Двое парней неохотно вышли из строя. Один поддерживал левой рукой правую — последствия удара Демкиного кистеня — это ему Дмитрий кричал, что пойдет к Матвею, если живым останется. Второй сильно хромал — Демьян врезал ему ногой чуть ниже подола кольчуги.
— На колени! — приказал Мишка. — Шлемы снять!
Оба послушно опустились на землю, Филимон стащил с головы шлем, а Герман замешкался — одной рукой получалось неловко.
— Урядник Демьян! — Мишка протянул брату отнятый самострел. — Довершай, что начал!
Демка цапнул оружие, как кот, хватающий на лету зазевавшегося воробья, мгновенно взвел, наложил болт… Филимон запрокинулся на спину с пробитым лбом.
— Старшина Дмитрий, второго! — скомандовал Мишка.
Герман успел вскрикнуть и вскинуть в защитном жесте левую руку. Его болт тоже ударил прямо в лоб.
— Кхе! Вот так, значит! — Раздался сзади и сбоку голос Корнея. — Чтобы доспех, понимаешь, не портить!
«Руководство ясно дает понять, что одобряет и не возражает против продолжения банкета. А вот, обломайтесь, ваше сиятельство, мы кадры разбазаривать не приучены!».
— Девятый и десятый десятки! — начал Мишка спокойным голосом, а потом заорал, насколько хватало мощности глотки: — На колени, бл…ди!!! Шлемы долой!!!
Отроки принялись испуганно озираться и бестолково топтаться на месте — что только что произошло с теми, кто встал на колени и обнажил голову, все прекрасно видели.
— Исполнять!!! — заорал Дмитрий тоже во всю мощь глотки и, видя, что команда не исполняется, скомандовал: — Опричники! Товсь! По бунтовщикам, справа и слева по одному…
Сзади что-то проговорил Корней и Мишка увидел, что десяток погостных ратников, под началом Кондратия, тронул коней, заезжая за спину девятому и десятому десяткам. Наконец в отроках что-то сломалось — спереди почти в упор смотрят самострелы опричников, сзади разворачиваются в линию, опуская копья, погостные ратники — один за другим, парни начали опускаться на колени и сбрасывать шлемы на землю.
Краем глаза Мишка уловил какое-то движение и, повернув голову, встретился глаза в глаза с Роськой.
«А! Ну, тоже верно. То есть, унтер-офицер Василий, конечно думает, что казнить без молитвы и покаяния нельзя, а вы, сэр Майкл, можете воспроизвести то же действие, но в целях морально-политического воспитания личного состава. И… отец Михаил одобрил бы… если не образ мыслей, то, хотя бы, образ действий».
— Читать «Отче наш»! — приказал Мишка.
— Отче наш… — Начал одинокий мальчишеский голос. — … Сущий на небесах… — Подхватило еще несколько голосов. — Да святится имя Твое, да будет воля Твоя…
Дождавшись заключительного «Аминь», Мишка удовлетворенно кивнул.
— Моление ваше услышано! Слушайте приказ. В следующий бой пойдете с обнаженными головами, уповая на милость Божию и справедливость Высшего Судии — Он всеведущ и сам решит, кто из вас более повинен, кто менее. Урядник десятого десятка Игнатий… Не слышу ответа!
— Здесь, господин сотник!
— Урядник десятого десятка Игнатий, ты явил неспособность командовать десятком, и лишаешься достоинства урядника… Ну, не слышу ответа!
— Слушаюсь, господин сотник.
— Отрок Игнатий, ты переходишь рядовым в девятый десяток, чтобы заменить собой казненных.
— Слушаюсь, господин сотник.
— Отрок Максим, отрок Власий!
— Здесь, господин сотник! — хором отозвались оба парня, пошедшие, вслед за Мишкой, в воду в бою у брода.
— Отрок Максим, назначаю тебя урядником девятого десятка Младшей стражи.
— Слушаюсь, господин сотник.
— Отрок Власий, назначаю тебя урядником десятого десятка Младшей стражи.
— Слушаюсь, господин сотник.
