И тут друзья короля показали, чего стоит голубая кровь и неугасшее еще молдаванское рыцарство. Непередаваемым небрежным движением рук кидали они на серебряные подносы золотые монеты, перстни и нити из каралла. Подтягиваясь и выпячивая животы вставали они со своих мест.
Аристократы Молдаванки - они были затянуты в малиновые жилеты, их стальные плечи охватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах с косточками лопалась кожа цвета небесной лазури. Выпрямившись во весь рост, бандиты хлопали в такт музыке, кричали "горько" и бросали невесте цветы, а она, сорокалетняя Двойра Крик, сестра Бени Крика, сестра короля, изуродованная болезнью, с разросшимся зобом и вылезающими из орбит глазами, сидела на горе подушек рядом с щуплым мальчиком купленным на деньги Эйхбаума и онемевшим от тоски.
Обряд дарения подходил к концу, Шамесы осипли и контрабас не ладил со скрипкой. Над двориком протянулся легкий запах гари.
- Беня, - сказал папаша Крик, - старый биндюжник, слывший между биндюжниками грубияном, - Беня, ты знаешь, что мине сдается. Мине сдается, что у нас горит сажа.
- Папаша, - ответил король, пьяному отцу, - пожалуйста, закусывайте и выпивайте, пусть вас не волнует этих глупостей.
Папаша Крик последовал совету сына. Он закусил и выпил. Но облачко дыма становилось все ядовитее. И где то розовели уже края неба. И уже стрельнул в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Гости, привстав, стали обнюхивать воздух, как псы. Бабы взвизгнули. Налетчики переглянулись друг с другом. Беня был безутешен.
- Мине нарушают праздник, - кричал он полный отчаяния, дорогие, прошу вас, закусывайте и выпивайте...
В это время во дворе появился тот самый молодой человек, который приходил вначале вечера.
- Король, - сказал он, - я имею вам сказать пару слов...
- Ну, говори, разрешил король, ты всегда имеешь в запасе пару слов...
- Король, - произнес неизвестный молодой человек, хихикая, - это прямо смешно, участок горит, как свечка...
Лавочники онемели. Налетчики усмехнулись. Шестидесятилетняя Манька, родоначальница слободских бандитов, вложив два пальца в рот, свистнула так пронзительно, что ее соседи покачнулись.
- Маня, вы не на работе, - заметил ей Беня Крик, холоднокровней, Маня.
Молодого человека, принесшего эту поразительную новость, разбирал смех. Он хихикал, как застенчивая школьница.
- Оне вышли с участка человек сорок, - рассказывал он, двигая челюстями, пошли на облаву, так они отошли шагов пятнадцать, как уже загорелось...
Беня запретил гостям итти смотреть на пожар. Отправился он с двумя товарищами. Участок исправно пылал с четырех сторон. Городовые, тряся задами, бегали по задымленным лестницам и выкидывали из окон сундучки. Под шумок разбегались арестованные. Пожарные были исполнены рвения, но в близлежащем кране не оказалось воды. Пристав, та самая метла, что чисто метет, стоял на противоположном тротуаре и покусывал усы, лезшие ему в рот. Новая метла стояла без движения. Беня, проходя мимо пристава, отдал честь по военному.
- Доброго здоровьичка, ваше высокоблагородие, - произнес он сочувственно. Что вы скажете на это несчастье. Это же кошмар.
Он тупо уставился на горящее здание, покачал головой и почмокал губами - ай, ай, ай...
Когда Беня вернулся домой - во дворе уже потухали фонарики, а на небе занималась заря. Гости разошлись. Музыканты дремали, опустив головы на ручки своих контрабасов. Двойра подталкивала мужа к двери их брачной комнаты и смотрела на него плотоядно, как кошка, которая, держа мышь во рту, легонько пробует ее зубами.
Как это делалось в Одессе.
Начал я.
- Реб Арье Лейб, - сказал я старику, - поговорим о Бене Крике. Поговорим о молниеносном его начале и ужасном конце. Три черных тени загромождают пути моего воображения. Вот одноглазый Фроим Грач.