Подавив в зародыше очередной приступ зевоты, я начал растирать уши – проверенный еще с училища способ хоть немного взбодриться. Помогло. Но только тогда, когда из глаз выступили слезы от боли в истязаемых ушах. Ничего, лучше пусть так, чем проснуться от активированного ошейника. При одном воспоминании о причиненных этим адским устройством мучениях по спине пробежали мурашки страха.
Выудив из охапки сена, на которой сидел, одну прямую соломинку, начал ее меланхолично покусывать. А подворье, куда меня занесла судьба, ничего так – опрятно кругом, чистенько. Вытоптанная земля двора посыпана опилками. То тут то там виднеются характерные следы, оставленные домашними животными. Крепкое тут хозяйство, и явно видна рука хорошего хозяина. «Хорошего» в смысле работящего, а вот как у Тука обстоят дела с холопами, это мне еще предстояло узнать на собственной шкуре.
Невеселые размышления прервал грохот чего-то падающего за углом дома. Потом раздался испуганный визг, и во двор выскочил, прижимая хвост, маленький щенок пепельного окраса и неизвестной мне породы. На секунду он замер, бросил на лошадь полный отчаяния взгляд и, ни секунды не колеблясь, метнулся под подводу, вызвав раздраженное фырканье кобылы.
– Атя, атя! Вуй-вуй-вуй! Пафик, Па-а-афик! – Тоненький детский голосок звал откуда-то из-за дома.
Судя по тому, что спрятавшийся под телегой щенок начал упорно скрести землю, явно намереваясь закопаться поглубже, искали именно его. Вспомнив, как сам играл в далеком детстве с бабушкиной кошкой, молчаливо посочувствовал «обласканному» детским вниманием зверьку.
– Па-афик! Выхати иглать! – На двор как маленькое торнадо выбежал, судорожно размахивая ручками, ребенок.
На месте собаки я бы не вышел. Точно могу это утверждать! Не-э-э, сам ребенок оказался очень даже миловидной девочкой лет четырех-пяти, наряженной в ярко-желтый сарафан. Копна ее волос соломенного цвета непослушно развевалась от любого дуновения ветра. Но вот то, что она держала в руках несколько скомканных бантиков, насторожило бы любое домашнее животное, хоть раз пересекавшееся в жизни с маленькими девочками. Заранее соболезную щенку, если она его найдет.
Ха, судя по всему, сочувствовать придется самому себе. Внимание дитя мгновенно переключилось с «Пафик, Па-афик!» на мою скромную персону. Ничуть не испугавшись чужого взрослого во дворе, девочка вприпрыжку подбежала к повозке, чтобы с ходу озадачить меня нетривиальным вопросом:
– Тятя, а тятя, а ты чито, колофка??? – Кто, кто я? Кто такие «колофки»? То, что «тятя», это «дядя», понять получилось, но загадочное «колофка»?
– Кто?
– Ну, колофка! – С досады, что ее не понимают, она аж покраснела. – Колофки! Му-у-у! Му-у-у-у! – И девочка сделала рожки.
– Нет, я не коровка. – От греха быстро сплюнул торчащую из рта соломинку. Свят-свят-свят, вдруг жевать сено тут табу какое-то?
– Нет! Ты колофка! Только колофки носят это! – Ее пальчик уверенно указывал на недавно приобретенное мной «украшение» – ошейник.
– Нет, девочка, я не коровка, а человек. Люди иногда тоже носят подобное.
– А-а-а-а, – в ее интонациях было море разочарования, – а я тумала, ты закалдованная в чилавека колофка. Папа опищал мне купить мою, – на пару секунд она запнулась, подбирая слово, – сопствинную колофку!
– Э-э-э-э, боюсь, но я не она…
Или «она»? Ее собственная колофка? Уж лучше на рудники! Девочка-то на вид добрая, но из того сорта доброты, что легко сведет в могилу.
– А пыла пы так холосо! Моя сопствинная закалдофанная колофка!
У нее даже глазки мечтательно закатились. Почувствовал себя отпетым злодеем, что не являюсь ее колофкой, будто я сам виноват в этой «вселенской» несправедливости.
– А ты много видела заколдованных людей или коровок? – Этот вопрос меня не на шутку взволновал.
