Тем не менее она находит в себе силы запереться в техническом отсеке, приспособленном под гардероб и склад использованной одежды. Нынче ей не до нарядов. Поэтому она берет темно-серые шорты и серую майку с длинным рукавом. В полном соответствии с ее актуальным мировосприятием. И даже не вспоминает про заколку-диадемку с фальшивыми рубинами. Забрать спутанную гриву под бандану – все, на что хватает ее душевных сил.
Может быть, картина изменилась, а она все пропустила? Например, за время ее отсутствия открыли вакцину против кванна. Или Мухомор внезапно обнаружил, что никакой это не кванн, а безобидная фигня. Гарин не может быть настолько безрассудным. Ну, а идиотом он никогда не был.
Маша возвращается к столу. Гарин мычит нечто неразборчивое и выглядит крайне удовлетворенным. При виде Маши он вскакивает и подвигает ей свободное кресло, о котором она все эти дни даже не вспоминала.
– Голубчик, – обращается он к Мистеру Паркеру. – Не сочти за труд, мне чашечку крепкого кофе без сахара, а барышне… – он вопросительно смотрит на Машу.
– Цианистого калия в растворе, – мрачно роняет та.
– Сию минуту, сэр… мэм… – произносит Мистер Паркер, и в его обычно ровном баритоне отчетливо слышатся нотки отчаяния.
В зловещем молчании протекают минуты ожидания. Наконец появляется Мистер Паркер с подносом, на котором стоят две большие чашки.
– Ваш кофе, сэр. Ваш цианистый калий, мэм.
Гарин с любопытством следит, как Маша энергично прикладывается к своей чашке и слизывает молочные усы.
– Ангел мой Машенька, – наконец отверзает он уста. – Интуиция энигмастера подсказывает мне, что у вас образовалось слишком много вопросов и вы в затруднении, с какого начать. Поэтому рискну их предупредить своими разъяснениями. – Он делает маленький глоток. – М-мм… Любезный, как бишь вас…
– Мистер Паркер, к вашим услугам, сэр, – откликается робот.
– Прекрасный кофе. Вы уже выстроили какие-то планы на будущее? Возможно, вскоре мне понадобится умелый и интеллигентный мажордом.
– Благодарю вас, сэр, – Мистер Паркер отвешивает церемонный поклон. – Но я пока не готов сменить место работы.
– Мы это обсудим во благовременье, – внимание Гарина снова приковано к Маше. – С чего бы начать? Ну, допустим… Скажите, Машенька: я похож на сумасшедшего?
– Да, – уверенно отвечает она.
– Гм… – похоже, она застала его врасплох своей реакцией. – А на идиота?
– Одно лицо.
Гарин озадаченно смеется.
– Постоянно забываю, что вы такой же энигмастер, как и я, и попадаю в ловушку вашего обаяния. Смею, однако же, вас уверить, что я не то и не другое. И здесь я потому, что убежден: эта версия кванна или, как ее обозначил доктор Вишневский, протокванн, безопасна для человека. Ну, или, по крайней мере, для таких людей, как мы с вами.
Небрежным движением он собирает в беспорядочную кучу Машины разрозненные заметки, кое-где украшенные рисунками на свободные темы.
– Ничуть не удивляюсь, – продолжает он не то с иронией, не то с вдохновением, – что за столь продолжительный период времени вашу прелестную головку не посетило ни единой продуктивной идеи. Не говоря уже о работающих вхолостую мыслительных аппаратах всей вашей группы. Что же до мистера Брауна и герра Вишневского, то их извилинами в этом контексте можно смело пренебречь. Все мы традиционно исходим из статистически достоверного утверждения, будто кванн губителен для рода человеческого, равно как и для всего сущего в известной нам части Галактики. А что если это устаревшее преставление?
– Но последний случай гибели людей от кванна… – пытается ввернуть хотя бы словечко Маша.
– …отмечен четыре с небольшим года тому назад, – кивает Гарин. – Что указывает на чрезвычайную редкость колоний кванна в сфере интересов человечества. И не забывайте, что это был классический кванн, а не тот, с каким мы имеем дело здесь, на Бханмаре. Меня же, применительно к казусу, условно именуемому «казусом Маши Тимофеевой»…
– Кто же, любопытно знать, его так поименовал? – не удерживается от легкой язвительности Маша.
