– Я достаю с заднего сидения брезентовый вещмешок, подцепив его за лямки и горловину. – Как знал, что эту «бомбу» нам с тобой не попробовать.
При виде доставаемой на всеобщее обозрение из мешка двухлитровой бутылки водки Михась помрачнел, но, выпустив воздух сквозь зубы, только тряхнул головой и побежал к машинам, раздавать указания. Я же спрятал бутыль и дотолкал легковушку почти до завала, оставив место для будущих спасательных работ, буде найдем трактор. Когда же колонна выстроилась за «пятеркой», а Михась прибежал с рапортом, что, мол, «кони стоят пьяные, а хлопцы запряженные», мы двинули в лес – искать тропинку, ведущую к людям.
Плутать долго не пришлось, нашлась узенькая тропка, а там и достаточно широкая грунтовая дорога, какие обычно ведут к жилью. Осмотрев колею, я смекнул, что еще вчера тут кто-то проезжал на обычной легковушке. Мы с Мишкой двинулись в сторону, где лес был пореже. Глинистая желтая грязь уже через полчаса ходьбы облепила «берцы» гигантскими «лаптями». В лесу всегда так: земля сохнет медленно, вода собирается в лужи и зацветает. Напарник насвистывал привязчивый мотивчик, я же смотрел по сторонам, но ни единого просвета ни впереди ни по обочинам не было. Спустя минут сорок дорога свернула вправо и вывела к большому лугу, на противоположной оконечности которого белели деревенские крыши. Повеселевший Мишка наддал ходу, и мы пересекли заросший высокой травой луг, сбивая утреннюю росу. То, что трава не скошена, меня насторожило: так бывает в заброшенных селах или там, где почти никто не живет. Просить в таких заброшенных поселках трактор – это даже не смешно, по-любому придется идти назад и пытаться вызвать помощь. В крайнем случае можно расстыковать одну из фур и на тросах растащить завал на дороге. Естественно, приятелю я о своих подозрениях не сказал, не стоит каркать. Догнал напарника и на всякий случай поправил кобуру. Мы вошли в деревню. Одна улица, два ряда домов разной степени неряшливости, дворов десять-пятнадцать. Мусор на земле и в стеблях пыльной травы на обочинах. Стекла в окнах целые, стены некоторых домов покрашены, крыши не провалившиеся. Но странное дело: нет лая собак, скотина тоже голос не подает. Так не бывает. Такое впечатление, что люди разом ушли из деревни. Постепенно до сознания начало доходить, что же в этой картине кажется самым настораживающим: резкий запах «химии». Нет, в нос не шибало, душок тонкий, едва уловимый, но... чужой и тревожный.
Тронув Мишку за рукав, я взглядом приказал ему приготовить оружие. Чутье никогда меня не подводило, а сейчас чувство опасности и близкой беды прямо-таки вопило в голос. Михась привык доверять мне, поэтому молча снял с плеча укороченную «сайгу»3 и беззвучно отжал предохранитель, высвобождая затвор. Я достал свою «мухобойку», тоже снял с предохранителя и дослал патрон, стараясь сделать это как можно тише. Кивнул напарнику: дескать, прикрывай, открыл калитку первого дома справа и вошел во двор, держа пистоль у бедра. В кино герои прижимают ствол к груди дулом вверх либо держат на вытянутых руках. Смотрится очень эффектно, но это выдумка. В реале так лучше держать оружие на стрельбище, уже выйдя на рубеж для стрельбы по мишеням. В жизни чем короче твой силуэт, тем меньше шансов быть обезоруженным или иметь простреленную конечность. Это я почерпнул в учебке, этому же научил и напарника. Поэтому если глянуть на меня мельком, то и сам пистолет заметишь не сразу, и подсознание не среагирует на угрожающую позу. Я же могу сделать первый выстрел и от бедра, при достаточной практике зацепить близко стоящего противника – верняк...
Мгновенно окинув взглядом узкое пространство внутри ограды, я понял, что тут никого нет. Хозяева не держали собаки: нет ни будки, ни просто миски с отходами, не чуял я и специфического песьего запаха. На чердаке тоже никого – лестница, кое-как сколоченная из почерневших от времени досок, стоит у стены, далеко от слухового окна.
