- Да кто вы такой? - спохватились.
И я ответил убедительно:
- Полковник частного розыска.
На это они лишь недоуменно и уже привычно переглянулись.
- Так что, ребята, исправляйтесь. Берите этого пациента на пожизненное содержание.
- Это невозможно. В спецбольницах таких больных не держат. На какие, позвольте, средства мы будем его содержать?
- Вот это уже деловой разговор. Поднимите-ка первые заключения экспертиз.
Главврач распорядился. Под обаянием моего мирного тона.
Я посмотрел принесенные мне бумаги и выписал фамилии экспертов.
- А это вам зачем? - осторожно поинтересовался Главврач, когда я к этому списку добавил и их фамилии.
- А вот за счет этих лиц и будет содержаться головорез Птичник в вашей лечебнице. Пожизненно. Только уж теперь - никаких укольчиков. Следить буду строго...
- Мы будем жаловаться, - решительно и дружно.
- Жалуйтесь. А я отомщу, я вредный: взвалю на ваш личный бюджет еще и компенсации родственникам пострадавших.
- Мы будем жаловаться, - еще более дружно и решительно.
- Будете, - согласился. - Мне. Больше некому.
С тем и покинул дом скорби.
Не испытывая угрызений совести. Облегчения, кстати, тоже.
Кто в тереме живет?
И Мышка-норушка, и Лягушка-квакушка, и Петушок Золотой гребешок. Прибавилось в тереме зверья, тесно стало - перебрались сюда из Заречья Гоша и Балбес с Бывалым со своими людьми, прихватив до комплекта главу кавказской "диаспоры" Саксаула - так его между собой звали. Да и в глаза тоже. Он до поры не обижался.
Причина передвижки проста и закономерна: в Заречье стало плохо. Кончались припасы жратвы, водки и табака, а взять было негде. Разок, правда, послали бригаду в ближайшие села, на разбой. Грабанули два магазина, да кабанчика в крайнем дворе реквизировали, у того же мужика картошкой разжились. Но этого мало, конечно, на всю команду. Да и какой харч в селе? Поганый харч, сами же туда всю дрянь сваливали. Водка отрава, курево - для дикарей, продукты - хоть сразу на помойку. К тому же легковым транспортом не везде проедешь и много не привезешь, да и заправляться негде стало. В свое время не озаботились, а теперь с пустыми баками до ближайшей колонки (верст семьдесят) никак не получается. Отобрали было на шоссе грузовик подходящий, без слов выкинув на обочину водителя, да он так и не завелся. Повезло мужику.
Отрезанное от городских коммуникаций Заречье начало постепенно дичать, теряя необходимые для нормального жизнеобеспечения элементы, осложняя быт избалованного комфортом населения. Отказывали насосы в скважинах и колодцах, участились перебои в электроснабжении, да и в домах то одно, то другое: замок не защелкивается, кран не заворачивается, лампочка мигает. Водопровод, канализация в каждом особняке автономные, а воду в емкости ведрами не натаскаешь; пришлось на "английских" газонах ставить сугубо российские сортиры с выгребными ямами - дискомфорт-с. Опять же - при свечах хорошо вечерок за выпивкой посидеть, а два вечера уже в тягость. И без привычного видака скучно. Мастеровых, умелых рук не хватает. Бандюки ведь безрукие, ничего не умеют. Так вот худо в Заречье, тревожно. Неудобно для привольного бытия. Свары начались, драки, один раз до стволов дошло, четверо полегли без толку... Денег не хватало. А они сейчас край как необходимы, без них любое дело встанет, особенно когда со своими дело имеешь...
Опять же - без женщин. Проститутки все в Слободе остались. Вроде бы и их, веселых, Серый под замок взял - такой слушок дошел. Это вдвое беда, потому как среди девок своих немало, которые много знают, есть что Серому рассказать. Возьмется за них- молчать не станут: бляди - они бляди и есть.
Неуютно еще и потому, что всюду чувствуются чужие глаза и уши. Кругом мнятся Серого люди. Свою работу вершат. Одного даже по дороге в терем пристрелить пришлось - увязался следом, настырный. Брать не стали что его брать-то? Серый ведь слабаков не шлет. Надо признать, людей надежных в свою команду собрал. Идейных. Такие колоться не будут...
