Мария перечла написанное. Натолкнулась на место, где она утаила от мамы мужа Мишу с детками из своего сна, смутилась, но не стала ничего поправлять. Не напишешь ведь маме, что этот паренек на одиннадцать лет моложе… стыдно. Да и не будет никогда ничего между ними, так, наваждение… А деточки сидели на коленях у синеглазого Миши, как ангелята. Потом вдруг вспорхнули ему на плечи, стали маленькие, как воробушки, только белые-белые… вспорхнули и улетели. Скрылись из виду, то ли в чащобе их старого сада, то ли в синем небе – она не запомнила, не уследила…
Мария заплакала, уткнувшись в маленькую подушку, набитую сухими лепестками роз. Эту подушечку подарила ей младшая жена Хаджибека Фатима, чтобы спалось лучше… Мария плакала долго, и вместе со слезами уходили из ее души щемящая боль и тяжесть, становилось все легче и легче. Так она и уснула. А когда проснулась, может быть, через полчаса или через час, то, еще не открывая глаз, почувствовала, что в душе все встало на место и голова почти не болит. Тут она услышала, как кто-то скребется в дверь, и угадала, что это мальчишки, и крикнула им радостно:
– Заходите!
И они влетели в комнату вихрем и кинулись ей на грудь с ликующим визгом и хохотом.
– Муса! Сулейман! – тут же ворвалась в открытую дверь их мать Фатима.
– Ничего! Ничего! – остановила ее Мария. – Мы играем! – И, обхватив малышей, она крепко прижала их к себе, расцеловала в лукавые мордашки и принялась хохотать и баловаться вместе с ними.
LXVI
На другой день рано утром на виллу господина Хаджибека позвонила Николь и попросила подозвать к телефону Марию.
– Так, – сказала Николь вместо «здравствуй» и сделала значительную паузу: как актриса она обожала держать паузу и умела это делать. – Так, через час за тобой придет машина, яхта под парами, разрешение папа дал (она имела в виду своего мужа), правда, посылает вместе с нами сторожевик, боится, что море сейчас слишком бурное. Ты меня поняла?
– Да, – отвечала Мария и тоже взяла паузу.
– Алло, ты что, не слышишь? Я спрашиваю: ты поняла, что мы отплываем?
– Да.
– Ну, слава Богу! Так, тряпок много не бери, я взяла всего два чемодана. Лучше в Париже купим. Я так мечтаю пройтись по магазинам! Целую. Тебя привезут прямо на пирс. Буду ждать.
– Хорошо, – сказала Мария, положила трубку и подумала, что, может быть, так оно и к лучшему. Перемена обстановки. Да и дело важное. Бумаги все готовы, лежат в портфеле, а что касается тряпок… Николь права.
Через два с половиной часа Мария уже была на пирсе бизертского порта. Тут она увидела… Яхта «Николь» стояла почему-то далеко в гавани – это ее смутило. Почему? Но тут ей подали ялик с гребцами, и скоро уже Николь приветствовала ее на борту. И сразу же моторы застучали на полные обороты, и яхта двинулась из створа бухты в открытое море. Мария даже сообразить ничего толком не смогла, лишь поняла по хитрым глазам Николь, что та не только что-то замыслила, но уже и осуществила.
– Спустимся в мою каюту, дует, – сказала Николь и почти силой потащила Марию за собой.
Обзор из каюты был потрясающий, и Мария на какое-то время забыла обо всем на свете.
LXVII
– Ну, моя любимая кузина, и что ты тут против меня задумала? – лукаво глядя на Николь, спросила ее Мария, когда яхта вышла в открытое море и стало слышно, как наверху ставят парус.
– Ха-ха-ха! – упав ничком на широкую кровать, захохотала Николь и, как девчонка, задрыгала от восторга ногами, так что туфли полетели в разные стороны. – Секрет! Секрет! Ха-ха-ха!
Мария села в удобное кожаное кресло напротив кровати и стала ждать, пока ее названная старшая сестренка успокоится.
Наконец Николь отсмеялась и по-детски хитро взглянула на Марию сквозь пальцы.
– Так говори же! – попросила ее Мария. – Говори, не тяни душу!
– Я, конечно, подлая, – отнимая от лица руки, сказала Николь, – но уж очень мне хотелось тебя развлечь!