– Нет, только Па-афик. – И уже заговорщическим шепотом продолжила: – Он не просто щинок! Он закалдофанный сын алькала! Вот! – И поспешно спрятала банты за спину, гордо вскинув подбородок.
– Прямо так и самого алькара? – Так до сих пор и не знаю, кто они такие, но явно высокого полета «птицы».
– Аха! Выласту, пацилую иво, и он на мне женится! – Вот и ломай теперь голову, детская ли это фантазия или…
– А кто тебе сказал, что он заколдован?
– Сам алькал и сказал, когда гостил у нас и оставил Пафика папе! – Судя по тону, не врет, если, конечно, у этого дитя не чрезмерно буйная фантазия.
– Что, вот так целый алькар гостил? – Придется выведывать так заинтересовавшие меня сведения окольным путем.
– Аха! – И тут же, как любой обычный ребенок на Земле, мгновенно переключила тему разговора: – А как типя зовут? Меня Альня! – И не давая мне открыть рот: – Папа говорит, это значит поплыгунья! – В подтверждение весело запрыгала на одной ножке.
– А я Д… Берк.
– О-о-о-о! – Девочка испуганно отпрыгнула. – Ты кусаишься, как сапака бабы Туи? – Да что ж это за собака такая, если о ней даже пятилетний ребенок знает?
– Нет, конечно нет! – поспешил уверить дитя, но мой взмах руки в жесте отрицания только еще больше напугал девочку.
– Ты плохой! – Альня, отбежав от телеги на несколько шагов, закричала: – Не кусай меня! – И громко заплакала: – Па-а-а-апа-а-а-а-а!
Вот попал так попал, и что самое обидное – на пустом ведь месте…
Оправдаться и уверить в собственной безграничной доброте и покладистости не успел, что-то щелкнуло в области шеи и меня «выключило».
«Чем это меня так?» Голова не болела, все тело пребывало в расслабленной неге. Один только недостаток был в подобном пробуждении – организм не слушался, даже мизинцем пошевелить не получалось. Хорошая такая успокаивающая мысль, про «один недостаток», отвлекает от мысленных воплей: «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, спасите! Я парализован!» Плохо, глаза не открыть, не осмотреться. Хотя судя по тактильным ощущениям, лежу на чем-то мягком, под головой явно подушка, это уже прогресс по сравнению с сеном телеги. В чем я провинился перед судьбой, что меня забросило непонятно куда?
– Очнулся. – От черт! Все это время рядом со мной кто-то был! – Это хорошо. Иногда ошейник в режиме сна вырубает коров на пару дней. А ты ничего так, крепкий, всего пару часов в отключке и уже проснулся.
Это как понимать? Ошейник настолько многофункциональное устройство, что им можно погрузить человека еще и в сон? Так что ж тогда надо мной издевались, мучая болью? Садисты?!
Голос у того, кто находился поблизости, был приятный. Мягкий баритон уверенного в себе человека явно не первой молодости, но еще далекого от старости. Догадаться, что сидящий у кровати скорее всего мой хозяин, труда не составило.
– Крепкий. Это хорошо. – Ну еще бы, понятна его радость – раб попался не рохля. – То, что ты доченьку мою напугал, ты не бойся. Я все видел. – Угу, смотрел скорее всего со стороны, оценивал поведение. Умный зараза! – Дед Вим мне уже все рассказал. Да и письмецо от брата многое пояснило. Не сказать, что мне когда-нибудь приходилось быть рабовладельцем, но по хозяйству я тебе применение найду. Я принес тебе одежду, она на спинке стула рядом с кроватью. Оденешься и выходи во двор, тебя там будет ждать обед.
Парализован, ага, но, видимо, рефлексов это не коснулось. При упоминании еды весь рот наполнился слюной. Почувствовал, как тонкая струйка стекает по щеке. Противно и омерзительно! Надеюсь, кроме ушедшего Тука, в помещении, где я нахожусь, больше никого нет. И никто не видит моего позора. Стыд и презрение к себе выплеснулись румянцем на щеки, уши тоже горели. Унизительно!
По субъективным ощущениям прошло несколько часов, прежде чем я смог пошевелить хоть пальцем. А затем и открыть глаза.
