончить сразу.
— Берта? Что-нибудь случилось?
— Ничего, я просто хотела узнать, как ты добрался.
— Как видишь, хорошо. Уже двенадцатый час, тебе пора спать.
— Не могу, не терпится попасть в Изола. Так хочется, чтобы все получилось. Лангонь уверен в себе, считает, что дело в шляпе, но он всегда так думает. Мне важно знать твое мнение.
— Ты очень любезна, но я теперь так мало катаюсь на лыжах.
— Тем не менее! Ты увидишь, разница бросается в глаза.
— Что ты там грызешь?
— Леденец. Когда нервничаю, не могу удержаться, ты же знаешь.
От чего она действительно не может удержаться, так это от бесконечной болтовни с кем-нибудь. Сидит, откинувшись на подушки, пачка сигарет «Стюивезан» и зажигалка — слева, мешочек с конфетами и пепельница — справа, очередная жертва — на другом конце провода. Франсуаза Дебель, Люсьена Фавр или кто-нибудь другой. Сегодня вечером я. Она рассказывает в подробностях, что случилось за день, все время спрашивая: «Ты слушаешь?», чтобы убедиться, что я не заснул.
— Если вы все согласитесь, надо будет принять кучу решений. У меня голова идет кругом. Провернуть такое дело! Если ошибемся, крышка. Зато если выиграем, сорвем неслабый куш.
Иногда, не в обычных разговорах, а только в самых интимных, чувствую, сейчас к нему дело и идет, Берта употребляет словечки из обихода Эвелины,
— Знаешь, Жорж, это будет мой последний бой.
— Ну ты скажешь, — говорю я вежливо.
— Да, да. Фабрика не предназначена для выпуска больших серий. Встанет вопрос о цене. Она должна быть конкурентоспособной, у меня кое-какие цифры перед глазами. Партия еще не выиграна.
— Мы рядом, чтобы тебе помочь.
— Да, я рассчитываю на вас, у меня уже нет прежней энергии. Все стало слишком сложным: банки, реклама, требования персонала… Бывают моменты, когда мне хочется выйти из игры. Понимаешь, если я продам фабрику, это будет блестящая сделка, а потом мы заживем вдвоем в свое удовольствие. Ты тоже все продашь, и мы наконец сможем поселиться где-нибудь подальше от снега. Скажем, в Пор-Гримо, почему бы и нет? Ты меня слушаешь?
— Но сначала надо запустить новые лыжи «комбаз».
— Я тебе надоела? Знаю, что ты сейчас думаешь: «Берта не из тех женщин, которые упускают свое, она слишком любит власть и деньги»… Такие слова Эвелина бросает мне в лицо при каждом удобном случае. Но это меня не смущает. Хорошо, иди спать, поговорим завтра, в Изола. Лангонь привезет все необходимое. Постарайся быть там к одиннадцати часам. Доброй ночи, мой милый Жорж. Какая погода в Пор-Гримо?
— Идеальная.
— Врунишка, сам не знаешь, что говоришь. Но я тебя все равно люблю.
Она кладет трубку, я тоже. У нее мания распоряжаться всеми, и прежде всего мной. Я должен сварить немного кофе. Видишь, Поль, я записываю, все записываю. Могу записать, что я зол. Но ты сказал: «Плевать на состояния души». Пошла она к черту, вместе с этими несчастными лыжами. Но все равно на сердце у меня тяжело. «Ты тоже все продашь!» Конечно, ей не важно, хочу ли я этого или нет. Продолжу завтра. В конце концов, это выворачивание наизнанку даже забавно.
…Снова наступает день. Он для меня как узенькая тропинка на обрывистом склоне, ведущая в никуда. И так каждое утро. Пока я петляю по дороге на Изола, Эвелина… Кто знает, может быть, как раз сейчас она просыпается в объятиях какого-нибудь приятеля. Для нее все приятели, кроме меня! Массомбр не может следовать за ней повсюду, смешно об этом думать. Я ревную Эвелину, а Берта ревнует меня. Она не перестает себя спрашивать, почему я увиливаю каждый раз, когда речь заходит о нашем общем будущем. Марез, ее бывший муж, запил единственно для того, чтобы досадить Берте, потому что ему никак не удавалось отделаться от нее. А Лангонь! О нем особый разговор, он ревнует всех к своим лыжам. Не надо лезть в его дела, он повсюду видит предателей, готовых украсть его изобретение. Говоря по правде, мы похожи на клубок змей, заползших на зимнюю спячку в теплую навозную кучу. Все меня раздражает с того самого момента, когда я сбрасывал с себя оцепенение сна. Бритва сдирала кожу, у кофе был привкус цикуты. «Пежо» издевался надо мной, отказываясь заводиться с первого раза. Мадам Гиярдо, моя гувернантка, стражница, душа дома, забыла вовремя прийти. Надо будет позвонить ей из Изола и сказать, что я приеду через неделю.
Но почему Изола? Задаю себе этот вопрос снова и снова. Разве в окрестностях Гренобля мало мест, где мы могли бы без огласки испытать эти замечательные лыжи? Идея принадлежит Лангоню или мне? Не помню, наверное, мне. Я не учел, что в декабре дороги не из самых легких, и в Изола еще мало снега. Меня одолевают мрачные мысли, лучше послушать радио. Занавес. Театр моего подсознания объявляет: «Сегодня спектакля нет».
В Изола меня ждут с нетерпением. Берта выходит навстречу. Меховая шапочка, меховое манто, охотничьи сапожки. Нос замерз, изо рта вырывается облачко пара.