– Ваш покорный слуга… заинтересовали два аспекта проблемы. Аспект первый: природа кванна. На сей счет имеется множество захватывающих предположений, проверить либо подтвердить которые по понятным причинам представляется затруднительным. Лично я склоняюсь к гипотезе, что кванн – это такое же свойство неживой материи, как плотность или, там, цвет.
– Зеленое, – говорит Маша. – Или красное. Или убивает людей.
– Поверхностно, хотя суть вы ухватили верно. Этим, в частности, объясняется необязательность для заражения кванном так называемых «ворот инфекции». Кванн не нуждается в воротах, применительно к нему имеет резон говорить о «пространстве инфекции». Он либо существует в данной точке пространства, либо нет. Отсюда столь значительный и не поддающийся логике разброс очагов кванна по известной нам области Галактики. Мы ведь не настолько самонадеянны, чтобы предполагать, будто мироздание изначально питает благосклонность к экспансии живой природы, совершаемой в связи с появлением у оной наклонностей к рассудочной деятельности! – он вдруг устремляет взор в потолок и болтает свободной ногой. Совсем как Маша в минуты раздумий. – Гм… Весьма заманчиво списать генезис кванна на все тот же разумный фактор. Что-де в старобытные времена некая сверхцивилизация создала сугубое наноскопическое оружие против недоброжелателей, не рассчитала с избирательностью и сама же пала его первой жертвой. Но эти вольные измышления оставим фантастам. Мы же, как ответственные исследователи, обязаны исходить из фактов и не противоречащих им гипотез. Например, что кванн – это специфическая форма организации неживой природы либо природы, не полностью отвечающей актуальным критериям «живого». Что эта форма произвольно привязана к астрономическим локациям. В самом деле, если бы кванн был способен, подобно электромагнитному излучению, беззапретно странствовать в межзвездном эфире, с живой природой было бы покончено в исторически ничтожные сроки… Что эта форма неким образом структурирована и квантуется едва ли не на атомарном уровне. Вообразите себе незримую и неощутимую паутину, в которую попадает живое существо. Нет, слишком неточно… Представьте себе, что кванн – это дополнительная характеристика гравитационного взаимодействия. Конечно, у нас имеются гравигенераторы, позволяющие не только передвигаться в пространстве, но и создавать внутри обитаемых замкнутых пространств комфортные условия обитания. Но мы понятия не имеем, как изменять кванн-компонент гравитационного поля. Да и не только мы, кстати…
Гарин замолкает на полуслове, увидев перед собой круглые от ужаса глаза Маши.
С некоторым даже изумлением смахивает вытекшую из ноздри тонкую струйку крови.
– Как в таких случаях говорят американские коллеги, – выдавливает он с бледной улыбкой, – OOPS!
7.
– Перестаньте реветь, – говорит Гарин. – Все не так плохо, как кажется, – он пытается сесть, закрывает глаза и снова ложится. – Все гораздо хуже…
– Я не буду, – обещает Маша. – А вы лежите спокойно.
– Полагаю, теперь-то я действительно похож на идиота, – бормочет он, промокая огромной салфеткой кровь с лица.
– Вовсе нет, – на автопилоте возражает Маша. – Скорее на больного идиота.
Гарин фыркает, прикрываясь салфеткой.
– Прекратите меня смешить, – требует он. – Я не в том состоянии, чтобы ржать над вашими шуточками.
– Я сейчас вернусь, – говорит Маша. В руке у нее такая же в точности салфетка, которой она вытирает слезы. – А с вами побудет Мистер Паркер.
– Сделайте одолжение, – откликается Гарин. – Я никуда не собираюсь уходить. Только и вы поскорее возвращайтесь, мы не закончили дозволенные речи.
Недуг обрушился на него в считанные минуты и со всей губительной тяжестью. Они с трудом доплелись до диванчика, что заменял Маше постель. Здесь Гарин окончательно скис. Теперь он лежит на спине, подложив подушку под голову, чтобы не захлебнуться кровью, не имея сил к каким-либо проявлениям активности. По его словам, все хорошо, только ужасно кружится голова, и от смены положения тошнит. Что он чувствует на самом деле, Маша не ведает, а сам Гарин отделывается черным юмором. Белый свитер заляпан бурыми пятнами, но снять его Гарин не желает, ссылаясь на озноб. Мистер Паркер безмолвным стражем торчит в изголовье, с пачкой салфеток наготове.
