— А зачем оно нам такое, ежели этого — нельзя, того — нельзя? — Изрек наш народный философ — старший унтер-офицер Наумов.
— А затем, что стреляет оно чаще, а значит можно убить больше врагов! Машинка сложная, но при должном уходе — незаменимая. Будете её холить и лелеять, как жену любимую — и она вас не подведет.
Мужики заржали. И принялись на все лады повторять и склонять мое сравнение автомата с бабой.
— Тихо! Слушайте дальше! При стрельбе держите оружие за цевье. За магазин не хватайтесь — иначе патрон перекосит. Перед тем как магазин вставлять берете его вот так. — Я взял магазин в руку, — и вот так стучите себе по каске. — Пару раз стукнул себя по тулье фуражки, на манер оттого, как это делают американские солдаты в военных фильмах. — Это чтобы и в магазине патроны выровнялись и не было перекоса. Вопросы есть? Если есть, зададите их Лиходееву! Он сейчас проверит, как вы усвоили то, что я вам тут наговорил, а заодно — как вы умеете собирать-разбирать новое оружие.
Пока унтера собравшись кружком обсуждали сказанное и готовились к занятиям, я быстренько собрал автомат, убрал его в чехол и, посадив Савку набивать магазины, рванул по нужде. Ну, очень хотелось, а из-за этих "опоздунов" пришлось терпеть. На обратном пути из-за палаток мне навстречу шагнул Казимирский.
Черт! Этому еще что понадобилось?
— Браво, браво, барон! — Он пару раз хлопнул ладонями, затянутыми в белые перчатки, изображая овацию. — Прекрасная лекция!
— Благодарю. Я всего лишь исполнил свой долг.
— Позвольте полюбопытствовать, откуда такие познания в области оружейных механизмов? Вы же, кажется, училище оканчивали ускоренным выпуском? К тому же сразу после гимназии?
— Видите ли, в чем дело, господин поручик, — я остановился, как бы подбирая слова, а на самом деле — усиленно изобретая отмазку. — Мой отец — известный инженер. Он принимал участие в разработке многих образцов вооружений и руководил организацией производства этих образцов на различных заводах. Дома у нас — масса соответствующей литературы и подшивки российских и иностранных технических журналов. Я с раннего детства имею интерес к инженерии, а по сему достаточно подкован, дабы правильно оценить некоторые технические решения. (Во, завернул! Прямо — адвокат Плевако, прозванный "Московским златоустом").
— Надеетесь на этом сделать военную карьеру? — хотя тон Казимирского был шутливым, по глазам я понял, что для него — все очень серьезно!
— Увы! Никогда не мыслил себя кадровым офицером. И хотя, весьма интересуюсь техникой, все равно собирался поступать в Императорское Училище Правоведения. Мама всегда говорила, что у меня склонность к юриспруденции.
— Зачем же вы пошли в армию?
— В этом мой долг честного человека и дворянина — помогать стране в трудное время всеми доступными мне методами.
— Еще раз — браво, барон! Надеюсь, что у нас с вами не случиться каких либо недоразумений, на почве вашей склонности к гуманитарным, а не военным наукам?
— Не стоит беспокойства, господин поручик! В данный момент все мои помыслы направлены на победу русского оружия.
— Прекрасно. В таком случае, не смею вас больше задерживать. И поторопитесь — скоро отбой. — Казимирский заложил руки за спину, развернулся и неторопливо направился к своей палатке.
Я длинно и сочно выматерился, естественно про себя!
Принес же шайтан этого карьериста долбанного. Я себе чуть мозги не вывихнул, придумывая правдоподобное объяснение и одновременно упражняясь в изящной словесности.
Пся крев! Или как там у вас, у пшеков, говориться?
* * *
Уже после отбоя, шуганув часового ко мне явились Лиходеев с Копейкиным.
— Вашбродь, разговор есть!
— Чего вам?
— Говори уж! — Фельдфебель ткнул каптера кулаком в спину.
— Ну, это… Мне полковой каптенармус сказал, завтра получать патроны и походные пайки…
— И что?
