Треск пулемета, стреляющего длинными очередями, слышен уже совсем рядом. Буквально за поворотом траншеи.
Туда одна за другой летят две гранаты, а потом в дымное облако в два ствола стреляют Рябинин и Акимкин. Толпой вываливаем на небольшую площадку у стены дота — еще три трупа, посеченных осколками и продырявленных пулями.
Распределяемся в траншее. Белов начинает раскладывать под стальной дверью — входа в бетонную коробку, свое взрывоопасное хозяйство.
Я сижу рядом, на корточках, прислонившись спиной к стенке дота.
— Готово, вашбродь! — довольная улыбка на закопченном лице ефрейтора. — Подрывать?
— Погоди! — Я неожиданно вспомнил, что теперь прекрасно говорю по-немецки и громко стукнув прикладом автомата в дверь, заорал. — Die deutschen Soldaten — ergeben Sie sich! Wir werden den Bunker sprengen! /Немецкие солдаты — сдавайтесь! Мы взорвем бункер!/
Стрельба прекратилась. Из-за двери нерешительно крикнули:
— Was ist los? Wer dort?/Что случилось? Кто там?/
— Es ist der Offizier der russischen Armee! Ergeben Sie sich! Meine Grenadiere werden den Bunker sprengen! /Это офицер русской армии! Сдавайтесь! Мои гренадеры взорвут бункер!/
— Russischen grenadiere? /Русские гренадеры?/ — Голос умолк. Некоторое время никто не отзывался, но пулемет при этом не стрелял. Немцы, наверное, совещались.
Я еще раз стукнул прикладом в дверь.
— Ich gebe die Minute auf die Uberlegung! /Даю минуту на размышление!/
— Schie?en Sie nicht! Wir gehen hinaus! /Не стреляйте! Мы выходим!/
— Не стреляйте! Они сейчас вылезут! — Перевел я своим. — Только держите ухо востро! Мало ли что?
— Не сумлевайтесь, вашбродь!
За дверью что-то загремело, и она со скрипом открылась. Из проема показались вытянутые вверх грязные трясущиеся руки и наружу шагнул тощий лопоухий немец в очках. За ним второй — пожилой седоусый, в мятой бескозырке с красным околышем.
Мои бойцы шустренько их обыскали и разоружили. Рябинин сунулся в дот, выставив вперед ствол автомата.
— Никого!
Я тоже заглянул вовнутрь.
Нда! Места — маловато! Это прямо какой-то бетонный шкаф. У амбразуры занимая половину площади стоит на станке пулемет МГ-08. На стенках — полки с патронными коробками. На крючках висят две противогазные сумки и винтовка "маузер". Весь пол завален стреляными гильзами. Духота и пороховая вонь. Как они тут сидели?
Пленных увели, а я присел на разбитый патронный ящик.
Интересно получилось — мы победили, а я даже не разу не выстрелил!
Бывает же…
6
Передав захваченный дот подошедшей 11-ой роте, мы двинулись разыскивать своих. Бой затихал. Артиллерия продолжала бить куда-то чрез наши головы, но в окопах выстрелы почти прекратились.
Это значит, что все линии окопов уже захвачены, а уцелевшие немцы удрали либо сдаются в плен.
Устало шагая по ходам сообщения следом за вестовым, я пытался размышлять, что же дальше? Моя стратегическая прозорливость была величиной, близкой к нулю, а опыт ведения войны в условиях Первой Мировой отсутствовал полностью. Если мне не изменяет память, согласно прочитанной когда-то книге "Великая Война" Джона Террейна, за те двое-трое суток, во время которых наступающая сторона вела артобстрел, обороняющиеся успевали усилить вторую линию обороны в трех-пяти километрах от первой. Атакующие войска захватывали полностью разрушенный участок, продвигались до соприкосновения с более укрепленной и подготовленной линией обороны и на этом наступательная операция, с их стороны заканчивалась, а начиналось контрнаступление противника. Под Верденом, таким вот макаром, за год положили миллион человек.
Повторять судьбу несчастных союзничков как-то не очень хочется.
Не вдохновляет, знаете ли!