Итак, что мне видно, не поворачивая головы? Потолок и только. Много это или мало? Как посмотреть. Меня смотреть правильно учили специально. Эх, тяжелое мое детство, в свете нынешней ситуации теперь оно кажется таким светлым и безоблачным. Потолок сразу бросается в глаза. Ну конечно, цвет белый с налетом желтизны. Не краской он покрыт и не обоями, пластика нет и следа. Ровно подогнанные доски просто покрыты штукатуркой или чем-то на нее похожим. Очень «технологично»… В который раз сталкиваюсь с этим несоответствием и до сих пор не могу его понять.
Постепенно, по мере нарастания сил, оглядываюсь дальше. Комната как комната, обычная. Обычная, если вы привыкли жить в деревне века так девятнадцатого. Стены как были сложены из обтесанных бревен, так никто и не удосужился их хоть чем-то прикрыть. Хотя бы краской или на худой конец олифой. Нет, дерево просто ошкурили, отполировали чем-то и оставили как есть.
Единственное в комнате окно было ярчайшим контрастом в окружающей обстановке. Окном-то его можно было назвать условно. Вот что я вкладываю в слово «окно»? Проем в стене, закрытый стеклом. Тут проем присутствовал, да какой – почти вполовину стены! Но стекла, его закрывающего, не было. Что, впрочем, не означало, что проем открыт всем ветрам и прочей непогоде. Редко мерцающее силовое поле голубоватого, как небо, оттенка закрывало это «окно».
Да где я вообще? Что за загадки? Куда меня занесло?
Тут вместо люстры с электрическими лампочками что-то вроде масляного светильника, обоев на стенах нет. И вот те нате – силовые поля в качестве заменителя стекла. Невероятный перепад технологий. Да и все остальное – загадка на загадке. Но вот я почему-то уверен, что Туку и остальным будет совершенно все равно, им плевать на мой цивилизационный шок. Надо, надо взять себя в руки…
Одеваясь, внимательно изучал одежду. И опять этот режущий сознание контраст. Льняная рубаха, скорее даже сорочка, которая надевается через голову, причем явно домотканая. Вместо привычных пуговиц петельки и похожие на костяные крючочки. Брюки больше похожи на широкие шаровары, виденные мною в музеях на Кубани, также явно ручной работы. А вот пояс из материала, похожего больше на ультратехнологичный пластик! И обувка – шедевр дизайнерской и научной мысли. Что-то вроде солдатских берц, на первый взгляд сделанных из кожи со вставками из какого-то гибкого металла. Очень удобные, без молний, без шнурков – просовываешь ступню, и обувь сама плотно ее охватывает, явно принимая индивидуальную форму и подгоняясь под необходимый размер.
На дворе было еще светло. Вставил ремень в петли на шароварах и застыл в недоумении. А как его застегнуть? Пробовал и так, и так, но не нашел ни привычных замков, ни застежек, ни дырочек. Тьфу! В итоге, когда случайно совместил оба конца ремня, тот внезапно сросся в месте стыка, пластик пошел мелкой рябью, и пояс затянулся сам, не оставив и следа на месте стыка. И как я «это» теперь сниму?
Последней деталью оказалась тонкая цепочка из материала, похожего на медь. Это было не украшение, а скорее необходимый атрибут местной жизни. В цепочку была вставлена оправа, в которой находился пузырек с ивиром. Полезно, более чем полезно!
Голод судорогой в желудке настойчиво напомнил о себе. Собрав силы, а главное мужество, краем глаза выглянул за дверь комнаты. Никого. На цыпочках и совершенно бесшумно благодаря чудо-ботинкам вышел в большое помещение – столовую или гостиную. Обстановка такая же, все сделано явно вручную. Кроме непонятного черного куба без кнопок, рычажков и прочего. Просто кубик, тридцать на тридцать, идеально ровный и гладкий. Для чего он тут, даже не стал забивать себе голову, и так от этих «непоняток» голова болит.
На дворе стояла отличная погода. Солнышко, клонившееся к закату, приятно ласкало лицо. Ветерок был силен ровно настолько, чтобы лишь чуть-чуть ерошить волосы. Эх. Курорт. Если забыть обо всем остальном…