— Ну, дык, значит — выступаем завтра.
— Ага… — я задумчиво потер переносицу. — До линии фронта тут верст десять?
— Так точно, вашбродь.
— Значит — идем в наступление!!!
7
Подготовив одежду и снаряжение к подъему по тревоге, я улегся на походную кровать — эдакую разновидность раскладушки.
Все-таки палатка — это хорошо. От погодных неприятностей прикрывает, не лишая при этом прелестей ночевки на природе. Хотя конечно кровати я бы предпочел спальник.
Погода теплая. Воздух пахнет сосной и травами. Мягко потрескивают в ночной тишине костры.
Лежа на душистой набитой сеном подушке, я постепенно расслаблялся после тяжелого дня, пытаясь собраться с мыслями.
Не получалось.
Мешали отчетливо слышимые голоса солдат. Люди вели неспешные беседы о доме и родне, о войне и смерти, о всякой ерунде. Говорили о чудесах и предчувствиях, рассказывали различные солдатские Были и небылицы. Вспоминали мирное житье.
Кто-то тихонько пел, "Долю горькую проклинаючи…".
Манера исполнения живо напомнила мне фильм "Особенности национальной охоты" — там мужики так же тянули "Черный ворон…"
Внезапно накатила тоска.
Вспомнил свою прошлую жизнь, родителей, друзей, коллег…
Остро захотелось маминых домашних котлет, поспорить с отцом о футболе, послушать мой любимый "Dire Straits".
Эх!
Телик хочу посмотреть! В Интернете полазить! В стратегию какую-нибудь поиграть или бродилку-стрелялку!
И бабу! Бабу хочу особенно — гормоны молодого тела жару подбавляют.
Перед глазами стояла моя последняя пассия — Татьяна. Высокая спортивная брюнетка. Милая, умная, смешливая с озорным взглядом карих глаз из-под "анимешной" челки. Вспомнилось, как мы катались на теплоходе по Москве-реке, как ели суши в ресторанчике в Камергерском переулке, как потом поехали ко мне…
Прошлое… Прошлое… прошлое…
А как насчет будущего?
Пока что перспектива моего существования ограничивается завтрашним днем.
Завтра полк, скорее всего, выдвинется к линии фронта и пойдет в атаку на немецкие позиции. Вероятно, намечается прорыв фронта с юга на север с целью отрезать Восточную Пруссию вместе с 8-ой и 10-ой Германскими армиями.
Хватит ли нам сил для осуществления задуманного?
Хватит ли сил лично мне — поднять в атаку свою роту на вражеские пулеметы и колючую проволоку?
Хватит ли мне удачи — выжить?
С этими невеселыми мыслями я уснул…
* * *
Тревожного подъема не случилось и до завтрака ничего необычного не происходило, а потом — началось!
Говорят — переезд равносилен пожару.
Так вот — экстренное свертывание воинской части для передислокации, по разрушительной силе, сравнимо с одним потопом и двумя землетрясениями вместе взятым. Все бегают, орут, суетятся. Лиходеев материться с такой громкостью и интенсивностью, что лесополоса, в которой мы расположились, вероятно, увянет навсегда. Я тоже успел сорвать голос и отбить кулак, раздавая животворящие тумаки и ценные указания.
— В-Господа-Бога-твою-душу-мать!!! — убедительно мотивировал я Копейкинского зама — тормознутого, но исполнительного ефрейтора со смешной фамилией — Юрец. — Если ты сейчас же не свернешь свои долбанные палатки и не погрузишься со всем своим долбанным барахлом на свои долбанные подводы, я тебе… Я тебе… В общем, не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе от этого будет очень-очень плохо!!!
— Слушаюсь, вашебродь!!!
— Бего-о-о-о-о-о-м!!!
Ефрейтор унесся прочь, чуть ли не оставляя за собой инверсионный след — подальше от начальственного гнева.
