— Понял, батюшка Туробой… прости, не по злобе дурное сказал, по незнанию.
— То-то же! А отроков теперь можешь перекидывать из десятка в десяток, как захочешь. Эта — Туробой небрежно мотнул головой в сторону подворья Нинеи — и пикнуть не посмеет.
«Ну, уж и «не посмеет»… нет, герр бургомистр, вы, конечно же, великий и ужасный, но и бабка тут тоже не в СОБЕСовской очереди стоит. «Не сочтет нужным» или «посчитает несвоевременным» — вот это для Нинеи больше подходит. И вообще, весь этот спектакль, похоже, разыгран только для вас, сэр Майкл, потому, что объяснить Нинее ее ошибку и порекомендовать не упорствовать, Аристарх мог бы и через Беляну… но как он нам всем по мозгам врезал! Нет, сэр, спектакль был нужен! Иначе, как бы он вам силу воинского духа продемонстрировал? И… вот, блин! Этот спектакль и для Красавы тоже нужен был! Бабка ей сколько угодно могла на словах объяснять про силу служителей Перуна, но вот так почувствовать ее на собственной шкуре… лучшего лекарства от детского беспредела и не придумаешь!
Они что же, сговорились? Или Нине было приказано, а она умудрилась, исполняя требование, от которого не могла отказаться, соблюсти, как-то, и свой интерес? А может быть, это было совместное действо коллег, которым надо было провести «практикум» для учеников? Теперь встретятся, где-нибудь, и обсудят результаты… да еще и лорда Корнея третьим пригласят… Хватит, сэр! Остановитесь, а то в любом слове и взгляде заговоры видеть начнете! Учиться! Да, блин, по Ленину: «Учиться, учиться и еще раз учиться!», тогда и начнете понимать смысл происходящего! А в условиях дефицита информации, все ваши гадания — чистой воды паранойя!».
Когда Мишка с Туробоем въехали на лесную дорогу и Нинеина весь скрылась за деревьями, староста резко расслабился, утер рукавом лицо и шумно вздохнул:
— Ф-ф-у-х-х, парень, учить тебя… воевать и то легче!
— Учить? — изобразил удивление Мишка.
— А ты думал я сюда ради этой бабищи притащился? Да все, что я ей сказал, она не хуже меня знает, а силой покрасоваться, так это отрокам твоим пристало, я для таких игрищ стар уже. Просто Леха уже отчаялся тебя отучить все только разумом понимать — вреден разум в бою, медленный он, тело само все делать должно по велению души горящей! Почуял разницу? Вижу, что почуял — меч у тебя в руке, как живой играл! И много в тебе тогда разума было?
— Я как-то и не подумал…
— И не надо! — Аристарх решительно рубанул ладонью воздух. — У настоящего воина, когда требуется, тело само думать может! Зрение, слух, обоняние, осязание ему все, что надо говорят, разуму к этому добавить нечего, а оружие само свое дело знает…
— Какая же война без ума…
— Война с умом, а поединок должен быть только на чувствах и навыках, чтобы оружию не мешать… Что, не понял? Ну, как тебе объяснить… ну-ка, скажи: почему у Георгия Победоносца на иконах лик скорбен?
«Блин, опять поехали… жрец, то есть, не жрец, а… потворник, кажется, а на христианские иконы ссылается…».
— Ну… потому, что Георгий великомученик…
— Дурак! Лик скорбен, потому что Георгий не убивает Змея, а казнит! Не сам решил, а приказано ему Зло покарать! Не он приговор вынес — воля Божья! Так и воин, настоящий воин — не след ему одновременно судией и вершителем быть. Настоящему воину власть дана узреть Зло, под какой бы личиной оно не крылось, и приговор ему вынести, а оружие сей приговор исполняет! Но для этого оно живым должно быть, а такое бывает только в руке истинного воина! А еще его смущать ничего не должно — воин решил, оружие исполнило, и ответ за это не на нем, а на воине! Если же у тебя в руке мертвое железо, то все на тебе, и каждый раз раздумывать надо: как, да что, да «Не убий», да куда железо направить, да как самому уберечься, да… много чего, а если ворог, сиречь воплощение Зла, прямо перед тобой, то думать некогда! Понял?
