– Острову больше ничто не угрожает?
– Ровным счетом ничего.
Сабуро выглядел совершенно убитым.
– Танака… гм… Хисамацу-сэнсэй хотел расстрелять монстра из квантовой пушки, – сказал он уныло. – Он так надеялся стать спасителем нации…
– Платформа с резервными батареями, – пробормотала Маша. Она чувствовала себя спелым ароматным лимоном, но после того, как его выжали. – Будьте добры, передайте профессору, чтобы не делал глупостей. Во-первых, у него все равно ничего не выйдет. А во-вторых, он может ненароком попасть в нас и тогда ему не то что спасителем нации, а и уборщиком в зоопарке не устроиться.
– Хай , – сказал Сабуро и быстро поклонился, пряча глаза.
Пока он, отойдя в сторонку, вел переговоры с профессором по мобильному видеалу (грозные вопли Хисамацу-сэнсэя разносились окрест на несколько метров), Маша в свою очередь связалась с Пармезаном.
– Мы все видели, – сказал тот сердито. – Никому здесь не понравилось твое поведение, уж поверь. Нельзя быть такой безрассудной, если ты не в курсе.
– Энигмастеру полагается быть безрассудным, – вяло возразила Маша. – Если ты не в курсе.
– Напишешь отчет, – пригрозил Пармезан, хотя уже и не так сурово. – И прибавь к своему отпуску одни сутки. За сегодня: ты ведь работала.
– Напишу, – согласилась Маша. – Но не сейчас. Что-то я подустала от этого отдыха. Вернусь-ка я домой.
– Только посмей, – сказал Гена и отключился.
– Не надо фоток, – ввернула Стася Чехова вдогонку. – Мы про вас целый фильм сняли.
Вернулся Сабуро, встал рядом с Машей. Они глядели на то, как уходит Гигантское Чудовище и никак не может уйти окончательно. Следом за ним, собравшись в тугой косяк, уходили и грозовые тучи. Небо над островом почти расчистилось, и стало понятно, что вообще-то еще ясный день.
– Как вы догадались? – наконец проронил юноша.
– Забавно, – сказала Маша. – Чудовище тоже об этом спрашивало. Все просто, Сабуро-сан. Я любопытная. Я недоверчивая. У меня интуиция, которая позволяет делать верные выводы на основании рассеянной информации, хотя бы даже и ложной. И я не верю в злой умысел. Если мы что-то или кого-то, не понимаем, это не значит, будто нам желают навредить.
– Ах да, – сказал Сабуро. – Вы же энигмастер.
– Фильмы про Годзиллу и разных там зверушек, – сказала Маша. – Это что, операция прикрытия?
– Да, – сказал Сабуро. – Когда в двадцатом веке было документально зафиксировано первое появление Жемчужного Утеса, правительство разработало специальную программу по дезориентации общественного мнения. Была инспирирована индустрия «кайдзю эйга» – производство фильмов про разных монстров. Годзилла, мотыльки, черепахи… Это позволило растворить капли достоверной информации в потоках вымысла отнюдь не отменного качества. Само же существо, которое вы называете Дай-Кайдзю, решено было считать достопримечательностью для сугубо внутреннего пользования.
– И пытаться изредка стрелять по нему из танков, – заметила Маша с иронией, – кидаться бомбами и целиться из квантовой пушки.
– Не все наши традиции идеальны, – сказал Сабуро. Он сунул свободную руку во внутренний карман куртки и достал оттуда серебристую босоножку. – Это ваше, Маша-сан.
В другой руке у него обнаружился длинный тонкий нож с деревянной рукояткой, похожий на те, что используют местные повара для разделки морепродуктов.
– Вы с этим собирались меня защищать? – иронически осведомилась Маша.
– Нет, – хмуро сказал Сабуро. – Это кусунгобу , ритуальный кинжал. Когда я сообщил Хисамацу-сэнсэю о вашем исчезновении, он дал мне этот кинжал и отправил на поиски. Приказал доставить вас на МКП до того, как явится Дай-Кайдзю, либо совершить сэппуку, как и подобает человеку чести. Я не справился и теперь должен сохранить лицо хотя бы даже и ценой жизни.
– Час от часу не легче, – вздохнула Маша. – Я полагала, что сэппуку – это пережиток, ушедший во тьму веков вместе с самураями.
– А я и есть потомок древнего самурайского рода, – пожал плечами Сабуро. – И потом, честь не зависит от эпохи. Она либо есть, либо нет, – он тоже вздохнул. – Беда в том, что я бездарен в стихосложении. Перед исполнением ритуала считается хорошим тоном сочинить хайку. Чтобы потом тебя вспоминали со светлой грустью. А мне в голову лезет какая-то чушь, вроде:
Я маленькая цикада
С крохотными крылышками,
А головы так и вовсе нет.
– Нельзя ли как-нибудь без архаичных глупостей? – спросила Маша недовольно. – А то вы, Сабуро-сан, – как та цикада. Совсем потеряли голову. На самом деле все обошлось: остров цел, монстр оказался покладистым и невредным, я тоже жива и здорова. Скоро тучи уйдут совсем и выглянет солнышко. Я не в настроении наблюдать средневековую трагедию в хорошую погоду.