— Все прошло благополучно?
— Что?
— Дорога от Пор-Гримо.
— Очень хорошо, дороги сухие, движения почти нет.
Берта отходит на шаг.
— Что ты на себя напялил? Неужели тебе нечего надеть? Хорошо, что в отеле мало народу. Пошли.
Она берет меня за руку, и мы почти бегом пересекаем стоянку. Дебель сидит в баре со стаканом виски, такой же, как всегда, с чисто выбритым розовым лицом, голубыми глазами навыкате, молодой, улыбчивый… В свои пятьдесят он выглядит на тридцать, а вот я… Лангоню же, наоборот, в тридцать лет все дают пятьдесят. Лоб в морщинах, брови напоминают мохнатых гусениц, очки, которыми он пользуется, чтобы почесываться, подчеркнуть сказанное или занять руки. Когда же очки нечаянно оказываются на носу, становится виден его беспокойный, испуганный взгляд, избегающий встретиться с вашим.
— Хочешь кофе? — спрашивает Берта.
— Спасибо, нет.
— Хорошо, идем.
Мы отправляемся: Берта и Лангонь впереди, Дебель и я в нескольких шагах позади.
— Пока административный совет ничего не решил, — говорит Дебель, — мы теряем время. И боюсь, как бы они в нас не разочаровались. Что еще можно изобрести в области лыж?
Лангонь открывает дверцы фургончика, осторожно вынимает из машины упакованный в матерчатый чехол длинный сверток и объясняет:
— Конструкция этих лыж не является чем-то особенным, внешне это. серийные лыжи «комбаз». Классические крепления. Та же длина, жесткость. Отличается только скользящая поверхность.
Он протягивает одну лыжу Дебелю, другую мне.
— Естественно, тот же вес, но проведите рукой по нижней поверхности, конечно, без нажима, чтобы не повредить слой мази, — заметьте, я использую обычную мазь для соблюдения чистоты эксперимента — чувствуете, как скользят кончики пальцев? Удивительно, не правда ли? Как будто скорость спрятана в самом материале. Мсье Бланкар, вы опытный лыжник?
— Да, но это было давно.
— Тем весомее будет ваше мнение.
Лангонь берет лыжи, вскидывает на плечо. На эту тему он может говорить без конца.
— Идемте сюда. Нет нужды забираться далеко. Настоящие испытания начнутся позже. Меня интересует первый контакт бывшего хорошего лыжника со снегом на обычном склоне.
Дебель с грустным лицом несет палки. Странного вида пестрый колпак сразу выделяет его из завсегдатаев горнолыжного курорта. Дебелю холодно и хочется поскорее уйти. Пока Лангонь изучает склон и осматривает окрестности, я подхожу к Берте.
— Эвелина в курсе?
— Нет, я же тебе сказала, нет! Милый Жорж, ты зануда, хочешь, чтобы она все рассказала своему папочке?
Лангонь останавливается. Несколько робких новичков осваивают простейшие движения и громко смеются. Никто не обращает на нас внимания.
— Здесь, — решает Лангонь. — Склон пологий, снег укатан. Нормальные обычные лыжи не поедут по этому склону, надо сильно толкаться палками. Мсье Бланкар, вам карты в руки, надевайте лыжи.
Испытания начинают меня забавлять. Кроме того, что я очень любил кататься на лыжах, верно и то, что они создали мне состояние: сколько вывихов, переломов, конечностей, нуждавшихся в восстановлении, результатов несчастных случаев на лыжах видел я в своем заведении. Посмотрим, что принесут мне лыжи «комбаз».
Глава 2
Я сразу ухватил нужное движение и вот стою на лыжах, слегка опираясь на палки. Легкий толчок. Невероятно, но я медленно поехал. Это больше напоминает кэрлинг, чем лыжи.
— Поехали! — кричит Лангонь.
Я проезжаю несколько метров без малейшего уклона, не делая никаких усилий. Кажется, что у лыж есть какая-то интуиция, позволяющая им отыскивать невидимые бугры и незаметные уклоны. В это невозможно поверить. Чувство воздушной легкости пробуждает в моих старых ногах давно утраченную ловкость.
— Толкайтесь! — советует Лангонь.
Инстинктивный поиск нужного движения коленями, бедрами, я разгоняюсь — полный восторг — и сразу же торможу, чувствую, что еду слишком быстро, теряю контроль над скоростью. Я мчусь как ветер, честное слово.
— Вперед! Вперед!
Все трое в восторге. Считаю за благо остановиться, с трудом разворачиваю лыжи поперек движения боковым соскальзыванием. Дышу как после бега. Лангонь подходит ко мне.
— Итак, ваши впечатления, мсье Бланкар? Честно и откровенно.
— Вы чародей, Лангонь.
— Правда? — восклицает он наивно. — Попробуйте покататься выше по склону, где есть небольшой уклон. Не пожалеете.
— Нет, спасибо. Кончится тем, что я шлепнусь. Нельзя требовать от всадника, иногда совершающего воскресные прогулки, чтобы он объезжал чистокровного скакуна.
— Видишь, мы тебя не обманули, — говорит Берта.
— Ты каталась на этих лыжах?
— Конечно, в Альп-д’Уэц, чтобы попробовать, и довольно скоро очутилась на снегу.
— Да, — уточняет Лангонь. — Нужно время, чтобы привыкнуть к этому новому снаряжению. Зато когда привыкнешь, в два раза быстрее остальных, возможно, и не поедешь, но, думаю, при том же весе и технике можно выиграть несколько секунд.