— Вроде бы…
— Ни хрена ты не понял… пока, но начинаешь понимать… ничего, выучим!
Как ни странно, но староста ошибался — еще ТАМ Михаил Ратников познал чудо отношения к автомату Калашникова, как к живому существу, и, самое поразительное, «Калаш» на такое отношение отзывался! Сам бы не ощутил — не поверил бы, но ощутил и был при этом трезв и в своем уме, а позже, в конце девяностых годов, не единожды слышал рассказы о том, что есть, оказывается, и молитва «Калашу», правда содержания молитвы никто из рассказчиков не приводил. Разговор, как правило, сводился к тому, что там, в Чечне, молиться некому — все предано и все продано, а против «Аллах акбар» только «Калаш» и помощник…
— Скажи-ка лучше: — прервал Мишкины воспоминания староста — а чего это ты такое сотворил, что та соплюшка враз увяла, да все себе под ноги косилась, будто что-то там такое бегает… или ползает?
— А вот его — Мишка вытащил из подсумка бронзового Лиса — между нами бегать заставил! В одну сторону обычный лис бежал — рыжий, а в другую вот такой — бронзовый, только размером с настоящего.
— Хо-хо! Силен! — Аристарх выставил в улыбке зубы из-под усов. — Это ты ловко!
— Да не в моей силе тут дело, дядька Аристарх, а в их чувствительности! Ты-то, вот, ничего не увидел, да и они… не знаю: видели ли Лиса, или как-то иначе ощущали…
— Старуха точно видела, да и девка, наверно, тоже. Хороший тебе оберег Настена дала, и попользовался ты им правильно…
— Почему Настена? Это у меня не от нее, а с куньевского капища…
— Едрен дрищ, — брови Аристарха изумленно взлетели вверх — так ты сам не знаешь, что это за зверь?
— Откуда? Отец Михаил о таком не рассказывал, а больше никто…
— Ну… это ж… я даже и не знаю… — Аристарх возмущенно шлепнул себя ладонью по бедру. — Да разве ж можно так?! Ты о чем своей головой книжной думаешь? Неизвестную вещь с собой таскать, да еще пользоваться ей…
— Ну, почему же неизвестную? Мне Нинея объяснила, что есть двенадцать зверей Велеса: Лис, Медведь, Рысь…
— Что-о? — Аристарх, прямо на глазах начал опять превращаться Туробоя. — Велесов звериный круг? Да ты хоть знаешь?.. Да не знаешь ты ни хрена, едрен дрищ! Не двенадцать зверей в круге, а тринадцать — в середине круга Змей — сам Велес!
Вщи-ш-ш, меч старосты вылетел из ножен, и Мишка невольно зажмурился и отшатнулся — староста, видимо «на автомате», хитрым воинским приемом швырнул солнечный зайчик с клинка ему прямо в глаза.
— А ну, бросай эту пакость!!! Бросай, я сказал!!! Да не наземь, а на меня, вот сюда!!!
Приказ был отдан так, что не подчиниться было невозможно. Чак! Хоть и не ходил сейчас староста с сотней в походы, но в молодости, видать, был лихим рубакой (впрочем, чего еще ждать от друга детства действительно искуснейшего мечника Корнея) — разрубить на лету бронзовую фигурку, это надо было суметь! Хотя уверенности в том, что это у Аристарха получилось, не было — слишком быстро все произошло. Лиса было откровенно жаль, однако переть против правил, которые сам толком не знаешь, но видимо, очень серьезных правил, было глупо и опасно. Все, на что осмелился Мишка, так только отметить в памяти место, где последний раз мелькнул в траве бронзовый блеск, потом можно будет сюда вернуться и поискать.
— Вот так-то! — Аристарх, не глядя, ловко кинул меч в ножны. — Ну, подтирка Велесова, как обошла тебя дурня… Знать бы раньше, так она бы у меня окарачь уползла, если б жива осталась… вернуться, что ли? — Аристарх начал придерживать коня, похоже, всерьез собрался поворотить назад. — Ты не почуял: волхва на тебя через него давила?