– Догадываюсь. – Мария взглянула на нее с улыбкой, а у самой сердце похолодело: "Неужели она сделала то, что мне кажется?"
– Да, – вставая с кровати и подбирая разбросанные по ковру туфли, подтвердила Николь, – от тебя не скроешься. Но, извини, мне правда очень хотелось тебя развлечь! Ну что, пойдем на палубу?
– Давай еще посидим здесь, – помедлила Мария, собираясь с духом.
– Ладно, – охотно согласилась Николь. – Знаешь, я все эти дни так за тебя переживала! Мне очень понятно то состояние, которое у тебя было и еще чуточку осталось. Я испытала похожее, когда меня вышвырнули из марсельского варьете, и тут же умерла мама, и отец запил горькую. Со мной тогда тоже случилось что-то подобное. Хотя это другое, я понимаю… но жить не хотелось. А потом все прошло, и я опять втянулась, как сказал бы мой муж, встала в строй.
– Спасибо, дорогая сестренка. – Мария взглянула на Николь с благодарностью и подумала, что та далеко не такая простенькая капризная барынька, как думают о ней многие. К сожалению, почти все люди живут искаженными представлениями друг о друге. Дело, наверное, в том, что львиную долю фактической, этической и всякой другой информации каждый человек получает от того самого человека, о котором и составляет свое мнение. Не зря ведь говорят: как ты сам себя преподносишь, так люди о тебе и думают. Иногда наступают прозрения… но это уже совсем другая тема. Хотя и прозрения могут быть основаны на ложной или, во всяком случае, деформированной основе, но это мало кто учитывает, особенно из прозревающих.
Николь подошла к окну и стала смотреть в море и в небо – картина завораживала, и она замолчала надолго.
А Мария тем временем думала о своем новом положении: понятно, что там, наверху, на палубе, Михаил и, наверное, его отец инженер-механик. Конечно, в пути они не помешают, море неспокойное, сильный боковой ветер. В такую погоду с парусом могут управиться только очень ловкие и опытные, а про команду яхты этого никак не скажешь. Так-то оно так, но…
– Ой, смотри! – прервала ее размышления Николь. – Смотри, как закипает вода, цепочками, вон там, слева по борту. Это то, о чем нам рассказывал мсье Пиккар. И чайки кричат! Ты слышишь?
– Слышу? Как я могу услышать через стекло? Вижу – да, они там прямо кишат!
Яхта проходила мимо рифов вблизи бывшего Карфагена. Вода действительно вскипала там цепочками, словно кто-то силился вынырнуть. А крики чаек, наверное, были похожи на отчаянный зов о помощи.
– Это те самые юноши и девушки из знатных семей Карфагена, которых римские легионеры столкнули за борт своих галер, – тихо проговорила Мария. – Боже мой, как все связано в этом мире! Потянешь за одну ниточку, а вытянешь целый клубок.
– Да, – сказала Николь, – красивую историю рассказал нам мсье Пиккар. Кстати, он вполне ничего… У тебя как с ним? – Она добавила это таким тоном, как будто бы и не настаивала на ответе. Но Мария все-таки ответила:
– Трудно сказать. Сейчас я вообще ничего не знаю.
Они помолчали. Каждая о своем. А потом, не сговариваясь, двинулись к двери.
Ветер на палубе свистел пронизывающий, и оголтелый крик чаек доносился от рифов довольно громко.
– Как они противно кричат! – поморщилась Мария.
– Выхватывают друг у друга добычу – вот и возмущаются, – ответила Николь. – О-ля-ля-ля! Холод собачий, я пошла одеваться, – и она тут же спустилась в свою каюту.
А Мария осталась на палубе.
Было ли ей холодно?
Она этого не замечала. Она видела перед собой только инженера-механика Груненкова Ивана Павловича, светловолосого, голубоглазого, ладного, еще молодого мужчину. Он улыбался ей на все "тридцать два" и кланялся.
А она стояла, как истукан, а потом вдруг у нее сорвалось с губ:
– А где ваш Миша?
– Миша? – Инженер-механик как-то растерялся оттого, что вопрос был задан почти трагическим шепотом. – Миши здесь н-нет… Миша…
– Да-да-да, простите, я сейчас, – и Мария застучала каблучками вслед за Николь, но уже не в ее, а в свою каюту.
