Как оно произносилось? Ну-ка, ну-ка? Кончик языка прилей-мается к нижним губам, а середина языка к нёбу, и язык останавливается в таком положении, ожидая потока воздуха, который, начинаясь узко звуком ЙЙЙЙЙЙИЙЙ, вдруг широко выливается из горла: ААААААААААА — можно петь сколько угодно, наслаждаясь звуком. А если взять слово посложнее, какая роскошь, какое богатство движений и звуков. Ну, например, слово, которое люди так истрепали: ЛЮБОВЬ». Кончик языка прижимается, ласково прижимается к верхним зубам, губы округляются, поют: ЛЮУУУУУУ, потом целуют друг друга звуком Б и тут же размыкаются застенчиво, испуганно, чтобы дать волю звуку О, самоуврренному, как победа в любви, но гут же переходящему в камерное, тихое, стыдливое ФЬФЬФЬФЬФЬФЬФЬФЬ, когда верхние зубы элегантно, рафинированно касаются нижней губы, чуть прикусывая её с этаким скромным кокетством, и кончик языка тут как тут — смягчая звук: ЛЮБОФЬФЬФЬФЬФЬ, ЛЮБОФЬФЬФЬФЬФЬ…
Но, как ни пытался Неделин, ничего не получалось, он пробовал что-то произнести горлом, как это делают учёные птицы — попугаи и, кажется, скворцы, но и это не привело к успеху.
* * *
Прошло ещё несколько дней, в течение которых ничего не случилось. Неделин исправно нёс яйца, причём уже без участия рыжего петуха.
Однажды вечером в дом пришли гости: сестра Фуфачёва Нина с мужем Леонидом. Теперь-то, надеялся Неделин, всё раскроется, теперь жди общего недоумения и испуга. Но слышно только было, как гости и Лена пели песни, а потом Неделин видел в щёлку, как Лена, обнимая человека-курицу, провожала до калитки гостей, говоря:
Золотой мужик стал! Золотой!
В нашем роду серебряных не бывает! — шутила Нина.
* * *
На другой день Неделин увидел, как человек-курица бродит по двору в непонятной тоске и тупо что-то ищет на земле. Вот нагнулся, стал скрести руками, показалось неудобно, встал на четвереньки, поддел что-то носом. Неделин подбежал поближе. В разрытой земле извивался аппетитный дождевой червяк. Неделин умом не желал есть эту мерзость, но куриная потребность не слушала его разума, клюв сам хватал, клевал, жрал. Вот и сейчас Неделин из-под носа человека-курицы бессознательно ухватил червяка, человек-курица посмотрел на него завистливо, и тут Неделина осенило. Он, держа червяка в клюве, встал перед лицом человека-курицы, дразня и привлекая. И — слава тебе, Господи! — земля ушла резко вниз, и вот он, Неделин, в плоти Фуфачёва, стоит и смотрит на белую курицу с коричневыми пятнами, которая азартно расклёвывает червяка. Кончено!
А впрочем, червяка-то можно было и доесть…
Глава 40
Фуфачёв в это время находился в больнице, или при больнице, или…— в общем, так. Он прибежал сюда, ошалелый, с криками о помощи, врачи, обследовав его увечье, сказали, что оно давнишнее, Фуфачёв не соглашался, никак оно не может быть давнишним, всего лишь месяц назад он по-мужски обошёлся со своей сожительницей Любкой и может эту Любку хоть сейчас привести для подтверждения. Но врачи верили не его словам, а собственным наблюдениям. И даже если травма нанесена недавно, какая разница, теперь уже не поправишь, ничего не сделаешь.
Как ничего?! — кричал Фуфачёв. — Почки пересаживают, сердце пересаживают! — по радио объявляли! Не уйду, пока не сделаете!
Врачи вызвали милицию, но Фуфачёв ловко где-то спрятался, а когда милиция удалилась, явился опять с теми же претензиями. Опять вызвали милицию, опять скрылся Фуфачёв, милиция ушла — явился. Не устанавливать же в больнице круглосуточное милицейское дежурство? Было предложено схватить его собственными силами, но Фуфачёв держался осторожно, близко не подходил, предпочитая появляться в окнах процедурных кабинетов, крича, умоляя помочь. Где он спал — неизвестно.
Мысли о выпивке у него в это время отшибло, он Вообще с удивлением замечал, что прежней тяги к спиртному даже как-то и нет, и это его, кстати, тоже возмущало, это было признаком его нездоровья, он надеялся, что когда исправят его страшную травму, то вернутся и прежние желания.