Хозяева не держали собаки: нет ни будки, ни просто миски с отходами, не чуял я и специфического песьего запаха. На чердаке тоже никого – лестница, кое-как сколоченная из почерневших от времени досок, стоит у стены, далеко от слухового окна. Если б на чердак кто-то полез, ее бы поставили ближе или просто втянули внутрь. Поднявшись на крыльцо, я знаком показал Михасю, чтобы держал окна под прицелом, а сам толкнул ногой входную дверь и в приседе прижался к левой притолоке. Никого, только пахнуло сыростью, да звякнуло что-то. Показав напарнику, что иду внутрь, я так же осторожно открыл дверь в комнаты. Печка, кухонный стол, никакого беспорядка... и ни единой живой души. Бегло осмотревшись и не забыв заглянуть в подпол, я вышел на крыльцо, отрицательно покачал головой и махнул напарнику на соседний дом.
Мы провозились полчаса, осмотрев еще семь изб и все хозяйственные постройки. Везде одна и та же картина: люди, жившие тут еще вчера, вдруг скопом собрались и ушли в неизвестном направлении, прихватив всех коров, собак и кошек, но забыв про провизию и одежду. Осмотр крайних домов прояснил кое-что: во дворе я нашел мертвого цепного кобеля, черного в белых пятнах «двортерьера», размером с небольшого теленка. Пес издох не более десяти часов назад, причем почти мгновенно: не было заметно следов длительной агонии, он просто умер на ходу. Но в доме снова никого не оказалось, все вещи и даже продукты лежали так, словно хозяева вышли куда-то на минутку. В доме с издохшим псом, например, еще со вчерашнего вечера стояла на столе тарелка с прокисшими щами, рядом черствел недоеденный кусок хлеба, тут же лежал пучок вялых перьев зеленого лука и белела керамическая белая солонка с откинутой крышкой.
С улицы послышался осторожный свист, я быстро вышел во двор, держа пистолет наготове. Мне все больше и больше не нравилось тут. Напарник стоял уже на околице и взмахами свободной от оружия левой руки призывал меня к себе, указывая стволом карабина куда-то влево. Из-за скособочившегося сарая мне не было видно, что он хочет показать, поэтому пришлось легкой трусцой нагонять Михася. Вид у приятеля был растерянный и испуганный одновременно: капли крупного пота выступили на побелевшем лице, глаза возбужденно блестели.
– Ты... – Судорожно сглотнув, Мишка вытолкнул из себя бессмысленную фразу: – Сам глянь, как народ нынче хоронят... Деревнями...
Не тратя времени на выяснения, я посмотрел в сторону, указанную напарником, и все понял. Сразу за сараем стоял синий трактор с заглушенным двигателем и открытой дверцей высокой кабины-стакана. Чуть правее виднелась полоска свежевскопанной земли, шириной два метра и длиной около десяти. Присмотревшись, я увидел, что из земли торчит белая детская рука. Не кукольная и не от манекена, а рука именно детского трупа, уже окоченевшая, с объеденными полевыми грызунами пальцами.
– Найди лопату, – не оборачиваясь, бросил я Михасю. – Нужно посмотреть, что случилось. Живей!..
Подстегнутый окриком, Мишка метнулся в ближайшую избу и принес две штыковые лопаты. То, что собирались делать мы, в рамки мирного мировоззрения не укладывалось. Вдвоем мы за полчаса расширили ров и сняли тонкий слой земли с братской могилы – это была именно она. Все жители деревни лежали тут, сложенные друг на друга: женщины, дети, мужики. Кто-то аккуратно собрал трупы по дворам, а потом уложил их в ров, пересыпав каким-то белым порошком. Ни единой раны, ни одного пулевого отверстия я не заметил. Кто бы это ни сотворил, скорее всего применили какой-то газ, запах которого до сих пор чувствовался в деревне. Я повернулся к напарнику. Мишка был бледен, но шок уже отпускал понемногу.
– Газом деревню потравили, потом собрали трупы и прикопали за околицей. Запашок химический остался, чуешь? Скорее всего от леса, стреляли метров со ста двадцати. Миномет или ручное оружие, вроде подствольников. Танк, вертушку или бронетранспортер люди бы заметили и попытались укрыться.