— Ты кто? — прошептала.
— Рус, я — Рус. Поехали ко мне, — прохрипел, понимая, что сейчас слабо себя контролирует, а еще минута, две ее близости — и не сдержаться, наплюет на все метания, выкинет зыбкие барьеры как ведро с лестницы.
— Ааа-андрей…
— Мы позвоним ему. У него есть телефон? — а руки предатели гладят доверчивое тело, и разуму ровно на все телефоны разом. — Поехали.
— Ааа… уу… те-телефон?
— У меня есть. Позвоним.
— Я… нет… Ааандре-ей будет бе-беееспокоится…
— Речь о тебе. Обо мне. О нас. Причем тут Андрей?… Я люблю тебя, — прошептал не веря что сподобился такое сказать, глядя прямо в глаза. И понял: смог, потому что правду сказал. Это ложь с откровением взглядов никак не сходится, а правде скрываться не зачем, легко она с губ срывается, легко от сердца к сердцу дорогу находит. — Люблю, — накрыл ее губы. Вита дрогнула, задрожала под его натиском, безумным как он сам в эти секунды.
Ее дрожь последней каплей в чаше его терпения стала.
Подхватил на руки и решительно вниз потащил. Через дорогу до машины — с рук не спуская. В салон усадил, сел за руль и дал по газам — молча.
Может, растерялась Виталия, может, сопротивляться в принципе не умела, а может и влюбилась как он, только не перечила ни взглядом, ни делом, даже когда он на светофоре целовал ее, не отталкивала его жадные руки, не противилась жарким губам.
Сладко ему с ней было, так сладко, что не помнил, как домой приехал, машину в гараж загнал.
С порога в губы девушки впился, на руки подхватил и в спальню.
Рубашка с пиджаком в одну сторону, брюки в другую, а Виту осторожно раздел, ласково. Она дичилась, вздрагивала, краснела, как девочка, но слушалась. Позволила кофту снять, а маечку — ни в какую, да еще и грудь ладонями прикрыла, колени поджала. Столько трогательности в этом милом жесте было, что у Руслана в горле пересохло. Нежным стал, таял как вата сахарная касаясь губами ее кожи и все насытиться не мог теплом ее, ароматом.
Словно юность вернулась, то далекое и стершееся на жизненной дороге ощущение чего-то возвышенного и прекрасного, что только раз дано испытать человеку.
А вот ему два. За что же счастье такое?
Да, счастье — такое оно. Когда не больше и не меньше и все устраивает, радует, грань гармонии и свободы, отрешенности от забот, суеты, лишних мыслей, когда ничего и никого больше не надо.
Обнял ее, руки прикрывшие грудь, своими ладонями накрывая, прижался щекой к ее виску:
— Я люблю тебя…
Давно он не говорил этих слов и лишь раз они были сказаны искренне, той первой женщине, что была в его жизнь, кажется тьму лет назад. Ее он помнил смутно, но помнил как это было, и сейчас ощущение вернулось, такое же робкое и пугливое, но жаждущее познать запрет и овладеть первым в жизни бастионом.
Но сейчас он не спешил, ничего не боялся. Он не хотел покорять, он хотел любить и дарить. Чувствовать каждой клеткой своего организма, своей души — ее клетки, ее душу.
— Ты ослепительно красива, — прошептал, осторожно убирая руки с ее груди, погладил холмики через атлас майки, не настаивая, чтобы она рассталась с ней. Зажмурился, впитывая губами нежность кожи на шее. Вита вздохнула, послушно склоняя голову на бок и подставляя шею, плечо под власть его губ. Этого было достаточно, чтобы он понял, в чем еще имел сомнения — он желанен.
И словно полог упал между миром и двумя влюбленными.
Девочка мягкая и послушная в его руках как воск, неопытная, робкая как школьница и он, кому она доверилась так же просто и без остатка, как дитя матери и отцу.
Он был нежен с ней и бережен, расплавил, растопил осторожно, боясь вспугнуть, лишить ее красоты этого вечера.
Только раз она попыталась робко оттолкнуть его, но лишь вскрикнула и сдалась, дрожала в его объятьях — когда он вошел в нее.