Однажды утром, проникнув в вестибюль и ожидая главврача, который после обхода имел обыкновение на полчаса уходить домой (жил по соседству) пить кофе, Фуфачёв впервые заглянул в зеркало, бесцельно стоящее в тёмном углу. То, что он увидел в зеркале, его ошарашило, он водил руками по лицу и зеркалу, не веря своим глазам. Но верь не верь, а видится всё то же: молодое свежее лицо, симпатичное — ив этой симпатичности признак, который Фуфачёв сразу связал с болезнью.
Яков Леонидыч! — закричал он главврачу. — Спасите, родной, вы что, не видите, я уже в женщину превращаюсь!
В психушку его! В психушку! — закричал Яков Леонидович, скрываясь в коридоре. К Фуфачёву бросились, перекрывая выход из больницы, но он юркнул в туалет, заперся и, пока вышибали дверь, успел вылезти в окно.
Один из молодых врачей решил пошутить над Фуфачёвым. Увидев его однажды издали, он сказал:
Знаете что. Мы вам поможем только в том случае, если вы принесёте недостающую часть. Где она?
Фуфачёв задумался. В самом деле, что он околачивается тут уже столько времени, надо же найти сволочного гостя, потребовать у него ответа, ведь никто другой не может быть виноват, — и отправился к Любке. Любка лежала пьяная, возле неё был кто-то под одеялом, высовывались штаны и сандалии на босу ногу. Не говоря ни слова, Фуфачёв ударил сквозь одеяло кулаком, одеяло тонко взвизгнуло, и вылез не мужик, женщина.
— Ты кто такой? Ты чего подругу обижаешь? — ковыляя языком, спросила Любка.
Урод противный! — визжала подруга.
Где этот самый? — спросил Фуфачёв. — С кем пили?
Не знаю никакого этого самого. И тебя не знаю.
Ты что?! — озверел Фуфачёв, занося над Любкой кулак, но вспомнил о странных изменениях своей внешности и сказал: — Это я, Фуфачёв, просто я в женщину превращаюсь. Мне этот самый, с кем пили прошлый раз… В общем, беду он мне сделал. Или, может, это ты?
Урод, урод противный! — визжала и мешала говорить подруга. Фуфачёв ударил её пару раз, она упала, стала выть — но тихо.
Так, может, это ты? — наступал Фуфачёв на Любку. — Точно, ты! Отдавай, курва! Отдавай, а то хуже будет! Отдавай, мне врачи пришьют!
— Да чего, чего? — кричала Любка. — Не брала я ничего! Идите своей дорогой, гражданин, мы вас не знаем!
Ну, курва! Отдашь или нет?
Фуфачёв! — вдруг закричала Любка, обращаясь к двери. — Фуфачёв, где ты мотаешься, меня тут убивают без тебя!
Фуфачёв обернулся и увидел человека, кого-то очень напоминающего. Кажется, именно с этим гадом они и пили.
Так! — сказал Фуфачёв. — Я его ищу, а он сам в руки идёт! — Он поднял с пола бутылку и пошёл на Неделина. — Отдавай, падла! Ну!
Остынь, — сказал Неделин. — Я для этого и при шёл.
Ты уйдёшь только мёртвым!
Пойдём на кухню, — пригласил Неделин.
Они закрылись в кухне, Фуфачёв дрожащими пальцами стал расстёгивать брюки, чтобы показать Неделину свой ужас.
Знаю, знаю, — сказал Неделин. — Не трудись. Сейчас всё будет в порядке. Смотри мне в глаза.
Я тебя сейчас…
Смотри в глаза, я сказал!
— Ну…
Твёрже смотри.
Ну.
Я — это ты. Понял?
Нет. Я — это я и не надо мне мозги… Ты мне верни, что надо!
Я — это ты. Смотри мне в глаза. Говори: хочу вернуться в себя.
Хочу вернуться в себя, — послушно сказал Фуфачёв, вдруг поверив твёрдому человеку.
А я тем более, — сказал Неделин. И они обменялись.
Что чувствуешь? — спросил Неделин. Фуфачёв схватился рукой и радостно сказал:
Всё чувствую! Миленький ты мой! Родной ты мой!
К кому это относилось — неизвестно. Он любовался и рассматривал.
Теперь в зеркало посмотрись, — сказал Неделин.
А иди ты! Хвали Бога вообще, что ноги унесёшь, курва. Ты зачем это сделал? Что за шутки? Ладно, прощаю. Надо выпить по этому поводу.