Ротное имущество — это семь повозок и две полевые кухни. Собрать весь ротный скарб, разместить его на повозках, причем в максимально упорядоченном виде — это эпический подвиг, особенно с учетом того, что Филя Копейкин сейчас занят в полку с погрузкой пайков, патронов и массы другой сопутствующей хрени, а Лиходеева на всех не хватает.
Передо мной возникает унтер-офицер Шмелев — командир 4-го взвода.
— Вашбродь, каптеры на нашу подводу шанцевый инструмент нагрузили!
— Твою мать!!! Поймаю Юрца — расстреляю нафиг, как врага народа!
— Дык, чего делать та?
— Сам разбирайся! Ты гренадер или хрен собачий? (Фраза мгновенно "ушла в народ" и применялась во всем полку по поводу и без повода).
Феерическая картина — посреди всего этого бардака стоит ясновельможный пан Казимир Казимирович Казимирский. В отутюженном кителе со сверкающими золотыми погонами, начищенных до зеркального блеска сапогах, в белых перчатках. И курит папироску, морщась от удовольствия, как сытый кот.
Вот кого точно пристрелил бы, к едрене фене…
Тьфу…
— Ваши блаародия! — из глубин хаоса вынырнул вестовой командира батальона. — Господин капитан требует господ офицеров к себе.
— Идемте, барон — узнаем последние новости. — Казимирский щелчком выбросил окурок. — Быть может, они нас даже порадуют…
* * *
Все просто, честно и кристально ясно…
— Через час выступаем походной колонной. По прибытии на место — господам офицерам организовать рекогносцировку на местности, привязку по ориентирам для артиллерии, пулеметных и минометных команд. Личному составу батальона произвести развертывание, и по сигналу быть готовым к выдвижению в первую линию окопов. Вопросы? — Капитан Берг окинул взглядом офицеров батальона, окруживших стол с лежащей на нем картой.
— Цель и время начала наступления? — будничным тоном спросил штабс-капитан Ильин.
— Вы все узнаете на месте. Секретность господа!
8
— Бух! Бух! Бух! — Стучат солдатские сапоги по дороге. Мы выдвигаемся к линии фронта. Полковые колонны растянулись на порядочное расстояние. Впереди всех идет конная разведрота. За ней стройными ротными колоннами двигаются гренадеры, саперы, связисты. Позади движутся пулеметные повозки, за ними артиллерия полка — привычные трехдюймовки и легкие полевые гаубицы. Еще дальше — минометная команда и обоз.
Казимирский с Лиходеевым топают в голове нашей колонны, а я с Савкой, в — конце.
Идти не то чтобы очень весело — когда я нацепил на себя всю положенную амуницию, почувствовал себя верблюдом. Даже при условии, что мой ранец ехал отдельно — вместе с ротным обозом, тяжко получалось.
Конечно, во времена оные — в учебке, мне пришлось побегать в "полной боевой", а Чечне-то — мы все больше на БТР или на "Уралах" рассекали…
Но сейчас — другое дело и другое тело. Да и амуниция образца 90-х годов ХХ века, не в пример практичнее амуниции года 1917-го. Тут все надо подгонять до миллиметра — ибо всего до хрена и размещается исключительно на поясе. Если бы не плечевые ремни — вообще труба.
— Бух! Бух! Бух! — мерный топот множества ног постепенно вводит в какое-то гипнотическое состояние.
Жара, пылища, мошкара…
Все тридцать три удовольствия.
На ходу внимательно осматриваюсь по сторонам — признаки серьезного наступления налицо. Прифронтовая полоса буквально забита частями Русской армии — видны позиции тяжелой артиллерии. То и дело мимо нас проскакивают кавалерийские разъезды, мелькают посыльные, связисты.
Сквозь грохот сапог, скрип телег и сопровождающую повседневную жизнь русского человека матерщину мне послышался странный тарахтящий звук — подвывая мотором, навстречу колонне катил мотоцикл. На вид — гибрид горного велосипеда с машинкой для стрижки газонов. На узком длинном седле, крепко вцепившись в руль руками в громадных кожаных крагах, восседал пропыленный самокатчик. На голове кепка козырьком назад и очки-консервы.