Всю ночь он не отпускал ее от себя, всю ночь ненасытно ласкал и любовался Витой, ее глазами, в которых появилась поволока в момент, когда он брал ее; влажными, припухшими губами, что раскрывались сами навстречу его губам.
И заснул, крепко прижимая ее к себе, одурманенный запахом счастья, что исходил от ее волос.
А майку она так и не позволила снять.
Глава 6
Суббота
Он думал — это блажь, невинная прихоть — не больше.
Но вид характерных шрамов от автоматной очереди через спину, открывшихся ему — приморозил Руслана к постели. Рука так и зависла в желании бережно укрыть девушку одеялом, а остекленевшие глаза смотрели на задравшуюся маечку, по верхней линии которой и проходили старые рубцы.
Он видел такое и без всяких экспертов мог определить — пули прошли навылет. В грудь стреляли, в грудь…
Лиля!
Чечня. 95 год
Очередное задание, плевое. А их взяли как куропаток в силки!
Навел кто-то, не иначе.
— Эй, русс, хады сюда. Рэзать не буду, буду домой мама отпускать!! — гортанно прокричали из-за камней.
— Черт!! — завыл молодой, только прикомандированный к группе Зеленина пацан — Володя. Сжался на камнях, заплакал. — Не хочу умирать. Не хочу!!
Кобра искоса глянул на него и сплюнул в расщелину меж валунами, передернул затвор:
— Хрен им сукам!
— Положат, — отстраненно заметил Носик.
— Всех положат, — равнодушно кинул Улан, вытаскивая запасной рожок у убитого Шалима.
— Э! Русс!! Мамой кланус!…
Кобра дал очередь на звук голоса:
— Пошел на х…!!
— Не трать зря патроны, — посоветовал Руслан.
— Думаете, придут за нами, товарищ старший лейтенант? — с такой мольбой, такой надеждой уставился на него Володя, что у Зеленина мороз по коже пошел. Отвернулся — нечего ему пацану сказать.
— Прибегут! — сплюнул опять в расщелину Кобра, лицо тыльной стороной перчатки оттер. А толку? Жара, а они в полном боевом, как при параде на каменном пяточке, как на сковороде в преисподней, а вокруг только камни да кусты где — нигде внизу. Пара минут, пот снова глаза заливать начнет.
— Сейчас опять пойдут, — прошептал Носик, напряженно вглядываясь в движение за камнями.
— Приготовились, — бросил Зеленин, занимая позицию. Пять минут передышки — считай ничего и целое царство. По камням шалая пуля вжикнула, срезала кожу над бровью.
Твою!!… Только крови в глаза и не хватало! — отер наспех и дал очередь в ответ.
Заклацало так, что головы не поднять. Шквал. Стволов семьдесят их пасут, не меньше. Куда шестерым против такой кодлы?
— Ааааа…. Суки!!….
С матом начал палить Улан, выковыривая пулями из камней жизни духов.
Володя выл, но стрелял, Кобра методично и точно укладывал цели, Носик бубнил что-то под нос и отбрехивался короткими очередями. И вдруг смол, сник, ткнулся в камни и сполз. Рус к нему — поздно, мертв. Глаза открыты, будто видит еще что-то, а во лбу аккуратная дырочка и тонкая полоска крови к брови ползет.
— Твари!! — выдал очередь Зеленин. Последнюю свою гранату достал и за камни. Грохнуло. С минуту еще поогрызались в ответ и опять тихо стало.
— Э, рус, злой такой, да?! Хады сюда, гаварю! — послышалось.
— Чего они тянут? — прошептал Рус, не понимая маневры боевиков. Чего проще убить шестерых? Гранатами закидал и привет. Но нет, тянут, тянут. Загнали их как крыс в угол, в кольцо взяли и давай на «волынке» играть: то бой, то тишина, то «сдавайтесь», то шквальным огнем утюжат.
Улан аккуратно переложил тело убитого товарища на камни рядом с Шалимом, посидел над ним и на Кобру покосился:
— Курить есть?
Тот головой мотнул — час назад последнюю папироску по кругу пустили. Все, теперь хоть уши пухни.
— Нас же не могут бросить, не могут! — запричитал Володя.