Ее каюта была поменьше, но обзор моря и неба и отсюда открывался замечательный. Мария мельком взглянула в окно, а потом села в кресло спиной к нему, и тяжелая, безысходная тоска навалилась на нее, как будто плиту надвинули. "Это сколько же тащиться до этого Марселя? А потом еще в поезде до Парижа? Какая скука! Какая смертная скука!" Она хотела поплакать от обиды, но даже не плакалось, так ей было горько. "Вот так всегда, – думала Мария, – блеснет одно, а выплывет другое. Какая тоска! И улыбается этот Иван Павлович, как китайский болванчик. Мастер-ломастер! Ну, Николь! Я тебе воздам по заслугам! А где же этот бедный Миша? Небось копается с каким-нибудь мотором в мастерских бизертского порта. Кстати, их хорошо бы купить… Сейчас они могут стоить чепуху, а со временем… Да, надо сказать Хаджибеку. А губернатор поможет со сделкой, они перед ним все трепещут".
– Вот ты где! – заглянула в каюту Николь.
– Входи, – пригласила Мария.
– Я тебя ищу, а ты пропала, – затараторила Николь, – а он, ох, как хорош! У тебя со вкусом все в порядке! – Она стрельнула в Марию глазами и дурашливо потупилась, хлопая ресницами.
– Не валяй дурака! – почти зло сказала Мария. – Ты ведь прекрасно знаешь, что если речь идет об инженере-механике, то он скорее твой, чем мой.
– Это еще почему? Только от того, что я старше тебя?
– Нет! – покачала головой Мария. – А почему, ты знаешь не хуже меня. Ладно. Давай хоть пасьянс разложим от скуки. Ты взяла карты?
– А как же! Я без них никуда не езжу. Сейчас принесу.
Николь принесла запечатанную колоду карт. Мария затеяла довольно простенький пасьянс, и он сошелся.
– Тебе в картах везет, – подмигнула Николь.
– Твой прозрачный намек понятен, – в тон ей отвечала Мария, – но я и в любви не теряю надежды.
– Правильно делаешь! – Николь чмокнула Марию в щеку. – Боже мой, как я счастлива, что хоть на старости лет у меня появилась такая сестренка, как ты!
– Ну тебе до старости еще далеко. Не кокетничай! Ты выглядишь изумительно!
– Спасибо. Я чувствую, что ты не врешь.
– А когда я тебе врала?
– Ну, – Николь помедлила с ответом, – ну, наверное, ты права, я что-то не припомню.
– Кстати, мы уже давно вышли в открытое море, и не грех накрыть в кают-компании второй завтрак. Ты не против, если я приглашу инженера? – спросила Николь.
Мария пожала плечами: мол, какая разница? Но тут же спохватилась и добавила:
– Пригласи обязательно!
– Хорошо, тогда я пошла распорядиться. – Николь игриво выпорхнула за дверь.
Кают-компания на этой большой, фактически океанской яхте была отделана красным деревом и инкрустирована перламутром. Притом не тяп-ляп, а с большим вкусом, с тем артистизмом, который отличает подлинное от подделки.
Стол в кают-компании был накрыт на три персоны и прекрасно сервирован.
– Право, неловко, – бормотал Иван Павлович, усаживаясь за стол и пряча под белой скатертью свои иссеченные работой с металлом грубые кисти рук.
– Очень даже ловко, – отвечала ему Мария, – мы искренне рады вам. И просим впредь обедать и ужинать вместе с нами.
– Спасибо, спасибо за честь. – Иван Павлович покраснел, а его светлые голубые глаза вдруг налились синевой и заблестели. – Я это… я не успел вам сказать давеча на палубе: мой Михаил ведь поступил в Марсельское военное училище и теперь уж точно, как я, будет подводником.
По выражению лица Николь Мария поняла, что та уловила суть сказанного инженером-механиком, ведь Марсель, он на всех языках Марсель, и не только уловила, но, видимо, была в курсе событий в семье Ивана Павловича, просто скрывала все до поры до времени.
LXVIII
Марсель встретил их шквальным ветром и мелким обложным дождиком. Даже в закрытой бухте бежали по темно-свинцовой поверхности моря пенные, рваные гребешки волн.
Они еще стояли у окна в каюте, хотя уже и оделись на выход.
– О-ля-ля! – морща аккуратный, в меру напудренный носик, пропела Николь. – Погодка собачья… Говорят, дождик к удаче!