– Честь не может быть глупостью, – сказал Сабуро. – Прошу вас оставить меня, Маша-сан. Скоро вернутся служащие отеля и станут наводить порядок. Я хотел бы завершить дело до их появления. Может быть, в одиночестве меня посетит вдохновение.
«Они со своим профессором из темной подворотни положительно сошли с ума, – подумала Маша. – Может быть, это у них такой национальный юмор на экспорт, специально для впечатлительных гайдзинок. Программа по дезориентации. А может быть, все серьезно, кто знает. Но у меня нет сил заниматься уговорами. Здесь нужны радикальные средства».
– Охохонюшки, – сказала она. – Дайте-ка мне ваш видеал, а то мой браслетик не слишком-то убедителен.
Пока Сабуро, усевшись прямо на песок и уложив кинжал перед собой, медитировал с прикрытыми глазами, а Гигантское Чудовище почти полностью скрылось в пучине, Маша ввела один из многих своих заветных кодов чрезвычайной конфиденциальности и перебросилась с невидимым собеседником парой деловых, но весьма уважительных реплик.
– Сабуро-сан, – позвала она юношу. – Прошу простить мою дерзость в такой важный для вас момент. Но с вами желают безотлагательно поговорить.
– Вы правы, Маша-сан, – откликнулся тот слабым голосом. – Сейчас не лучшее время…
Взгляд его упал на картинку видеала. Глаза юноши расширились, губы беззвучно шепнули: «
– Слушай, – сказал Тойво, – чего ты от меня хочешь?
Гриша замолчал.
– Действительно, – проговорил он. – Чего это я от тебя хочу? Не знаю.
– А я знаю. Ты хочешь, чтобы все было хорошо и с каждым днем все лучше.
А. и Б. Стругацкие. Волны гасят ветер
– Маша, solecito, слезай с чердака! – сказала мама.
– Не хочу.
– А что ты хочешь?
– Спокойно умереть.
– Ты же знаешь, это невозможно.
– Почему?
– Потому что ты молода и абсолютно здорова. А еще потому что мы тебе этого не позволим.
– А если у меня хандра?
– Отложи ее на время и спускайся, завтрак стынет.
– Спасибо за своевременную подсказку. У меня нет аппетита, и я умру с голоду.
– Да что с тобой нынче такое?
Маша ненадолго задумалась.
– Наверное, кризис среднего возраста.
Проходивший мимо по своим домашним делам брат Виктор остановился и обидно захохотал.
– Машка, для кризиса среднего возраста ты еще слишком глупа! – объявил он, а мама посмотрела на него с укоризной.
– Глупа?! – вспыхнула Маша. – Это я-то глупа?!
Она порыскала взглядом вокруг себя в поисках чего-нибудь увесистого, подобрала какой-то старинный ухват из чугуна и полезла было вниз. Но вовремя вспомнила, что она благонравная девица в меланхолии.
– Ну и ладно, – сказала она печально. – Ну и пусть. Это все потому, что никто меня не понимает.
– Извини, – внезапно поправился брат. – Я не хотел тебя обидеть. Само с языка сорвалось. На самом деле я оговорился и хотел сказать: слишком юна.
– Ну то-то же, – сказала мама и прекратила его щипать.
– Ах, это ничего не меняет, – вздохнула Маша и прилегла, поджав ноги, на самый большой половичок, что здесь сыскался.
– Машечка, – услыхала она папин голос. – Сплин – дело хорошее, но завтрак на столе, и тосты с апельсиновым джемом никто не отменял.
– Ладно, – проворчала Маша. – К завтраку я, так и быть, спущусь. Но должна вам всем заметить, что так нечестно. Вы прибегаете к запрещенным приемам.
– В борьбе за благополучие собственного дитяти все средства хороши, – резонно заметил папа.
Завтрак состоялся в доброжелательном молчании. Все, начиная с мамы и заканчивая кошками, поглядывали на Машу с сочувствием. Не каждый день с нею случалась такая беда, как утрата интереса к жизни. Мама собственноручно намазывала ей джем на тосты. Папа подливал в кофе ровно столько молока, сколько полагается, не больше и не меньше. Брат же был настолько добр, что не отпустил за столом ни единой ехидной реплики, ни даже мельчайшей шпильки. Кошка Светка, как самое наглое существо в доме, вспрыгнула было на колени, посидела немного и, не дождавшись ответной ласки, ушла по своим делам.
После завтрака Маша снова забралась на чердак. Никто ей в том не препятствовал. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не распевало тирольские йодли в наушниках на проезжей части высокоскоростного грузового шоссе. На чердаке было темно и пыльно, пахло пересохшим деревом и какими-то травками. Наверное, так могло бы пахнуть остановившееся время. В дальнем углу стояли громоздкие и на вид зловещие сундуки. Кровля хранила следы так и не состоявшейся попытки преобразовать это пропадавшее впустую пространство в мансарду. А в углу стопкой лежали плетеные половики, напоминание о маминых потугах освоить уральские народные промыслы. Маша вспомнила, как в детстве устраивала из них гнездышко и точно так же пряталась ото всех. А брат внушал ей с напускной строгостью: «Машка! Знаешь, ты кто? Ты не Машка, а Мышка! Я бы даже сказал – Крыска!»