Слинял, стало быть, Гоша с ближайшими соратниками, а оставшимся друганам строго наказал держать оборону: баррикаду со своей стороны соорудить, огневые точки оборудовать. Обнадежил скорой подмогой и полным разгромом врага. А уж тогда за все унижения и потери попируем на его косточках. И город ребятам обещал на три дня отдать. По праву победителя...
Разместились в лесной крепости так: руководство в тереме, боевики заняли подсобные строения. Кормились пока припасами из теремных погребов да охотой. Правда, с готовкой никак наладиться не могли. Изголодавшаяся братва (про другой голод речь) стряпуху не по прямому назначению употребляла. И где ж ей у плиты маяться, когда она по койкам и топчанам без меры валялась.
А вот горничную не тронули - упорный слух был, что эта ладная молодуха опасной болезнью могла наградить. Может, и нарочно кто этот слух пустил, чтобы одному пользоваться, но рисковать пока никто не хотел...
В первый же день в теремной трапезной собрали расширенное совещание. И хотя официально председательствовал Ваня Заика, вел совещание, по сути, Семеныч.
Гоша Заречный первым высказался за немедленное обращение к соседям за помощью. На что Ваня рассвирепел:
- Ты что мелешь, парнек? Сообрази жопой: сколько мы потеряем!
- Он правильно говорит, - пристукнув ладонью, веско поддержал Гошу Семеныч. - Если не свалим Серого, все потеряем.
Семеныч дальше всех глядел, он подлую задумку Серого почти сразу разгадал. Не остановится он, ему одного города мало- вперед смотрит. Если разом эту опасность не задавить, она по всей России кругами пойдет, волну погонит. И сметет эта волна все на своем пути. И люди захлебнутся, и корабли потонут.
- Я пойду в город, - проснулся Губернатор. - Обращусь к народу. Народ меня выбрал. Он поддержит своего Губернато ра.
На него никто не обратил внимания. Губернатор и трезвый-то ничего не соображал. Кроме того, что ему в башку вбивали.
Гоша плеснул ему в стакан и даже не отмахнулся.
- Проси, Ваня, поддержки, объединяйся, - упрямо гудел Семеныч. Обещай щедро. Потом разберемся.
- Предлагай перемирие, - посоветовал Бывалый. - Проси у Серого мост открыть. Мол, семьи у нас... А мы, мол, при окончательном договоре этот добрый шаг учтем.
- И что? - презрительно ухмыльнулся Ваня. - Пойдем по мосту сдаваться?
- Опять верное слово, не пропусти, Ваня, - шлепок ладонью по столу. Сдаться всегда успеем. Учиться надо. У Серого. Откроет мост - мы своих людей, невидных, по-тихому запустим в Слободу. А когда соберем силы и ударим, они нас с тыла поддержат. Как партизаны.
- Серый не откроет мост.
- Заставим. - Семеныча двойная жизнь наперед думать приучила. Не просто это - одной рукой "за", а другой "против". Сердцем - за "красных", умом - за "белых". - Серый нас чем сбил? Тем, что первый начал. По-научному - инициативу проявил, по своим правилам играть заставил. Надо эту инициативу у него перехватить...
- Туману много, - разозлился Ваня. - Говори ясно.
Семеныч продолжил, будто сам с собой советовался:
- Конский ход сделаем. Для войны не только разведка нужна, но и деньги. У нас их мало, большей частью в Слободе остались. Если Серый до них еще не добрался, то он и сам не богат. Вот так Семеныч мыслит. Конем пойдем. Не одно, так другое возьмем. Либо мост, либо деньги.
Семеныч в шахматы сроду не играл. Даже в шашки. И по наивности своей "вилку" конским ходом обозвал.
- Ты дело скажешь? - взвился, не выдержав, Ваня.
- Сначала спрошу. В Слободе ребята у нас сильные есть? На все готовые?
- Махмуд с нами не ушел, - вставил Саксаул. - Ему нельзя уйти. Крови на нем много. С моста скинули бы.