— Вы оба в походе за болото себя хорошо показали, надеюсь, и в достоинстве урядников не оплошаете. С Богом, принимайте командование.
— Рады стараться, господин сотник!
— Девятый и десятый десятки, встать, разобрать оружие! Сейчас пойдете собирать убитых ляхов — тех, из кого уже вынули болты и стрелы и обыскали. Волочь их вон туда, на берег Пивени и скидывать в воду. Христианским погребением псов латинских не удостаиваем!
— Кхе! — раздалось сзади.
Тональность универсального полуслова-полукашля Корнея была явно осуждающей, даже предостерегающей. Мишка недоуменно обернулся, наткнулся на сердитый взгляд деда и, уже понимая, что сотворил что-то не то, скомандовал:
— Отставить! Слушать приказ господина Воеводы!
— Кхе! — снова повторил Коней, заметно напрягаясь, чтобы подобрать правильные слова. — Псы-то они, конечно, псы, но… души христианские…, хоть и латиняне. Опять же, славянского языка… не половцы какие-нибудь или сарацины… Кхе! Так, значит… приказываю сносить убиенных к часовне на кладбище, а там… отец Миха… отец Симон укажет, как с ними поступать надлежит. Да… Кхе, к часовне!
— Исполнять! — скомандовал Мишка, когда стало ясно, что господин воевода закончил давать указания.
Два десятка отроков, с нескрываемым облегчением, отправились таскать покойников под началом новых урядников. Пока они торопливо, но аккуратно проскальзывали между конями ратников Кондратия, Мишка вполголоса переговорил с Дмитрием:
— От десятка Первака почти ничего не осталось. Переведи оставшихся к Степану, у него как раз троих не хватает.
— А Варлама куда?
— Я Антона себе в помощники забрал, ты сам выбери, кого из младших урядников на его десяток поставить, а Варлама — на его место определи.
— Да из него командир пятерки, как…
— Зато стреляет хорошо, и в бою не теряется. Он меня выручил в лесу у Кипени. А командуют все хреново, ты сам сегодня все видел.
Девятый и десятый десятки ушли, казненных отроков унесли, опричники разрядили оружие, но десяток Кондратия так и остался стоять, где стоял, хотя нужды в нем уже не было.
Надо было продолжать и Мишка попытался сделать радостное или, по крайней мере довольное лицо. Получилось плохо, но отроки-то ни в смерти отца Михаила, ни в Мишкином тоскливом настроении виноваты не были. Пришлось наклеить улыбку и сделать над собой усилие, чтобы не коситься на пятна крови, оставшиеся на месте расстрела Германа и Филимона.
— Ну что ж, те, кто заслужил наказание, наказаны, вы же заслужили похвалу! Не подвели, оборонили Ратное от татей, не дали уйти ни одному. Поздравляю вас с первой победой Младшей стражи! Горжусь тем, что мне выпала доля командовать вами.
Мишка помолчал, не придумал, что бы еще такого добавить и, вздев над головой меч, выкрикнул:
— Слава православному воинству!
— Слава!!! Слава!!! Слава!!! — откликнулся строй, тоже, впрочем, без особого энтузиазма.
— Слава Младшей страже! — кинул Мишка еще одну здравницу.
— Слава!!! Слава!!! Слава!!! — теперь, вроде бы, получилось пободрее.
— Слава воеводе Корнею! — добавил Мишка, уже чисто для проформы.
— Слава!!! Слава!!! Слава!!!
— Слава сотнику Михаилу!!! — вдруг заорал, что есть мочи Дмитрий.
А вот этот клич, что называется, упал на сердце.
— Слава-а-а!!! Слава-а-а!!! — разразились отроки такими криками, что Мишка даже почувствовал, что-то вроде смущения. Чего-чего, а такой реакции через несколько минут после расстрела он никак не ожидал. Несколько растерянно он оглянулся на Дмитрия, выглядевшего таким довольным, словно совершил невесть какой подвиг, а потом на деда. Корней по-гусарски расправил усы и подмигнул внуку, совершенно неожиданно вогнав того в краску.
