Болото заволновалось, нехотя отдавая давнюю жертву, мутная вода плеснула на берег. Сначала над поверхностью показались гусеницы, мелкозвенчатые, «лысые», типичные для танков довоенных выпусков, забитые илом и тиной, затем корма, на крюки которой водолазы и завели тросы. Танк выходил из многолетнего плена кверху брюхом, одновременно и жалкий, и несломленно-грозный…
«Сорвут башню, точно сорвут. Задолбаются потом отдельно доставать. Да и останки экипажа, если он там был, уже не соберут, — подумал Кирилл, не отрываясь от экрана. Смотри-ка, оказывается, и от „зомби-ящика“ бывает польза. Нет, конечно, можно и в Сети ролик просмотреть, но выложат его дня через два, не раньше. — А, может, и нет, не сорвут, приварилась к погону за столько-то лет…»
Между тем «тридцатьчетверка» уже полностью оказалась на берегу, оставив позади себя широкую полосу вывернутого в стороны дерна и спрессованной рыжей глины. Танк был абсолютно цел, немилосердное время лишь источило надгусеничные полки, не пережившие подъема и висящие вдоль бортов ржавыми лохмотьями. Поисковики сноровисто перезавели тросы, одна из ИМР развернулась, оставив на траве очередную проплешину, пыхнула темно-сизым облаком, сдавая назад, и Т-34 тяжело перевалился через борт, приняв привычное положение. Из приоткрытого примерно на треть люка механика-водителя мутным потоком потекла болотная жижа. И все равно, даже спустя семь с половиной десятилетий, танк все еще был красив. В строгих обводах корпуса и башни, в забитой илом и глиной до самого казенника пушке все еще ощущалась грозная мощь, которой так и не удалось реализоваться летом огненного и кровавого сорок первого… Или удалось, кто знает, что предшествовало его затоплению? Кто знает…
Камера продолжала снимать.
От стоящей неподалеку пожарной машины подтащили брандспойт, и мощная струя воды ударила в броню, смывая ил и грязь. Прошлась по башне, и еще раз, и еще. Стали видны номер и тактический знак, полустершиеся, конечно, но вполне различимые — белый ромб и цифры «334». Забитая глиной, быстро размываемой подаваемой под высоким давлением водой, ходовая сохранилась прекрасно, уцелели и гусеницы, и резиновые бандажи катков. Никаких видимых глазу повреждений не обнаружилось, похоже, танк и на самом деле затонул целехоньким. Насколько Кирилл мог судить, это была типичная Харьковская «тридцатьчетверка» образца сорокового года с «короткой» пушкой Л-11, впоследствии замененной более мощной и эффективной Ф-34. Повезло белорусам, машинка не просто редкая — редчайшая! Как навскидку, так вроде такой ни в одном музее нет…
Пожарники смотали брандспойт и отошли в сторону, с интересом разглядывая бронемашину. Неуклюжие в общеармейских бронежилетах саперы из состава 52-го отдельного специализированного поискового батальона (Кирилл мысленно усмехнулся — они б еще костюмы для разминирования натянули!) полезли на башню, ломом поддели люк, с трудом отвалив массивную железяку. Возникла вполне ожидаемая пауза — армейцы поняли, что лезть внутрь в бронежилетах, мягко говоря, не совсем рационально. Один из поисковиков, немолодой, седоволосый, в перемазанном глиной камуфляже, коротко переговорив с саперами, самостоятельно спустился в боевое отделение. Спустя несколько минут он выглянул обратно, вылез на башню и спустился вниз, прямо в размокшую от выливающейся из танка воды глину.
К нему немедленно подлетела журналистка, просочившаяся вместе с оператором за периметр ограждения, обозначенный натянутой на колышки красно-белой лентой. Впрочем, никто этому и не препятствовал:
— Какие ваши первые впечатления от находки? В танке есть снаряды? Экипаж успел спастись?