- Что за Махмуд такой? - уточнил Семеныч. Не мог же он, в самом-то деле, все бандитские "кадры" знать.
- Мой человек. Его все боялись. Он как огонь беспощадный. Кровь любит. Пленников.
- Где он ходит?
- Куда горец от врага идет? - философски заметил Саксаул, поглаживая смоляную с сединой бороду. - В горы! Ловкий, как змея. Хитрый, как барс. Холодный, как кинжал. Быстрый, как пуля!..
- Хватит! - прервал Ваня. - Нарисовал уже. Как на него выйти?
Губернатор последнее слово уловил. Встал, оперся на стол, погрозил бровями одному ему известному врагу, губами постращал. И пошел к двери.
- Ты куда? - ухватил его за полу пиджака Бывалый. - Сиди.
Губернатор еще страшнее нахмурился.
- В город пойду. К народу. Обращение скажу. Мне опять поверят. Меня народ любит.
- Запереть его, что ли?
- Да пусть идет. Он же ворота не найдет, заблудится. Привык всю жизнь за холуями.
- Налей ему.
- Всю ночь ему наливать? Пусть идет.
- Дорогие горожане, - сказал Губернатор и вышел, расстегивая на ходу штаны.
Совещание, войдя в решающую фазу, продолжилось.
А когда оно закончилось, довольный Семеныч сказал: "Лады" и так ахнул ладонью в стол, что, будь сейчас на этом месте Серый, раздавил бы как муху.
А Губернатор все шел в город. Вдоль забора внутри крепости. По кругу. Все народ искал. Чтобы осчастливить своим обращением.
Но так и не нашел.
А жаль...
Горотдел. Инцидент
Позднее утро. Спокойно - час не криминальный. Ребята, не занятые в городе, бездельничают в отделе.
Мы с Волгиным в его кабинете обсуждаем очередные задачи, связанные с воспитанием у сотрудников чуткости и внимания к людям. Даже сострадания. Особенно к потерпевшим.
Дверь приоткрыта - иногда до нас доносится разговор в дежурке, на грани закипающего спора. Невольно прислушиваюсь.
Уверенный, напористый молодой голос доказывает, что настоящий мент должен быть прежде всего "крутым", потому что имеет дело с преступниками.
- Нас, Михалыч, бояться должны, одного взгляда. Идешь по городу расступаются. Пальчиком поманил - на четырех лапах летят...
Образно, но не очень ясно. Как это можно на лапах летать? Если только с лестницы.
Пожилой голос, с чуть заметной усмешкой излагает свою концепцию: настоящий мент должен быть прежде всего с сердцем. А уж оно подскажет - к кому с добротой, к кому с силой.
- Для нас, Петя, люди на три группы делятся: на преступников, на потерпевших и на свидетелей. И к каждому свой подход нужен. Иной свидетель на твой пальчик в другую сторону побежит. Да и преступника иногда добром можно взять...
Извечный спор: либо добро с кулаками, либо кулаки добрые.
Не так все просто, ребята.
Я вышел в дежурку. Все, кто там находились, мгновенно приняли сугубо деловой вид: молодой Петя, как норная собака, азартно роется в ящике стола, с ушами туда погрузился; пожилой Михалыч шагнул к висевшей на стене карте города и, постукивая карандашом по губам, что-то там такое изображает - прямо великий полководец наносит направление стратегических и тактических ударов по противнику. А дежурный офицер поступил еще наглее: снял телефонную трубку, покачал ее в руке (не прибавила ли в весе за ночь?), осмотрел, зачем-то дунул в нее и положил на место. Поработал, стало быть.
И все трое уставились на меня. Одинаковым взглядом: усталым, озабоченным и даже чуть агрессивным. Что, мол, начальник, от дела отвлекаешь? Ты вон там - всего-то, а мы вот тут - ого-го! (Настоящий мент, значит, еще и хорошим артистом должен быть.)
Я спорить не стал. Свою полезность в общем деле доказывать не взялся. Но мстительно подумал, что за такое лицемерие жизнь их накажет. Вот прямо сейчас.