— Рот закрой! — цикнул на него Руслан, сел рядом с парнями. Рожу оттер от крови и пота и бросил. — Уходите. Старой тропкой вниз. Там их немного, пятерка от силы.
— Командир…
— Рот закрыли!… Я приказываю уходить! Шансов мало, но здесь их совсем нет.
— Тогда уходим вместе.
Зеленин головой мотнул:
— Тогда смысла уходить нет. Кто-то должен остаться и прикрыть вас, вызвать огонь на себя. Это буду я. И все! Не рассуждаем! — прикрикнул, видя, что Кобра рот открыл для возражения. — Это приказ!… Кобра — первый, Володя — второй, Улан — третий.
Бойцы обменялись тяжелыми взглядами и, Улан достал запасную обойму:
— Пригодится вам, товарищ лейтенант.
— Вам тоже, — сглотнул. Страшно было, так страшно, что внутри инеем все покрылось. — Гранату лучше дай.
И дернул жетон с личным номером с горла, в ладонь Кобры вложил:
— Теперь ты старший в группе.
Тот зубы сжал, так что скулы побелели. Жетон в кулаке зажал и бросил уверенно:
— Встретимся, браток.
Зеленин на камни залег, а ребята ужами вправо по расщелине скользнули.
И началось.
Ушли, не ушли его бойцы — не знал, не думал — некогда было. Лупил по камням, только искры сыпались. Одно понимал: лучше умереть, чем в плен, лучше погибнуть самому, чем своих бойцов терять.
— Выйдут, обязательно выйдут! — цедил, пристреливая высотку.
А потом взрыв и тишина.
Глаза открыл и понял — плен.
Перед носом армейский ботинок, только не схватишь его, не повалишь — руки связаны. Голову поднял и застонал, в траву жухлую лбом ткнулся, зубами скрипя — Арслан.
Никто группу Зеленина не сдавал — сам Рус ее продал…
За два часа до выхода на точку
— Руслан, — заглянул в палатку лейтенант Попов. — Там тебя хачик какой-то спрашивает.
— Что за хачик?
— А я знаю? Спасибо скажи, что не помяли, а то ребята хотели. Пер же прямо на блок пост. Придурок!
И скрылся.
Зеленин свернул недописанное письмо матери, в карман сунул. Автомат прихватил и двинул к посту.
— Тьфу, ты, — сплюнул, узрев белую рубаху Арслана. Опять как на сдачу экзамена вырядился! Ну, что неймется? Точно смерти ищет, ж-жених! Не свои, так чужие снимут, грех по такой цели не пальнуть. — Пропусти его, — приказал караульному.
— Не положено, товарищ старший лейтенант.
— Сюда пропусти, елы! За заграждение, а не в расположение! Ну? — поторопил, пнув по щиту с колючкой.
Караульные пропустили Дагаева, умыв офицера недовольными и осуждающими взглядами. Но Руслан их не заметил — на Арслана смотрел. Бел тот был, как его рубашка.
— Здорово, — ладонь пожал и на ящики кивнул: садись. Сигареты достал, протянул Арслану. — Случилось что?
Мужчина папироску взял, размял в руке и вздохнул:
— Хреново просто.
— А! — хмыкнул Зеленин. — Не тебе одному. А чего хреново-то? — прищурился затягиваясь. — Колись, не мудри. По лицу вижу, случилось что-то.
Арслан вяло улыбнулся и неумело подкурил папиросу, закашлялся.
— Эх, Дага, — хмыкнул Рус, хлопнул друга по спине. — Как не научился курить в школе, так и не умеешь до сих пор. На фига полез?
— Тошно, — признался, поморщившись от дыма.
— Колись, — посерьезнел мужчина.
— Снайпер. Я знаю, кто он. Сдать могу тихо, без боя. Но только тебе.
— Вот уж честь, — проворчал Руслан, обдумывая услышанное, и кивнул. — Пошли.
— Нет. Сейчас без крови не взять. Зачистку устроите. Вечером приду, отведу — тихо возьмете.
— Вечером меня не будет, дай Бог к утру вернуться.
— Уходишь?
— Высотку одну проверить надо, — сплюнул в сторону прилипшую к языку табачную соринку.