– Будем надеяться, – тихо обронила Мари, думавшая только об одном: "Как же так, побывать в Марселе и не увидеть его?! Нет, это невозможно!"
– Да, я согласна с тобой, – решительно сказала Николь, и в ее больших темно-карих глазах кувыркнулись озорные чертики. – Это невозможно. И я этого не допущу!
– Я что-то сказала вслух, или ты читаешь мои мысли?
– Боже, какая сложность – прочесть твои мысли, они у тебя на лбу написаны! – рассмеялась Николь. – Не бойся, сестренка, – она положила руку на плечо Марии, – я все устрою в лучшем виде! – От волнения Николь облизнула полные, красиво очерченные губы – она всегда облизывалась, когда замышляла что-то бубновое.
– Как?
– О, это моя забота, я старая сводня! Сказала – значит, устрою!
– Но как?
– Боже, дай причалить! Ты хочешь увидеться с ним до Парижа или после?
– После.
– Молодец! Дело есть дело. Хотя кто сказал, что любовь не дело? Я думаю, что это самое важное, самое главное дело в жизни, а?
– Наверное, – покорно согласилась Мария, она была совершенно заморочена Николь и сбита с толку. Конечно, ей хотелось увидеть Мишу до Парижа, увидеть немедленно, соблазн был так велик… Но соблазн соблазном, а характер характером, и она его выдержала.
В Париже они остановились в трежэтажном, с лифтом, доме Николь, большая часть которого сдавалась внаем, и только верхний этаж всегда ждал владельцев.
– А ты рачительная хозяйка, Николь, – похвалила Мария, – у тебя ничего даром не пропадает.
– Конечно. Я денежки считать умею. Да и потом ведь это грех, если что-то пропадает втуне. Дом, в котором никто не живет, мертвеет.
– Пожалуй. Ой, а вон мост Александра Третьего! Совсем недалеко! – глядя в широкое окно гостиной, воскликнула Мария. – Опять меня догнала Россия…
– Мне тоже нравится этот вид, хотя в твоей России я никогда не была и, наверняка, не буду. Молодец ваш царь – самый красивый мост построил через Сену, это все признают.
– Еще бы вам не признавать! – запальчиво сказала Мария, и настроение у нее сразу улучшилось, она почувствовала себя спокойно, уверенно. И это внезапно пришедшее к ней чувство уверенности не обмануло ее во время дальнейшего пребывания в Париже.
Николь решила помочь Марии выполнить задачу, ради которой они и предприняли свое путешествие, – продать орудия с линкора "Генерал Алексеев".
– Чтобы дело было наверняка, давай все-таки потревожим старика Петена, – предложила Николь.
– Давай, – неуверенно согласилась Мария. – Когда-то он обещал мне свое покровительство.
Николь позвонила в загородный дом маршала, сказала, что ей необходимо срочно встретиться с ним, и тот счел возможным подойти к телефону.
– Вы помните русскую девочку, дочь адмирала, что жила у меня в начале двадцатых? Ту, что играла в спектакле во рву форта Джебель-Кебир? Ну вспомните, маршал! Вспомните…
– Что-то припоминаю… А, такая хорошенькая, в белом платье, вспомнил!
– Не хорошенькая, а красавица – это я вам еще тогда говорила! – наступала Николь.
– Да, да. Наверное. Тебе видней, ты сама у нас красавица! – Маршал глухо рассмеялся. Он действительно вспомнил форт Джебель-Кебир, русскую пьесу во рву, украшенном гирляндами цветов, русскую девушку в белом, русских военных…
– Ее зовут Мари, она рядом! – крикнула в трубку Николь. – Она хочет вам что-то сказать! Говори, – шепнула она Марии, – говори!
Мария бережно взяла трубку из рук Николь.
– Пароль "Мари"! – громко сказала она.
На том конце телефонного провода воцарилось молчание. Потом маршал сказал:
– Отзыв «Бизерта»! Приезжайте! – И положил трубку.
– Все. Считай, дело в шляпе, – подытожила Николь.
– Откуда у тебя такая уверенность? Он ведь не в курсе…
– Какая разница, в курсе не в курсе! Это мне объяснил мой родной муженек: если люди такого ранга соглашаются вас принять, то отказать в вашей просьбе они уже не могут.