Поисковик раздраженно дернул было щекой, но вовремя вспомнив о полученных накануне указаниях, изобразил на лице нечто вроде вымученной улыбки. Заговорил с легким белорусским акцентом:
— Пока рано говорить о, э-э, впечатлениях… Это достаточно редкая машина довоенного выпуска образца, э-э, одна тысяча девятьсот сорокового года… Да, танк поднят с боекомплектом… К сожалению, экипаж не успел покинуть машину, и после разминирования мы займемся, э-э, эксгумацией погибших бойцов…
Репортерша, глядя в камеру исполненным искренним сопереживанием взглядом, говорила еще что-то глубоко правильное и патриотичное, но Кирилл уже не слушал.
Вот и еще одного подняли. Точнее, еще пятерых. Четырех ребят и танк. Вечная им память, ведь теперь-то он знает,как оно было на самом деле.Знает, как пахнет горящая плоть и как выглядит человеческое тело, намотанное на гусеницы и опорные катки. Много чего знает. Вот только вспоминать об ЭТОМ особой охоты нет…
— Кирка? — Лена легонько сжала его плечо, потрясла. — Все нормально?
— Ага, — парень с трудом стряхнул с себя оцепенение, возвращаясь в реальность. — Да нормально, Лен, нормально, честное слово. Просто немного… накатило. Понимаешь?
— Теперь понимаю, к сожалению, — тихонько ответила девушка, внимательно глядя в его лицо. — Ладно, иди на кухню, заканчивай с картошкой, я сейчас доубираю и приду…
А из телевизора уже неслась замечательная песня барда Михаила Калинкина «Танк из болота», выбранная телевизионщиками в качестве завершающего аккорда сюжета. Как бы там ни было, весьма подходящая по теме песня, нужно признать…
По экрану ползли титры и реклама владельцев телеканала, а из динамиков неслось:
Меня подцепили за оба крюка,
Расклеила веки трясина,
И я увидал над собой облака
И ветер, летящий в осинах.
И время мое побежало опять,
Как будто вчера заводили,
И снова услышал я «ерш твою мать»,
И понял, что мы победили.
И понял — пожить мне еще предстоит,
Пускай не герой — победитель,
Пробитые немцами братья мои,
Простите меня и поймите.
Простите — не смог показать мастерство
Красивой военной работы,
Из всей из бригады, но лишь одного
Меня сохранило болото.
Не сжег меня пушки немецкой расчет,
И «Тигр» меня не искалечил.
Меня не расплавил товарищ Хрущев
В огромной мартеновской печи.
Резон здесь, конечно, отыщется свой,
Сегодняшним людям подарки,
Вы можете запах глотнуть боевой
Моей краснозвездной солярки.
Залезьте, не бойтесь испачкать штаны
В крови и солярочной прели,
Почувствуйте кожей дыханье войны,
На чем ваши деды горели.
Я — брошенный в землю военный посев,
Я — памятник сгинувшей роте,
И мирная техника прет по шоссе,
Поскольку я был в том болоте.
Я с пушкой торчащею наискосок,
Для вас непонятен и страшен,
Соляркою пахнущий правды кусок
Истории Родины нашей.
Что я уцелел — экипаж виноват,
Да наша родная природа,
Я танк — я убитый советский солдат
Второго военного года.
Я танк — я убитый воскресший солдат
Второго военного года.
Я дед твой, убитый воскресший солдат
Второго военного года.