Хотя тут ситуация несколько иная. Наш полк базировался в районе старой польской границы. Если я правильно помню географию, то до Балтики тут, по прямой, километров сто. Мощных линий укреплений по дороге не предвидится. Разве что в самом конце — Мариенбург, Эльбинг. Но, это — крепости. Их и обойти можно. Реальная угроза для наступающих русских войск — исключительно с флангов. Либо — с запада, если немцы попытаются предотвратить выход наших войск к Балтийскому морю. Либо — с востока, в случае если немецкие армии попытаются прорваться из образующегося мешка. Либо — и то, и другое одновременно. Последнее — очевидно, но маловероятно. Сидеть и ждать, пока мы отрежем Восточную Пруссию — самоубийство. Быстро перебросить с Запада достаточное количество войск у немцев тоже не выйдет.
"Шанс — он не получка, не аванс…" — вспомнилась вдруг строка из мультика "Остров сокровищ".
Наш удар — это и есть и шанс, и аванс! А сдачу с этого аванса нам выдаст Рейхсвер.
* * *
— А вот и вы, барон! — Поприветствовал меня Казимирский. Он был прямо-таки необыкновенно приветлив. — Поздравляю вас с боевым крещением!
— Благодарю, господин поручик!
— Позвольте полюбопытствовать, каковы ваши успехи?
— Обеспечили фланг, захватили укрепленное пулеметное гнездо. Не знаю, уж, много это или мало…
— Главное, что этого было достаточно, барон! — Казимирский закурил очередную папиросу, спрятал зажигалку, затянулся. — Сейчас подойдет Лиходеев. Быстренько подсчитайте наши потери в людях и снаряжении и готовьтесь к дальнейшему наступлению — если повезет, к вечеру мы выйдем к Штрасбургу.
— Слушаюсь!
— Я — к штабс-капитану Ильину! — сообщил ротный и крикнув вестовых, стал пробираться по ходу сообщения к последней линии немецких окопов.
— Савка! — окликнул я своего ординарца. — Найди мне, на чем сидеть и на чем писать!
— Сей момент, вашбродь! — парень мгновенно вытянулся во фрунт, козырнул и шустро шмыгнул в какое-то ответвление траншеи.
Я тяжело привалился спиной к стенке окопа — устал как собака. А, оказывается, это еще не конец. Чувствую — денек будет длинным…
* * *
Девять убитых, шестнадцать раненых, из которых четверо — тяжело, а двое — и вовсе не жильцы.
Такой вот итог.
Могло быть и хуже, но то ли везение, то ли умение, то ли провидение…
Пробегавший Генрих сообщил, что у них в девятой роте потери убитыми и ранеными — треть строевого состава. И это тоже — не самый худший исход.
Мы с Лиходеевым, пройдясь для порядка по окопам, расположившись у входа в бывший немецкий блиндаж, занимаемся учетом матчасти. Фельдфебель называет номера стволов, собранных с наших убитых и раненых, а я записываю их в тетрадку.
Бой окончился, началась бухгалтерия…
— Вы тут хоть прибарахлились? А то ведь, война — войной…
— Да уж не без этого, вашбродь.
— Молодцы.
— Рады стараться! — с довольной ухмылкой козырнул Лиходеев.
Трофеи были богатые — одних пулеметов взяли десяток. Правда, половина из них — нерабочие, а то и вовсе — разбиты. Винтовки, пистолеты, боеприпасы и прочее снаряжение. На левом фланге, где окопы зачищали первый и второй взводы, наши взяли ротный склад продовольствия. Опытный Лиходеев, вовремя пресек попытку расхищения спиртного и съестного, и теперь все это пошло в наш ротный кошт.
Сам фельдфебель щеголял трофейным Цейссовским биноклем на шее, а с правой стороны за ремень был заткнут новенький "парабеллум".
Орел у нас — Кузьма Акимыч.
Я закончил писать и поинтересовался у него:
— Чего там слышно? Когда выдвигаемся?
— Дык вашбродь, вот разведка своих коней через окопы да воронки проведет, и уйдут в дозор. Осмотрятся, капитану доложат, а там, глядишь, и дальше двинемся.
— Главное, чтоб немцы не очухались.