— Гм, — Мишка промахнулся, вкладывая меч обратно в ножны, и воспользовавшись поводом, спрятал лицо, сделав вид, что никак не может попасть клинком в нужное место.
«Ну, что вы сэр, право, как гимназистка от первого в жизни комплимента… ребята первый бой пережили, потом расстрел, и вдруг — доброе слово. Да не будь у вас такого поганого настроения, вы бы их и плясать, запросто, заставили бы! Ну и приятная неожиданность случилась — все же поверили, что вы оба проштрафившихся десятка расстрелять прикажете. Сюрприз, так сказать, почти happy end».
Чувствуя, как против воли на лицо наползает уже вполне искренняя улыбка, Мишка распорядился:
— Опричникам, разведчикам и всем урядникам остаться, остальные свободны. Дмитрий распорядись.
Пока Дмитрий раздавал команды, Мишка отъехал к деду.
— Кхе! Сурово ты, внучек, сурово…
— Ну, не скажи, батюшка! — вмешался Алексей. — По мне бы, так за нападение на Лисовина весь десяток казнить надо, чтобы все остальные знали: пощады не будет и сами бы Лисовинов оберегали!
— Всех казнить, с кем воевать будем? — начал возражать Мишка.
— Да какие они воины? — перебил Алексей. — Неужто сам не видишь? Даже опричники твои…
— Верно! — не дал Алексею договорить Корней. — Пока еще не воины. А остальное — неверно, Леха! Какие из них воины вырастут… вот и от сегодняшнего дня тоже зависит. Сурово Михайла поступил, но справедливо и… милосердно, а значит правильно!
— А скажи-ка, Михайла, — неожиданно подал голос Аристарх — вот ты тогда отрока застрелил за убийство на поединке… и Демьян сегодня урядника застрелил за неповиновение и бунт. В чем разница? Или нет разницы?
— Так я же не видел… — растерялся Мишка от неожиданного вопроса. — Меня там не было. А так… все по правилам, вроде бы…
— Кхе! — дед был явно разочарован Мишкиным ответом, даже отвернулся и крикнул своим ратникам: — Все, ступайте собираться, после обеда выходим на Княжий погост!
Аристарх понимающе переглянулся с Алексеем и слегка кивнул, словно соглашаясь с чем-то, о чем Мишке не было известно.
— А что не так? — спросил Мишка, уже понимая, что совершил ошибку, причем, ошибку, ожидаемую всеми троими: Корнеем, Аристархом и Алексеем.
— Да все не так, парень, почти все. — Аристарх потеребил броду и снова переглянулся с Алексеем. — Припомни-ка, как ты Пахома казнил. Предупредил, чтобы всем все понятно было, а потом, с холодной головой и твердой рукой свершил. Так?
— Так…
— А Демьян не так, едрен дрищ! Он в драку полез! Он не казнил, он в драке убил! Понимаешь? Его и наше счастье, что Демьян драчун отменный, а то бы ты сейчас не только отца Михаила оплакивал, а еще и брата двоюродного, и где б тогда твое милосердие было? Всех бы положил! Что, не так?
Мишка молчал, отвечать было нечего.
— И остальных виновных по дурному казнил! — продолжал Аристарх. — Не мог, что ли, опричникам приказать? Зачем Демке самострел дал? Получилось, что ты позволил Демьяну продолжить драку, но уже с беспомощными! И где здесь справедливость?
«Да, сэр, это вы крепко лажанулись. Потерпевший и палач в одном лице сочетаться не должны. Казнит не человек, карает Закон — не из мести, а за вину».
— Ну, будет тебе, Аристарх! Понял он уже все! — вмешался Корней и резко переменил тему: — Отца Михаила-то успел в памяти застать?
— Успел, деда… попрощались… благословил меня…
— Да, крепкий муж был, телом слаб, но духом… и смерть принял истинно христианскую! Ты нос-то особо не вешай, я за свою жизнь стольких перехоронил…
Вопреки собственной рекомендации, дед тяжко вздохнул и нахмурился.