ГЛАВА 8
Белоруссия, недалекое будущее
Телевизионщики уехали, и поисковики с армейцами из пятьдесят второго ОСПБ с облегчением вздохнули, после короткого отдыха принимаясь за рутинную работу. При помощи пожарных размыли скопившийся внутри танка ил (то, что было заснято на камеру, являлось лишь вершиной айсберга — основная часть донных отложений находилась как раз внутри боевой машины) и приступили к разминированию, отпустив огнеборцев восвояси. Проще говоря, начали не спеша извлекать из танка боекомплект, сохранившийся прямо-таки идеально. Наспех отмытые от грязи гильзы отблескивали латунью, словно и не было этих самых семи с половиной десятков лет, и они только что сошли с конвейера. Болото, что возьмешь. Бывает, что и тела сохраняются, словно забальзамированные. А уж если почва богата торфом, то и вовсе чудеса случаются, вплоть до того, что удается без труда прочитать найденные в остатках одежды документы…
Снаряды — или, если придерживаться официальной терминологии, «76,2-мм унитарные танковые патроны» — укладывали длинным рядком прямо на земле, откуда их забирали саперы, в отсутствие репортеров снявшие никому не нужные броники. Засыпанный песком кузов «Урала» постепенно заполнялся смертоносным грузом, которому предстоял недолгий путь на ближайший полигон. Всего семьдесят выстрелов — семь танкисты успели расстрелять. Пару запасных дисков к ДТ интереса ради распотрошили: патроны выглядели ничуть не хуже снарядов, отблескивая розоватыми бочками, покрытыми грязными разводами. Тоже почти полный штатный боекомплект к обоим пулеметам, за исключением двух пустых дисков в укладке и одного в курсовом Дегтяреве: перед своим последним боем поднятая из болота «тридцатьчетверка», видимо, под завязку загрузилась боеприпасами.
Среди оставшегося в танке ила, полностью вымыть который в полевых условиях было совершенно невозможно, обнаружилось и оружие, причем на удивление много. Два проржавевших автомата, трофейный МП-38 и отечественный ППД, пара немецких пистолетов и родной наган в остатках кобуры. И, что самое интересное, целых три карабина с истлевшими ложами и прикладами, в которых поисковики без особого труда узнали пехотные К98.
Покончив с боекомплектом и присоединив к извлеченным снарядам обнаруженные в танке «эфки» и РГД-33, саперы убыли с чувством выполненного долга, оставив на месте лишь троих наблюдателей из поискового батальона. Впрочем, последнее было вполне объяснимым: торчать тут и дальше у них ни малейшего резона не оставалось. По большому счету, все прекрасно понимали, что тертые ребята-поисковики справились бы и своими силами, но вот законодательство и телевидение, да еще и российское? Приходилось держать марку и вывозить снаряды на полигон, вместо того чтобы потихоньку притопить их в том же болоте, откуда их уже никто и никогда бы не извлек, ни местные жители, ни охотники за дармовым тротилом. Как бы то ни было, приняв «сто фронтовых» за павших, капитан инженерных войск Республики Беларусь отмахнул своим бойцам и отбыл в кабине того самого «Урала», что вез в кузове извлеченные из танка снаряды. Следом двинулись и обе ИМР — до расположения было чуть больше семи километров, так что трейлеры за ними никто гонять не собирался.
Перекурив, поисковики занялись погибшим экипажем. Развернув на измочаленном траками тягачей дерне видавший виды брезент, они извлекли из остро пахнущего тиной и мокрым металлом танка останки, раскладывая их на брезенте. Четверо, как и предполагалось. Черепа в изголовье, ниже все остальное. Кости конечностей и таза отдельно, ребра, лопатки, позвонки и прочие мелкие косточки — отдельной горкой. После переворачивания танка и поданной под давлением водяной струи определить, где чьи останки, оказалось затруднительно, да в принципе и не особо нужно: породнившийся в смерти еще семь десятилетий назад экипаж вряд ли обиделся бы на поисковиков…
Комбинезоны, в отличие от сапог, ремней и шлемофонов, практически не сохранились, и слизисто-расползающиеся в руках лохмотья складывали отдельной кучкой, тщательно проверяя бывшие карманы на наличие документов. Личных вещей почти не было: фляга, полностью проржавевшая губная гармошка, алюминиевые ложки, трофейные часы, компас.