— Не должны, вашбродь! Пушкари наши их зна-а-а-тно проредили. Да и Ленька Птицын — земляк мой, с под Твери — писарем при штабе полка служит, сказывал, мол, по сведениям разведки, нету у германца тут сильных войск. Во второй линии ландвер ихний, да запасники. Пушек у них, конечно, много, но мы-то тоже не лыком шиты?
— Ну да. Немцы тут воевать-то "по-серьезному" не собирались. Если бы не наступление, они бы тут до морковкиного заговенья просидели. Окопы вон какие, гнезда для пулеметов бетонированные, блиндажи. Ты, вот "лисью нору" у командного пункта видел?
— Как не видеть? Видел, вашбродь. Сурьезно сделано — там сажени четыре глубина. Не всякий снаряд возьмет. Только ежели прямо в горловину "чемоданом" попасть.
— То-то и оно.
Из хода сообщения появилась процессия подносчиков во главе с Филимоном Копейкиным.
— Вашбродь, огнеприпасы доставлены!
— Хорошо! Молодцы!
— Рад стараться!
— Лиходеев, скажи по взводам, пусть скоренько пополняются, а то чует мое сердце, скоро двинемся.
— Слушаюсь, вашбродь! Ну-ка, Филька, скидайте ящики вон туда, по пересчету. — засуетился фельдфебель. Пока они там возились, Кузьма Акимыч успел выспросить про обед. Оказалось, что к темноте подвезут.
Хорошо бы. А то есть уже хочется. Я сидя откинулся на стенку траншеи и прикрыл глаза. Почувствовал, как расслабляется тело, уходит напряжение. Хо-ро-шо!
7
Спустя два часа после начала атаки мы двинулись дальше.
Наша рота теперь — головная, а девятая переведена в арьергард "по причине значительной убыли строевого состава".
Впереди двигается разъезд нашей разведроты, а следом мы — повзводно, в сопровождении приданных нам пулеметчиков. Оборачиваясь, то и дело натыкаюсь взглядом на этих бедняг — с обреченностью верблюдов они несут на себе разобранные "максимы", стараясь не отставать.
Я — как Чапаев, впереди, разве что только без лихого коня. Казимирский торжественно поручил мне следовать в авангарде. Вот и следую — вместе с гренадерами четвертого взвода, с которыми штурмовал немецкие окопы.
Иду и поражаюсь немецкой основательности и хозяйственности. Сразу за пригорком, заросшим молодой порослью, который отделял немецкую линию обороны от тылов, мы обнаружили узкоколейку, по которой, видимо, доставлялись снаряжение и припасы. По обеим сторонам от дороги раскинулись аккуратные, любовно ухоженные огороды. Посадок было великое множество — огороженные камешками, взрыхленные грядки с пробивающейся зеленью имели бы очень мирный вид, если бы не воронки, хаотично разбросанные среди этого "сельского хозяйства".
— Во немаки обустроились! — восхитился Савка, шагавший рядом со мной.
— Да-а! Капитально! Только коров да овец не хватает, для полноты картины!
— Скотину, тут держать невместно — осколками побьет! — вздохнул ординарец и прибавил шагу.
Продвигаясь вдоль узкоколейки, мы стороной обошли разбитую и брошенную батарею немецких семидесятисемимиллиметровых полевых пушек. Артиллерийская позиция была уничтожена полностью. Среди раскуроченных орудий, передков и зарядных ящиков густо лежали мертвецы в фельдграу. Хорошо их тут накрыло — без шансов.
— Эвона, разведка скачет! — Объявил глазастый Жигун, топавший следом за мной.
Действительно, от небольшой рощицы к нам приближался всадник. Подлетев к нам, он резко осадил коня, откозырял:
— Рядовой Николаев!
— Что там, Николаев?
— Пушкари германские, вашбродь! Сдаются!
— Много их там?
— Десятка два будет! Почитай, ранетые все, вашбродь.
— Ну, пойдем, глянем, что там за пушкари.
Н-да… Жалкое зрелище. Грязные, оборванные, почти все в окровавленных бинтах. При моем появлении сидевшие кружком под присмотром разведчиков немецкие артиллеристы зашевелились, а мне навстречу поднялся толстый немолодой дядя с погонами фельдфебеля. Вытянувшись, он козырнул и заговорил сиплым лающим голосом.