Маша бормочет что-то успокоительное вроде: «я на минуточку… я только туда и сразу обратно…». В кают-компании с развернутого на полстены видеала на нее требовательно взирает Мухомор.
– Прекратите рыдать, – сварливо говорит он.
– Я не рыдаю, – огрызается Маша. – Они сами текут, что я поделаю!
– Допустим… Вам нужно собраться и уяснить следующее. Пациенту вы помочь не в состоянии…
– Как вы можете!..
– Возражать тоже прекратите, мы теряем время. Пациент обречен. Все, что в ваших возможностях, – это облегчить его страдания до того момента, как он потеряет сознание. Обычно это происходит через час-полтора, как только кванн разрушит критический массив нервных тканей. Пациенту необходимо сохранять горизонтальное положение и полную пассивность. Вам же в меру сил препятствовать кровопотере. Температуру не сбивать, чтобы не подавлять иммунную систему. Пускай сопротивляется сколько сможет. Надолго ее все едино не хватит… – Маша снова пытается протестовать, но Мухомор ее не слушает. – Но, если пациент в сознании, желательно не допускать гипертермии. В вашем модуле предусмотрен стандартный пищеблок, он имеет функцию фармакогенеза. Разовая ударная доза дикролифа для улучшения свертываемости крови. Есть опасность тромбоза, но кого это сейчас волнует… Двойная взрослая суточная доза вапсанпирана в качестве иммуностимулятора. Та же дозировка – лэн-жин, чтобы при необходимости сбить температуру. И вот еще что, сударыня, – Мухомор кривится, словно во рту у него вдруг очутился чрезвычайно кислый лимон. – У вас там создалась уникальная ситуация. Живой наблюдатель. Ко всеобщей досаде, удручающе некомпетентный. Однако же, ваш долг перед наукой – фиксировать процесс умирания пациента, зараженного кванном, во всех подробностях. В видеорегистраторах недостатка нет. Но особую ценность будут иметь ваши впечатления и комментарии.
– Когда я вернусь, – свирепо шипит Маша, – вам лучше не попадаться мне на глаза, милый доктор.
– Эмоции, госпожа Тимофеева. Они всегда мешают настоящему исследователю. Не забывайте, что вы какой-никакой, а ученый. И, чтобы укрепить в вашем представлении мою репутацию отпетого циника… озаботьтесь морозильной камерой загодя.
– Для чего? – растерянно спрашивает Маша.
Доктор Вишневский смотрит на нее, как на клиническую дурочку.
– Для тела, – наконец говорит он с кривой усмешкой. – И передайте господину Гарину… пока он еще не тело, а энигмастер, каковым он себя опрометчиво полагает… что он самонадеянный идиот. Броун-Секар, Петтенкофер и Гарин! Хороша компания…
Маша испытывает огромное искушение запустить в Мухомора чем-нибудь тяжелым. Увы, ему это не причинит вреда. Зато есть риск разбить что-нибудь и добавить острых осколков к и без того изгвазданному полу. Поэтому она, не прощаясь, прерывает связь. Ничего нового, она обычно так и поступает.
«Гарин умирает, – думает Маша, стоя возле пищеблока и дожидаясь, когда тот синтезирует медикаменты. – А я не хочу, чтобы он умирал. Только и всего. Белая капсулка – от кровотечения. Это паллиатив, это даже не поможет, а лишь даст ему возможность нормально дышать. На какое-то время. Специфическая форма организации неживой природы. Что нам даст эта информация? Единственно понимание того факта, что кванн не добрый и не злой, он просто случается. Две желтых капсулки – чтобы встряхнуть скисшую иммунную систему. Ненадолго. Паутина… или дополнительная характеристика силы тяжести. Полный бред. Две зеленые капсулки – от гипертермии. Я не могу сосредоточиться. Я не могу думать. ¡Caramba con este hombre!.. Он умирает, а я тупо жду развязки, потому что напрочь разучилась думать за эти полтора месяца. Я не энигмастер. Я несчастная плаксивая дура. Я никто».
Она вытирает лицо подолом майки и с усилием натягивает на него оптимистическую маску. Сгребает капсулки в ладонь и возвращается к Гарину.