— Волхва… не знаю, но сам Лис меня подчинить пытался. — Мишка решил, хотя бы внешне, принять правила игры. — Может по приказу волхвы, а может и сам по себе.
— И что?
— А ничего! Я ему такую зарубку на загривке поставил… враз ручным сделался! Ты думаешь, почему он у меня так послушно под ногами туда-сюда бегал? Я может быть много чего не знаю, но куклой ничьей не буду, на это у меня сил и разумения хватит!
— Ишь ты… не будет он… сам не заметишь, как оседлают… — Говорил-то Аристарх тоном ворчливым, но вот выражение лица у него тону никак не соответствовало. Староста внимательно-настороженно всматривался в своего ученика, словно спрашивая: «Что ж ты за парень такой, Окормля?». — Ну, что ж… впредь тебе наука. Ладно, возвращаться плохая примета… Поехали!
* * *
— Дуроломы!!! Козлодуи!!! Драть вас не передрать!!! Вы что о себе возомнили, соплячье племя?! Думаете: вам мечи навесили, так вы уже и полными ратниками заделались? Величаться перед отроками надумали, перед девками гоголем ходить? Щенки мокрожопые!
Корней драл глотку так, будто перед ним стояли в строю сотни воинов, хотя на самом деле на его перекошенную яростью рожу испуганно пялились лишь две шеренги опричников, да еще Аристарх с Мишкой сидели в седлах чуть в сторонке.
— Товарищей своих по боевому походу обижать? Урядникам грубить? Я вас уму-разуму научу, только сопли на версту во все стороны полетят!
Дед встретил вернувшихся из Нинеиной веси возле моста через крепостной ров уже верхом, вид имел сердитый и перекрикивая топот копыт по настилу моста скомандовал:
— А ну, все за мной, задрыги гребанные! — Развернул коня и двинулся в сторону стрельбища. — Шевелись, едрена-матрена!
Правда была, при этом у Корнея маленькая заминка — ровно на столько, сколько понадобилось, чтобы кинуть на Аристарха вопросительный взгляд и получить такой же безмолвный ответ, которого Мишка не видел, потому что смотрел на деда. Впрочем, догадаться было нетрудно — Корней интересовался итогами визита к волхве, а Аристарх, видимо, его успокоил.
На стрельбище Корней приказал опричникам спешиться, построится, и началась ругань, поначалу не имевшая никакой информативной нагрузки, но потом, сквозь перлы ненормативной лексики начала проглядывать причина воеводского гнева. Похоже, кто-то (а может и не один человек) нажаловался воеводе, что опричники, опоясавшись мечами, загордились и начали вести себя неподобающе отрокам, находящимся в обучении.
Мишка прекрасно понимал, что иначе и не могло быть — ребята участвовали в реальных боях, видели кровь и смерть (свою и чужую), познали вкус победы и обрели вожделенные воинские пояса. Не могло это не сказаться на их поведении и самооценке. Да и на психике тоже. Взять, хотя бы атаку конницы у Яруги — устоять, когда на тебя прут галопом конные копейщики, да не просто устоять, а удачно отстреляться — какая дикая нагрузка на подростковую психику и какая победа над собой! Бесследно такое не проходит. Тем более, не мог пройти бесследно обряд «удара милосердия», а через него десятник Егор провел всех опричников. Ну и посвящение в Перуново братство — совершенно недвусмысленное выделение опричников из остальной массы отроков — тоже не хухры-мухры.
Конечно же, после такого, первые два десятка Младшей стражи стали поглядывать свысока даже на тех, кто участвовал вместе с ними в походе за болото, но мечей не удостоился, а уж на остальных соучеников так и вовсе поплевывали. Разумеется, все это было достаточно наивно и почти безобидно по сравнению с тем, чему Мишка сам был свидетелем во время срочной службы в Советской армии, и вообще не шло ни в какое сравнение с дедовщиной в армии Российской, но пресекать это следовало в корне. Во-первых, потому, что Младшая стража не была «армией мирного времени», и конфликты между отроками могли самым фатальным образом сказаться на их боеспособности. Во-вторых, потому, все это приходило в вопиющее противоречие с насаждаемой в Младшей страже идей воинского братства.